(no subject)
Филипп Алексеевич Дмитриев окончил школу весной 1993, а в октябре того же года в возрасте 17 лет, вместе с несколькими одноклассниками был в числе ополченцев, вставших на защиту Верховного Совета России. Ниже публикую его рассказ и размышления о событиях осени 1993 года, написанные непосредственно через двое суток после случившегося - 6 октября 1993 года.
Филипп Дмитриев
ПРОТИВОСТОЯНИЕ ВРАНЬЮ
(размышления очевидца)
По стране ударило большое вранье. Ударило по всем, независимо от названий, навешанных другими и взятых для себя. Все - "демократы", "патриоты", "жертвы" и "палачи", "граждане России", "население этой страны" - все мы, пострадавшие от него, и создававшие его, упорно говорим о нем как о правде, лелея его как "свою" правду, подозрительно поглядывая на правду чужую, враждебную, видя врага в том человеке, для которого эта "чужая" правда была своей; при этом не понимая, что, отстаивая "свою" правду, вписываем себя в картину ЧУЖОГО вранья, вранья искусно создаваемого, в котором мы - обманывающиеся, обманутые и обманывающие. Вопрос в том, хотим мы оставаться в ограниченной среде обитания лжи, находя удовлетворение в неосмысленном и бессмысленном топтании на позициях несвоей "своей" правды, или хотим бороться с общим враньем и собственной лживостью, прорываться к Правде, которая не бывает ни своя, ни чужая - только ОДНА, которая и есть ПРАВДА.
Первое условие - это видение того, что делаешь ты, что делают другие, что делается вокруг тебя. Второе условие - источником этого видения можешь стать только ты сам, в своей и только своей собственной связи с происходящим. Только это дает силы противостоять вранью.
***
Даже неинтересно перечислять давно уже заготовленные и ныне вытащенные на свет "логики событий", преподносящие то гибельное и трагическое действие, происшедшее со всеми нами, в готовых вариантах массового объяснения и разжевывания, разложения всей картины на элементарные и карикатурные эпизоды и фрагменты. Страшно и противно, как от причастности к какой-то гнусности, становится, когда трагедию этих кровавых дней переодевают в карнавальные маски, выводят на сцену клоунов, подобных лицам, присутствовавшим на пьяных баррикадах на Тверской, готовых до последней капли привезенной "Смирнофф" и до последнего куска итальянской колбасы, выданной в качестве оружия защитникам свобод защищать... непонятно что от непонятно кого. Притом фарс этот становится все более и более оскорбительным, потому что из ребят, вдоволь повеселившихся у Моссовета, раздувают героев, поскольку необходимость в героях всегда велика, даже когда на фоне сотен убитых людей факт хвастовства выглядит как-то бессовестно. Непонятны эти опереточные герои во главе с Принцем Датским, на фоне ночной бойни в Останкино, название которого обрело новый, полный устрашающего сарказма смысл, рядом с утренним расстрелом спящих тяжелым сном у костров людей на площади у Белого Дома, всю ночь до этого не смыкавших глаз, ждавших штурма, чтобы встретить его своими телами. Я говорю о том. что было: большая часть людей первого и второго кольца обороны не была вооружена ничем, кроме бутылок с коктейлем имени сталинского наркома, щитов, отобранных у ОМОНа, списанных огнеметов (одного на впопыхах сколоченное формирование, именуемое батальоном), без гарантии того, что первым живым факелом будет человек, носящий эту странную на вид вещь за плечами, да пары автоматов (на тот же батальон). Надо сказать, что автоматы и прочее оружие, дающее возможность властвовать над жизньями других людей, выдавалось (вопреки заверениям средств массовой информации) не "люмпенам, бандитам, психам", а тем, кто слишком хорошо узнал цену жизни человека, и ещё лучше знает, как легко ее можно лишить и лишиться. Майоры, капитаны, старшины, сержанты, слышавшие звуки пуль под Бендерами, Сталинградом, Кабулом, Сараевым, Цхинвалом, не изменившие присяге, которая осталась для всех общей и единой. У тех ребят, которые лупили по Белому Дому из танковых орудий, была другая присяга.
Первыми огонь открыли не солдаты, и не баррикадное оцепление у Белого Дома. Люди. прорвавшиеся на четырех БТРах со стороны Краснопресненской набережной в 6.45, были не в военной форме. Позднее, в одной из спешно согнанных телепередач в пропитанном смертью Останкино, один из участников этого прорыва представился. Он оказался председателем Союза ветеранов войны в Афганистане. Не для всех эта война показала стоимость жизни. Для кого-то жизнь оказалась девальвирована и упала в цене. Так что даже участие в роли заводилы кровавой драки не было зазорным. Прибывшие через полчаса правительственные войска оказались в положении подставленных. Я не знаю о тех приказах, которые им отдавало их непосредственное начальство, но не думаю, что среди их числа был приказ: "Стрелять первыми!" Войска прибыли в горящий котел в прямом смысле - из котловины Белого Дома густыми клубами валил черный дым, то ли от подожженного БТРа "передового авангарда", то ли от горящего заслона, составленного из запаленных защитниками баррикад машин-поливалок. К тому времени все было уже насыщено смертью: люди на площади оказались под перекрестным огнем - из окон Белого Дома и со стороны прибывших войск. Сомнительна была случайность появления "шальных пуль" в районах близлежащих улиц и переулков; по кучковавшимся там людям - местным жителям и частям "второго кольца", успевшим отойти шел очень уж точный огонь. Скорее всего, опасались тыла. Правда. против тыла были и другие средства. Человек, кинувший в катящийся к Белому Дому танку бесполезный коктейль, так и не достигнувший своей цели, и вспыхнувший ярким огненным всполохом на асфальте, был тут же схвачен двумя людьми в штатском, жестоко избит и застрелен за коммерческой палаткой. Массовый расстрел - события штурма не находят для себя другого названия.
Мне все время приходят в голову то множащиеся, то сливающиеся в одно лица людей, стоявших там. В отличие от весельчаков на Тверской, созванных разглагольствованиями и вурдалачьими причмокиваниями политиков многоразового использования, те люди знали, зачем они сюда пришли. Их цели не могут быть соотнесены с задачками типа пожрать и пострелять (были и такие), или пограбить киоски (лучше со спиртным), или сыграть в Тимура и его команду в подходящих для игры условиях. Они пришли защитить свое прошлое, прожитое, которое уничтожается людьми, захватившими настоящее, посягающими на будущее - многократно ошельмованные от грубых оскорблений, тем более непереносимых из-за полной их выверченности - от "красно-коричневых", "фашистов", "преступников", "кровавых убийц" до брезгливо-полуделикатного ерничания, проявляющегося в фразах типа: "Это же жалкие, ничтожные люди!", источником которой был, как известно, очень жалкий тип по фамилии Паниковский. Позволяющие себе снисходительно-пренебрежительно иронизировать над этими людьми, говорящие: "Они же, эти - ... (слова можно вставить любые. суть не меняется), не понимают, что не может быть возврата к прошлому, они просто... глупы," - так вот. умные эти люди на самом деле не понимают самого важного, которое было очевидно для всех этих оплеванных, но не замаранных людей, что мы отрекаемся от самих себя, от самдостоинства и самотождества, которое было в нашем прожитом, и что, отрекаясь от тех поступков, где гарантии того, что каждый наш последующий шаг не будет связан с предательством. Предательство, которое, как образец необходимого компонента жизни, захватывает в свои сети все больше и больше малодушных. Потому что так легче жить, будучи легким и неотягощенным. Но легче жить - кому? Человеку? Не думаю.
6.10.93
опубликовано в журнале "Поколение" №1/1994
Филипп Дмитриев
ПРОТИВОСТОЯНИЕ ВРАНЬЮ
(размышления очевидца)
По стране ударило большое вранье. Ударило по всем, независимо от названий, навешанных другими и взятых для себя. Все - "демократы", "патриоты", "жертвы" и "палачи", "граждане России", "население этой страны" - все мы, пострадавшие от него, и создававшие его, упорно говорим о нем как о правде, лелея его как "свою" правду, подозрительно поглядывая на правду чужую, враждебную, видя врага в том человеке, для которого эта "чужая" правда была своей; при этом не понимая, что, отстаивая "свою" правду, вписываем себя в картину ЧУЖОГО вранья, вранья искусно создаваемого, в котором мы - обманывающиеся, обманутые и обманывающие. Вопрос в том, хотим мы оставаться в ограниченной среде обитания лжи, находя удовлетворение в неосмысленном и бессмысленном топтании на позициях несвоей "своей" правды, или хотим бороться с общим враньем и собственной лживостью, прорываться к Правде, которая не бывает ни своя, ни чужая - только ОДНА, которая и есть ПРАВДА.
Первое условие - это видение того, что делаешь ты, что делают другие, что делается вокруг тебя. Второе условие - источником этого видения можешь стать только ты сам, в своей и только своей собственной связи с происходящим. Только это дает силы противостоять вранью.
***
Даже неинтересно перечислять давно уже заготовленные и ныне вытащенные на свет "логики событий", преподносящие то гибельное и трагическое действие, происшедшее со всеми нами, в готовых вариантах массового объяснения и разжевывания, разложения всей картины на элементарные и карикатурные эпизоды и фрагменты. Страшно и противно, как от причастности к какой-то гнусности, становится, когда трагедию этих кровавых дней переодевают в карнавальные маски, выводят на сцену клоунов, подобных лицам, присутствовавшим на пьяных баррикадах на Тверской, готовых до последней капли привезенной "Смирнофф" и до последнего куска итальянской колбасы, выданной в качестве оружия защитникам свобод защищать... непонятно что от непонятно кого. Притом фарс этот становится все более и более оскорбительным, потому что из ребят, вдоволь повеселившихся у Моссовета, раздувают героев, поскольку необходимость в героях всегда велика, даже когда на фоне сотен убитых людей факт хвастовства выглядит как-то бессовестно. Непонятны эти опереточные герои во главе с Принцем Датским, на фоне ночной бойни в Останкино, название которого обрело новый, полный устрашающего сарказма смысл, рядом с утренним расстрелом спящих тяжелым сном у костров людей на площади у Белого Дома, всю ночь до этого не смыкавших глаз, ждавших штурма, чтобы встретить его своими телами. Я говорю о том. что было: большая часть людей первого и второго кольца обороны не была вооружена ничем, кроме бутылок с коктейлем имени сталинского наркома, щитов, отобранных у ОМОНа, списанных огнеметов (одного на впопыхах сколоченное формирование, именуемое батальоном), без гарантии того, что первым живым факелом будет человек, носящий эту странную на вид вещь за плечами, да пары автоматов (на тот же батальон). Надо сказать, что автоматы и прочее оружие, дающее возможность властвовать над жизньями других людей, выдавалось (вопреки заверениям средств массовой информации) не "люмпенам, бандитам, психам", а тем, кто слишком хорошо узнал цену жизни человека, и ещё лучше знает, как легко ее можно лишить и лишиться. Майоры, капитаны, старшины, сержанты, слышавшие звуки пуль под Бендерами, Сталинградом, Кабулом, Сараевым, Цхинвалом, не изменившие присяге, которая осталась для всех общей и единой. У тех ребят, которые лупили по Белому Дому из танковых орудий, была другая присяга.
Первыми огонь открыли не солдаты, и не баррикадное оцепление у Белого Дома. Люди. прорвавшиеся на четырех БТРах со стороны Краснопресненской набережной в 6.45, были не в военной форме. Позднее, в одной из спешно согнанных телепередач в пропитанном смертью Останкино, один из участников этого прорыва представился. Он оказался председателем Союза ветеранов войны в Афганистане. Не для всех эта война показала стоимость жизни. Для кого-то жизнь оказалась девальвирована и упала в цене. Так что даже участие в роли заводилы кровавой драки не было зазорным. Прибывшие через полчаса правительственные войска оказались в положении подставленных. Я не знаю о тех приказах, которые им отдавало их непосредственное начальство, но не думаю, что среди их числа был приказ: "Стрелять первыми!" Войска прибыли в горящий котел в прямом смысле - из котловины Белого Дома густыми клубами валил черный дым, то ли от подожженного БТРа "передового авангарда", то ли от горящего заслона, составленного из запаленных защитниками баррикад машин-поливалок. К тому времени все было уже насыщено смертью: люди на площади оказались под перекрестным огнем - из окон Белого Дома и со стороны прибывших войск. Сомнительна была случайность появления "шальных пуль" в районах близлежащих улиц и переулков; по кучковавшимся там людям - местным жителям и частям "второго кольца", успевшим отойти шел очень уж точный огонь. Скорее всего, опасались тыла. Правда. против тыла были и другие средства. Человек, кинувший в катящийся к Белому Дому танку бесполезный коктейль, так и не достигнувший своей цели, и вспыхнувший ярким огненным всполохом на асфальте, был тут же схвачен двумя людьми в штатском, жестоко избит и застрелен за коммерческой палаткой. Массовый расстрел - события штурма не находят для себя другого названия.
Мне все время приходят в голову то множащиеся, то сливающиеся в одно лица людей, стоявших там. В отличие от весельчаков на Тверской, созванных разглагольствованиями и вурдалачьими причмокиваниями политиков многоразового использования, те люди знали, зачем они сюда пришли. Их цели не могут быть соотнесены с задачками типа пожрать и пострелять (были и такие), или пограбить киоски (лучше со спиртным), или сыграть в Тимура и его команду в подходящих для игры условиях. Они пришли защитить свое прошлое, прожитое, которое уничтожается людьми, захватившими настоящее, посягающими на будущее - многократно ошельмованные от грубых оскорблений, тем более непереносимых из-за полной их выверченности - от "красно-коричневых", "фашистов", "преступников", "кровавых убийц" до брезгливо-полуделикатного ерничания, проявляющегося в фразах типа: "Это же жалкие, ничтожные люди!", источником которой был, как известно, очень жалкий тип по фамилии Паниковский. Позволяющие себе снисходительно-пренебрежительно иронизировать над этими людьми, говорящие: "Они же, эти - ... (слова можно вставить любые. суть не меняется), не понимают, что не может быть возврата к прошлому, они просто... глупы," - так вот. умные эти люди на самом деле не понимают самого важного, которое было очевидно для всех этих оплеванных, но не замаранных людей, что мы отрекаемся от самих себя, от самдостоинства и самотождества, которое было в нашем прожитом, и что, отрекаясь от тех поступков, где гарантии того, что каждый наш последующий шаг не будет связан с предательством. Предательство, которое, как образец необходимого компонента жизни, захватывает в свои сети все больше и больше малодушных. Потому что так легче жить, будучи легким и неотягощенным. Но легче жить - кому? Человеку? Не думаю.
6.10.93
опубликовано в журнале "Поколение" №1/1994