«Гротеск» по-ростовски. Часть 3
Из воспоминаний эстрадного артиста, режиссёра и конферансье А. Г. Алексеева «Серьёзное и смешное» (М., 1984). Часть 1. Часть 2.
Когда я вернулся в Ростов, выяснилось, почему «состоятельные любители искусства» вдруг разлюбили его. Почуяли «любители», что Ростов уже не арена для борьбы за злато: корабль накренился, и крысы стали разбегаться... И состав театральной публики быстро изменился: все меньше становилось алчущих зрелищ и всё больше жаждущих выпивки и скандалов. Стреляли повсюду: на улицах, в ресторанах, в театрах во время спектаклей. Играть было почти невозможно, а иногда и унизительно. А тут ещё однажды пришло требование из военной комендатуры: всем мужчинам от такого-то до такого-то возраста явиться в воинское присутствие. Некоторые актёры спрятались, более наивные явились, их послали «на переосвидетельствование», и больше мы их не видали...
При таких обстоятельствах в последние дни 1919 года спектакли, конечно, прекратились.
Грабежи усилились, пошли облавы, аресты, начались ночные дежурства у ворот и на лестницах. Так продолжалось несколько дней и ночей. И вдруг однажды ночью - тишина... Неестественная тишина. Я осторожно выглянул на улицу - никого. Медленно, озираясь, вышел на главную улицу - Большую Садовую - и… ужасное, нестерпимое зрелище: отступая, белые развесили по всей улице на деревьях людей. Они висели гирляндами, в нижнем белье, как будто стояли под кронами. Мне стало дурно. Ноги подкосились, и, держась за стены, я побрёл домой. На лестнице дежурили мои приятели, опереточные актеры: старый комик Александр Кошевский, молодой тенор Николай Дашковский и Владимир Хенкин. Я рассказал им про это гнетущее зрелище, и мы притихли, подавленные...
На рассвете стало слышно медленное, равномерное цоканье копыт. Оно не нарушило, а как-то подчеркнуло жуткую тишину и мертвенность города. И страшно, и непонятно... Кто это? Мы открыли дверь - русские богатыри в старинных шеломах, красноармейцы! И мы обрадовались. Экспансивный Кошевский даже выскочил на улицу и бросился навстречу кавалеристам. Но красноармейцы, увидав бегущего хорошо одетого толстяка, заулюлюкали, засвистели, закричали: «Буржуй толстопузый! Держи его!» - а он растерялся и стоит... Мы быстро втянули его за руку обратно в подъезд. И долго ещё нижняя губа у него тряслась от пережитой обиды: он - всей душой, а его за врага приняли...
Продолжение следует.
Фото из фонда Российского государственного архива кинофотодокументов: Пётр Оцуп. Части Первой Конной Армии при взятии Ростова, 1920.
Когда я вернулся в Ростов, выяснилось, почему «состоятельные любители искусства» вдруг разлюбили его. Почуяли «любители», что Ростов уже не арена для борьбы за злато: корабль накренился, и крысы стали разбегаться... И состав театральной публики быстро изменился: все меньше становилось алчущих зрелищ и всё больше жаждущих выпивки и скандалов. Стреляли повсюду: на улицах, в ресторанах, в театрах во время спектаклей. Играть было почти невозможно, а иногда и унизительно. А тут ещё однажды пришло требование из военной комендатуры: всем мужчинам от такого-то до такого-то возраста явиться в воинское присутствие. Некоторые актёры спрятались, более наивные явились, их послали «на переосвидетельствование», и больше мы их не видали...
При таких обстоятельствах в последние дни 1919 года спектакли, конечно, прекратились.
Грабежи усилились, пошли облавы, аресты, начались ночные дежурства у ворот и на лестницах. Так продолжалось несколько дней и ночей. И вдруг однажды ночью - тишина... Неестественная тишина. Я осторожно выглянул на улицу - никого. Медленно, озираясь, вышел на главную улицу - Большую Садовую - и… ужасное, нестерпимое зрелище: отступая, белые развесили по всей улице на деревьях людей. Они висели гирляндами, в нижнем белье, как будто стояли под кронами. Мне стало дурно. Ноги подкосились, и, держась за стены, я побрёл домой. На лестнице дежурили мои приятели, опереточные актеры: старый комик Александр Кошевский, молодой тенор Николай Дашковский и Владимир Хенкин. Я рассказал им про это гнетущее зрелище, и мы притихли, подавленные...
На рассвете стало слышно медленное, равномерное цоканье копыт. Оно не нарушило, а как-то подчеркнуло жуткую тишину и мертвенность города. И страшно, и непонятно... Кто это? Мы открыли дверь - русские богатыри в старинных шеломах, красноармейцы! И мы обрадовались. Экспансивный Кошевский даже выскочил на улицу и бросился навстречу кавалеристам. Но красноармейцы, увидав бегущего хорошо одетого толстяка, заулюлюкали, засвистели, закричали: «Буржуй толстопузый! Держи его!» - а он растерялся и стоит... Мы быстро втянули его за руку обратно в подъезд. И долго ещё нижняя губа у него тряслась от пережитой обиды: он - всей душой, а его за врага приняли...
Продолжение следует.
Фото из фонда Российского государственного архива кинофотодокументов: Пётр Оцуп. Части Первой Конной Армии при взятии Ростова, 1920.