ЧТо-то вроде небольшой зарисовки...
Я не пишу фанфиков, зато пишу разные зарисовки... Написанное наверное пару месяцев назад.
"Безымянный"
Она вызывала необъяснимую нежность.
И я ничего не мог с этим сделать. Я пытался быть рассудительным, логичным, холодным. Я объяснял себе, что все это глупости и одна женщина не стоит таких волнений но вся моя рассудительность и логичность заканчивалась там, где начиналась... она.
Я радовался ее маленьким успехам, как будто бы это были мои грандиозные достижения. Я обажал каждую ее глупость, я ненавидел любого, кто смел причинить ей боль. Я бился на дуэлях, никогда не называя причины. Я каждый раз с замиранием сердца ждал встречи, и тем неменее боялся ее снова увидеть. Боялся вздохнуть и шелохнуться, едва она поднимала на меня свои фисташковые глаза, в которых плясали неугомонные черти.
Словом, я вел себя как любой влюбленный мальчишка в свои 17 лет.
Я обажал ее жесты, ее голос, ее взгляд. Ее улыбка сводила меня с ума и мне стоило огромных усилий не потерять рассудок и не наделать глупостей. Старшие братья надо мной только смеялись. Они уже были давно женаты, давно не так юны и наивны как я тогда и уж точно никогда не были так романтичны.
Я пытался писать стихи, но никогда не осмеливался прочитать ей хоть один. Мой конь, мой справедливый критик, сжевал листок, на котом аккуратным потчерком было выведено мое очередное произведение. И тогда я бросил эти попытки.
Я обажал ее острый ум, ее сдержанные шутки, за которыми таилась потрясающая проницательность. Я обажал ее деланную скромность, ее чуть снисходительный и чуть насмешливый взгляд, который никогда не обещал мне...ничего. Но я любил ее.
И панически боялся признаться в этом.
Я всегда предпочитал кутаться в хрустальный плащ-невидимку, а она делала вид, что не замечает меня. Но я думаю, что в моих глазах она прочитывала больше, чем я когда либо смог выразить словами.
Я хотел быть с ней, всегда. Каждую секунду.
Братья же обещали мне крах всех моих иллюзий. Женщины при ближайшем рассмотрении не так прекрасны, как хотят казаться - говорили они - они всего лишь женщины.
Но я любил одну всего-лишь-женщину, и она была самой необыкновенной из всех. Я знал то, что никогда бы не смогли разглядеть они.
Я видел ее красоту, красоту ее души, такую сложную и многогранную. И на ум приходит только хризантема, с ее нежными и острыми лепестками.
Я обажал ее силу духа, о которой мало кто еще догадывался. Ее стойкость, ее практичность, в чем-то граничащую с расчетливостью.
Ее порывистость, почти истеричность. Те тысячи часов, что она проводила в одиночестве, те редкие минуты что мы танцевали, закрыв лица масками, и я смел касаться ее рук в шелковых перчатках. Я забывал дышать - но она была моим воздухом.
Я обажал то, что никогда не понимал, то что не знал и чего никогда не узнаю, я просто любил потому что все это было присуще ей. Ей одной.
Она была самой большой моей тайной, самым прекрасным, что у меня когда либо было. Но она не знала этого.
Так же как и не знала моего имени.
"Безымянный"
Она вызывала необъяснимую нежность.
И я ничего не мог с этим сделать. Я пытался быть рассудительным, логичным, холодным. Я объяснял себе, что все это глупости и одна женщина не стоит таких волнений но вся моя рассудительность и логичность заканчивалась там, где начиналась... она.
Я радовался ее маленьким успехам, как будто бы это были мои грандиозные достижения. Я обажал каждую ее глупость, я ненавидел любого, кто смел причинить ей боль. Я бился на дуэлях, никогда не называя причины. Я каждый раз с замиранием сердца ждал встречи, и тем неменее боялся ее снова увидеть. Боялся вздохнуть и шелохнуться, едва она поднимала на меня свои фисташковые глаза, в которых плясали неугомонные черти.
Словом, я вел себя как любой влюбленный мальчишка в свои 17 лет.
Я обажал ее жесты, ее голос, ее взгляд. Ее улыбка сводила меня с ума и мне стоило огромных усилий не потерять рассудок и не наделать глупостей. Старшие братья надо мной только смеялись. Они уже были давно женаты, давно не так юны и наивны как я тогда и уж точно никогда не были так романтичны.
Я пытался писать стихи, но никогда не осмеливался прочитать ей хоть один. Мой конь, мой справедливый критик, сжевал листок, на котом аккуратным потчерком было выведено мое очередное произведение. И тогда я бросил эти попытки.
Я обажал ее острый ум, ее сдержанные шутки, за которыми таилась потрясающая проницательность. Я обажал ее деланную скромность, ее чуть снисходительный и чуть насмешливый взгляд, который никогда не обещал мне...ничего. Но я любил ее.
И панически боялся признаться в этом.
Я всегда предпочитал кутаться в хрустальный плащ-невидимку, а она делала вид, что не замечает меня. Но я думаю, что в моих глазах она прочитывала больше, чем я когда либо смог выразить словами.
Я хотел быть с ней, всегда. Каждую секунду.
Братья же обещали мне крах всех моих иллюзий. Женщины при ближайшем рассмотрении не так прекрасны, как хотят казаться - говорили они - они всего лишь женщины.
Но я любил одну всего-лишь-женщину, и она была самой необыкновенной из всех. Я знал то, что никогда бы не смогли разглядеть они.
Я видел ее красоту, красоту ее души, такую сложную и многогранную. И на ум приходит только хризантема, с ее нежными и острыми лепестками.
Я обажал ее силу духа, о которой мало кто еще догадывался. Ее стойкость, ее практичность, в чем-то граничащую с расчетливостью.
Ее порывистость, почти истеричность. Те тысячи часов, что она проводила в одиночестве, те редкие минуты что мы танцевали, закрыв лица масками, и я смел касаться ее рук в шелковых перчатках. Я забывал дышать - но она была моим воздухом.
Я обажал то, что никогда не понимал, то что не знал и чего никогда не узнаю, я просто любил потому что все это было присуще ей. Ей одной.
Она была самой большой моей тайной, самым прекрасным, что у меня когда либо было. Но она не знала этого.
Так же как и не знала моего имени.