ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛИЗМ!
Хочется начать по-советски: «На октябрьские ездила в Тулу».
Так оно и было. Вчера вернулась из Тулы, где провела субботу-воскресенье. Бывало, на осенние каникулы ездила в Тулу к бабушке, а теперь вот останавливаюсь у подруги, которая досталась мне, так сказать, по наследству от родителей. Навестила свою древнюю (88 лет) и совершенно одинокую тётку, сходила поглядеть на руины бабушкиного домика, жизнь в котором в детстве казалась мне дивной сказкой. Ещё бы: я спала на высоченной, вся в белых кружевах, кровати (так мне, во всяком случае, помнилось). Чтобы залезть на кровать, надо было вставать на скамеечку. А рядом стоял огромный фикус с гладкими кожистыми листьями. Так я и спала в кружевах и под фикусом. Чем не сказка!
Но я не об этом. Я, представьте себе, о социализме.
Мои друзья - это дочь одноклассников моих родителей (в этом классе образовалось две супружеские пары: мои родители и родители моей подруги). Родители все умерли, а мы стали пожилыми тётками.
Живут мои друзья, т.е. моя подруга (назовём её Катя), её муж (назовём его Влад) и их взрослая дочь (пусть будет Маша), в бывшем обкомовском доме, построенном в 1975 г. Катин отец, бывший одноклассник моих родителей (назовём его дядя Ваня), сделал приличную партийную карьеру: был в конце её начальником управления делами обкома - это что-то вроде завхоза. Помню, он командовал возведением нового здания обкома, прозванного в Туле «Белым домом». Вероятно, что-нибудь прикарманил (завхоз же!), во всяком случае, квартира по советским меркам казалась огромной - метров 120, 4-комнатная, в центре, вблизи парка, со всеми атрибутами советского престижа: стенка югославская, люстра чешская хрустальная, в книжном шкафу «Библиотека мировой литературы» в немереном количестве томов, ну и прочее соответственно. Впрочем, и жильцов в большой квартире было много: он, жена, дочь и две бабки; потом дочь ещё вышла замуж, внучка родилась. Ещё в эпоху обкома обзавелись они 6-соточным участком вблизи города, построили на нём кирпичную дачку без удобств и без отопления. До сих пор стоит. Катя выращивает там помидоры-огурцы и делает «консервацию».
Тогдашние привилегии властей предержащих кажутся сегодня смешными, но тогда жизнь моей подруги - обкомовской дочки - казалась очень элитной и полной удобств и привилегий. Она закончила местный пед и преподавала в местном военном училище - это считалось очень хорошо: большая зарплата, какие-то там надбавки, уж не знаю что, но считалось хорошо.
В 1985 г., когда пришёл к власти Горбачёв, сменилось руководство обкомом, дядю Ваню отправили на пенсию. Жизнь семьи постепенно стала скользить вниз. Впрочем, не быстро и не резко: дед - инвалид войны (он потерял почку из-за ранения), получал какие-то надбавки, имел привилегии по квартплате, молодые работали, семья жила очень дружно. В 90-е, в новые времена, пришлось солоно, но - пережили. Скрепились - и пережили. Помню, молодые выращивали картошку на двух участках, выделенных им от работы - её и его. Повезло обменять один из участков и объединить их, чтоб были вместе.
Катя всю жизнь работала преподавательницей всё в том же училище, муж Влад - не помню, где: всё на каких-то незначительных работах. В 90-х попробовал заняться мелким бизнесом: что-то возил в Польшу, чинил фены в парикмахерских.
Денег было мало, но как-то жили. Обкомовская квартира ветшала. О ремонте, а уж тем более о смене мебели - не шло и речи.
Центром семьи была Машенька. Девчонка бойкая, способная, училась хорошо, рисовала. Увлеклась почему-то религией, хотя семья по-советски атеистическая. После школы пошла в местный пед на странную специальность - история религии что ли. Отучилось - оказалось, что работать по этой странной профессии негде. Ну не торговать же на рынке? Тогда она поступила в Москве в не менее странное заведение - в Свято-Тихоновский православный университет, на искусствоведческий факультет. Семья тянулась из последнего, чтобы девочка училась. Повезло ещё, что было где жить в Москве, практически бесплатно, а то б не выдержали. Закончила. Вернулась в Тулу и поступила в местный краеведческий музей. Зарплата около 8 000 руб., считается, ещё неплохо.
Сегодня, по прошествии, десятилетий, обкомовская квартира превратилась в форменный бомжатник. В юности мне доводилось бывать в арбатских коммуналках, не ремонтированных десятилетиями - вот это оно. Отпавшие от стен обои, кое-где заклеенные другим цветом, облезший пол, обглоданные подоконники. Повсюду клубятся какие-то драные тряпки. Всем предметам больше тридцати лет. Из нового - только иконы. Повезло им лишь в одном: соседи сверху в процессе ремонта их залили и отремонтировали санузел. Правда, на совершенно нищенском уровне, но всё-таки как-то. Я подарила им на день рождения газовую плиту: старая, почти сорокалетняя, стала опасна в пользовании.
Вот так и живут мои друзья. Катя на пенсии: её отправили на досрочную пенсию ввиду закрытия военного училища, где она проработала всю жизнь. Влад, её муж, бросил деловую суету-маету и поступил в дворники. Убирает два участка и больше никаким бизнесом не заморачивается. Хватит! Маша трудится в музее, ей нравится. Она освоила методику изготовления бесшовных тряпичных кукол, каких делали в древние времена. Зачем? А Бог его знает. А зачем вообще всё это искусствоведение? Вот затем же и куклы.
На еду им хватает. Едят они много, готовят вкусно, особенно, когда я приезжаю. Женщины пышны, у Маши кустодиевские формы: она даже одно время подрабатывала, позируя художнику. Ни на что кроме еды не хватает, да им как-то и не надо ничего больше. То есть если бы вдруг дали что-то - они были бы рады, а нет - так и не надо. Где-то звенит какая-то иная жизнь - с дорогими поездками, модными обновками, машинами и евроремонтами, но их эта жизнь как-то не затрагивает. Они никому не завидуют, даже особого любопытства не испытывают к этой - иной - жизни.
К чему я всё это рассказываю? И при чём тут социализм, с которого я (если помните) начала?
А вот к чему.
Мои друзья знали иную жизнь - гораздо более комфортабельную. У них была новая квартира со свежим ремонтом, Катя водила машину (жигули, но ведь водила же), Катя ездила отдыхать в партийные дома отдыха в Крым и на Кавказ, у неё была модная одежда, хорошая косметика, она приезжала в московские театры. Сегодня она живёт в бомжатнике, а её девчонка-искусствовед не была не то что в Венеции - в Петербурге.
Принято считать, что труднее всего лишаться чего-то такого, что у тебя уже было. Казалось бы, они должны были бы бороться за сохранение своего статуса. Но в реальности ничего такого не происходит. Они даже не почесались. Они даже не подумали, даже не допустили чисто гипотетической мысли, что можно как-то извернуться и начать действовать иначе, чтобы заработать побольше денег и хотя бы сделать ремонт. Или - страх сказать - купить новую машину взамен развалившейся.
Влад слегка подёргался на коммерческой ниве, когда закрылась госконтора, где он служил, и его выгнали, но как-то без любви к делу и без веры в успех. Вернее так: подёргался с верой в неуспех. А потом случилась тёмная история: его сотрудница и компаньонка вроде бы отняла него бизнес. Но в последний приезд я встретила эту инфернальную женщину (да, представьте себе, у него на дне рождения) и услышала эту историю совсем в другом исполнении: выходило вроде, что она едва не на аркане тащила его к деловому успеху, а он упирался. Так или иначе, бизнес он с облегчением бросил и заделался дворником.
У Андрея Платонова есть рассказ «Государственный житель»: там герой постоянно повторяет: «Ждите движения государства». Мне кажется, большинство нашего народа - это те самые государственные жители. Они, как платоновский персонаж, стараются «бездерективно ни во что не соваться» - в том числе и в свою собственную жизнь. Они - прирождённые наёмные работники, люди на зарплате. Они не ищут новых путей, они, возможно, и добросовестные и квалифицированные труженики, но им непременно нужно указать их место и круг обязанностей. И пока можно жить (а жить они могут в самых непритязательных условиях) - они будут ходить на это место и исполнять свои обязанности, как привыкли. Как птица летит по заложенному в гены маршруту. Пока не закроется это место - радикально и навсегда.
Это фундаментальное свойство наших людей. Именно так объясняется на первый взгляд необъяснимое: им по месяцам не платят зарплату, а они всё равно туда ходят. «Гордый взгляд иноплеменный» ничего не поймёт: зачем? А они и сами не понимают, зачем. Положено так. А куда идти-то?
Презирать их и насмехаться свысока - не надо. Собственно, благодаря таким людям у нас как-то ещё теплится жизнь: они как-то учат, лечат, кое-как латают изношенную инфраструктуру.
Наш - массовый - человек не умеет и не хочет ставить перед собой какие-то там задачи, куда-то рваться, комбинировать что-то, чтобы улучшить своё положение, чтобы заработать что-то, чтобы вылезти куда-то. Его идеал - сидеть на месте и делать, что велят. И это он будет делать до самой распоследней крайности. Пока буквально есть крыша и кусок чёрствого хлеба.
Шевелиться он начнёт только если этот кусок у него отнимется. Мотивации «вверх», к добыче - у русского человека нет. Или она слишком слаба. Есть мотивация - к спасению. Не в религиозном, разумеется, смысле - в самом обычном, житейском. Недаром, в Америке завлекают в сетевой маркетинг идеей обогащения («Ты сможешь путешествовать, купишь более престижную машину»), а у нас - идеей спасения («Ты сохранишь здоровье, спасёшься от ужасов окружающей среды, защитишь детей от наркотиков, нищеты, панели»).
Разумеется, в любом обществе есть разные типы людей. Вопрос состоит в пропорции тех и других. Чтобы капитализм и вообще рыночная экономика были удачны, нужен какой-то процент людей, готовых действовать инициативно и самостоятельно. Если этого минимального процента нет - капитализм не удаётся. Настоящий, действующий, капитализм - это когда в народе силён этот самый капиталистический дух. Когда жизнь понимается (или, скорее, ощущается) как борьба, завоевание, приключение, путешествие с непредвиденным результатом. У нас (и вообще в традиционном обществе) жизнь ощущается как ритуальный танец, как предусмотренное, заранее заведённое кружение. Траекторию этого кружения определяешь не ты, а кто-то высший и главный, он же раздаёт блага. Дали тебе - спасибо, нет - на нет и суда нет.
Менее всего я склонна критиковать такое отношение к жизни. А чего его критиковать-то? Его использовать надо. Понимать и использовать. Строить жизнь с учётом народного характера.
Каким должен быть этот учёт? Что следует из нашего характера? Следует очень простая вещь. Социализм следует. Внутренний, встроенный в глубине личности движок экономического творчества, у нашего человека очень слаб. Ну, может, кое-кому на малый бизнес хватит, но большое и серьёзное - не потянет. Именно поэтому наша приватизация привела только к повсеместному развалу и упадку (не единственно поэтому, но в значительной степени), а не к экономическому процветанию и скачку эффективности, как мнилось догматикам экономикса.
У нас нет никакой серьёзной силы, кроме государства. Мне лично, старой либералке и антисоветчице с дореволюционным стажем, очень печально это признавать, но что делать - истина дороже. Только государство способно расставить всех по местам и дать каждому задание. И этого - в глубине души - хочет народ. Не выдуманный либеральными мыслителями, не отдельные и избранные, но тот обычный «замкадский» народ, который есть на самом деле.
Когда-то в 90-е годы я работала в иностранной фирме, которая строила завод в Туле. Нам нужны были люди в администрацию завода. Я решила сделать «добренькое» моей подруге и предложила устроить её на работу - приличную работу, с оформлением по КЗОТу, с пенсионными и прочими начислениями. В своём училище она получала примерно 80 долларов в эквиваленте, на новой работе получала бы триста и даже больше. Она - отказалась. Мотив: «Да я тут привыкла, люблю свою работу». Тогда я по молодости крутила пальцем у виска. Сегодня смотрю по-другому. А крутить пальцем у виска надо на тех, кто пытается заставить народ жить чужой, не своей жизнью. Двадцать лет уж пытаются, полстраны уж развалили - ради правильной жизни. А всё не живётся этой самой жизнью.
Так оно и было. Вчера вернулась из Тулы, где провела субботу-воскресенье. Бывало, на осенние каникулы ездила в Тулу к бабушке, а теперь вот останавливаюсь у подруги, которая досталась мне, так сказать, по наследству от родителей. Навестила свою древнюю (88 лет) и совершенно одинокую тётку, сходила поглядеть на руины бабушкиного домика, жизнь в котором в детстве казалась мне дивной сказкой. Ещё бы: я спала на высоченной, вся в белых кружевах, кровати (так мне, во всяком случае, помнилось). Чтобы залезть на кровать, надо было вставать на скамеечку. А рядом стоял огромный фикус с гладкими кожистыми листьями. Так я и спала в кружевах и под фикусом. Чем не сказка!
Но я не об этом. Я, представьте себе, о социализме.
Мои друзья - это дочь одноклассников моих родителей (в этом классе образовалось две супружеские пары: мои родители и родители моей подруги). Родители все умерли, а мы стали пожилыми тётками.
Живут мои друзья, т.е. моя подруга (назовём её Катя), её муж (назовём его Влад) и их взрослая дочь (пусть будет Маша), в бывшем обкомовском доме, построенном в 1975 г. Катин отец, бывший одноклассник моих родителей (назовём его дядя Ваня), сделал приличную партийную карьеру: был в конце её начальником управления делами обкома - это что-то вроде завхоза. Помню, он командовал возведением нового здания обкома, прозванного в Туле «Белым домом». Вероятно, что-нибудь прикарманил (завхоз же!), во всяком случае, квартира по советским меркам казалась огромной - метров 120, 4-комнатная, в центре, вблизи парка, со всеми атрибутами советского престижа: стенка югославская, люстра чешская хрустальная, в книжном шкафу «Библиотека мировой литературы» в немереном количестве томов, ну и прочее соответственно. Впрочем, и жильцов в большой квартире было много: он, жена, дочь и две бабки; потом дочь ещё вышла замуж, внучка родилась. Ещё в эпоху обкома обзавелись они 6-соточным участком вблизи города, построили на нём кирпичную дачку без удобств и без отопления. До сих пор стоит. Катя выращивает там помидоры-огурцы и делает «консервацию».
Тогдашние привилегии властей предержащих кажутся сегодня смешными, но тогда жизнь моей подруги - обкомовской дочки - казалась очень элитной и полной удобств и привилегий. Она закончила местный пед и преподавала в местном военном училище - это считалось очень хорошо: большая зарплата, какие-то там надбавки, уж не знаю что, но считалось хорошо.
В 1985 г., когда пришёл к власти Горбачёв, сменилось руководство обкомом, дядю Ваню отправили на пенсию. Жизнь семьи постепенно стала скользить вниз. Впрочем, не быстро и не резко: дед - инвалид войны (он потерял почку из-за ранения), получал какие-то надбавки, имел привилегии по квартплате, молодые работали, семья жила очень дружно. В 90-е, в новые времена, пришлось солоно, но - пережили. Скрепились - и пережили. Помню, молодые выращивали картошку на двух участках, выделенных им от работы - её и его. Повезло обменять один из участков и объединить их, чтоб были вместе.
Катя всю жизнь работала преподавательницей всё в том же училище, муж Влад - не помню, где: всё на каких-то незначительных работах. В 90-х попробовал заняться мелким бизнесом: что-то возил в Польшу, чинил фены в парикмахерских.
Денег было мало, но как-то жили. Обкомовская квартира ветшала. О ремонте, а уж тем более о смене мебели - не шло и речи.
Центром семьи была Машенька. Девчонка бойкая, способная, училась хорошо, рисовала. Увлеклась почему-то религией, хотя семья по-советски атеистическая. После школы пошла в местный пед на странную специальность - история религии что ли. Отучилось - оказалось, что работать по этой странной профессии негде. Ну не торговать же на рынке? Тогда она поступила в Москве в не менее странное заведение - в Свято-Тихоновский православный университет, на искусствоведческий факультет. Семья тянулась из последнего, чтобы девочка училась. Повезло ещё, что было где жить в Москве, практически бесплатно, а то б не выдержали. Закончила. Вернулась в Тулу и поступила в местный краеведческий музей. Зарплата около 8 000 руб., считается, ещё неплохо.
Сегодня, по прошествии, десятилетий, обкомовская квартира превратилась в форменный бомжатник. В юности мне доводилось бывать в арбатских коммуналках, не ремонтированных десятилетиями - вот это оно. Отпавшие от стен обои, кое-где заклеенные другим цветом, облезший пол, обглоданные подоконники. Повсюду клубятся какие-то драные тряпки. Всем предметам больше тридцати лет. Из нового - только иконы. Повезло им лишь в одном: соседи сверху в процессе ремонта их залили и отремонтировали санузел. Правда, на совершенно нищенском уровне, но всё-таки как-то. Я подарила им на день рождения газовую плиту: старая, почти сорокалетняя, стала опасна в пользовании.
Вот так и живут мои друзья. Катя на пенсии: её отправили на досрочную пенсию ввиду закрытия военного училища, где она проработала всю жизнь. Влад, её муж, бросил деловую суету-маету и поступил в дворники. Убирает два участка и больше никаким бизнесом не заморачивается. Хватит! Маша трудится в музее, ей нравится. Она освоила методику изготовления бесшовных тряпичных кукол, каких делали в древние времена. Зачем? А Бог его знает. А зачем вообще всё это искусствоведение? Вот затем же и куклы.
На еду им хватает. Едят они много, готовят вкусно, особенно, когда я приезжаю. Женщины пышны, у Маши кустодиевские формы: она даже одно время подрабатывала, позируя художнику. Ни на что кроме еды не хватает, да им как-то и не надо ничего больше. То есть если бы вдруг дали что-то - они были бы рады, а нет - так и не надо. Где-то звенит какая-то иная жизнь - с дорогими поездками, модными обновками, машинами и евроремонтами, но их эта жизнь как-то не затрагивает. Они никому не завидуют, даже особого любопытства не испытывают к этой - иной - жизни.
К чему я всё это рассказываю? И при чём тут социализм, с которого я (если помните) начала?
А вот к чему.
Мои друзья знали иную жизнь - гораздо более комфортабельную. У них была новая квартира со свежим ремонтом, Катя водила машину (жигули, но ведь водила же), Катя ездила отдыхать в партийные дома отдыха в Крым и на Кавказ, у неё была модная одежда, хорошая косметика, она приезжала в московские театры. Сегодня она живёт в бомжатнике, а её девчонка-искусствовед не была не то что в Венеции - в Петербурге.
Принято считать, что труднее всего лишаться чего-то такого, что у тебя уже было. Казалось бы, они должны были бы бороться за сохранение своего статуса. Но в реальности ничего такого не происходит. Они даже не почесались. Они даже не подумали, даже не допустили чисто гипотетической мысли, что можно как-то извернуться и начать действовать иначе, чтобы заработать побольше денег и хотя бы сделать ремонт. Или - страх сказать - купить новую машину взамен развалившейся.
Влад слегка подёргался на коммерческой ниве, когда закрылась госконтора, где он служил, и его выгнали, но как-то без любви к делу и без веры в успех. Вернее так: подёргался с верой в неуспех. А потом случилась тёмная история: его сотрудница и компаньонка вроде бы отняла него бизнес. Но в последний приезд я встретила эту инфернальную женщину (да, представьте себе, у него на дне рождения) и услышала эту историю совсем в другом исполнении: выходило вроде, что она едва не на аркане тащила его к деловому успеху, а он упирался. Так или иначе, бизнес он с облегчением бросил и заделался дворником.
У Андрея Платонова есть рассказ «Государственный житель»: там герой постоянно повторяет: «Ждите движения государства». Мне кажется, большинство нашего народа - это те самые государственные жители. Они, как платоновский персонаж, стараются «бездерективно ни во что не соваться» - в том числе и в свою собственную жизнь. Они - прирождённые наёмные работники, люди на зарплате. Они не ищут новых путей, они, возможно, и добросовестные и квалифицированные труженики, но им непременно нужно указать их место и круг обязанностей. И пока можно жить (а жить они могут в самых непритязательных условиях) - они будут ходить на это место и исполнять свои обязанности, как привыкли. Как птица летит по заложенному в гены маршруту. Пока не закроется это место - радикально и навсегда.
Это фундаментальное свойство наших людей. Именно так объясняется на первый взгляд необъяснимое: им по месяцам не платят зарплату, а они всё равно туда ходят. «Гордый взгляд иноплеменный» ничего не поймёт: зачем? А они и сами не понимают, зачем. Положено так. А куда идти-то?
Презирать их и насмехаться свысока - не надо. Собственно, благодаря таким людям у нас как-то ещё теплится жизнь: они как-то учат, лечат, кое-как латают изношенную инфраструктуру.
Наш - массовый - человек не умеет и не хочет ставить перед собой какие-то там задачи, куда-то рваться, комбинировать что-то, чтобы улучшить своё положение, чтобы заработать что-то, чтобы вылезти куда-то. Его идеал - сидеть на месте и делать, что велят. И это он будет делать до самой распоследней крайности. Пока буквально есть крыша и кусок чёрствого хлеба.
Шевелиться он начнёт только если этот кусок у него отнимется. Мотивации «вверх», к добыче - у русского человека нет. Или она слишком слаба. Есть мотивация - к спасению. Не в религиозном, разумеется, смысле - в самом обычном, житейском. Недаром, в Америке завлекают в сетевой маркетинг идеей обогащения («Ты сможешь путешествовать, купишь более престижную машину»), а у нас - идеей спасения («Ты сохранишь здоровье, спасёшься от ужасов окружающей среды, защитишь детей от наркотиков, нищеты, панели»).
Разумеется, в любом обществе есть разные типы людей. Вопрос состоит в пропорции тех и других. Чтобы капитализм и вообще рыночная экономика были удачны, нужен какой-то процент людей, готовых действовать инициативно и самостоятельно. Если этого минимального процента нет - капитализм не удаётся. Настоящий, действующий, капитализм - это когда в народе силён этот самый капиталистический дух. Когда жизнь понимается (или, скорее, ощущается) как борьба, завоевание, приключение, путешествие с непредвиденным результатом. У нас (и вообще в традиционном обществе) жизнь ощущается как ритуальный танец, как предусмотренное, заранее заведённое кружение. Траекторию этого кружения определяешь не ты, а кто-то высший и главный, он же раздаёт блага. Дали тебе - спасибо, нет - на нет и суда нет.
Менее всего я склонна критиковать такое отношение к жизни. А чего его критиковать-то? Его использовать надо. Понимать и использовать. Строить жизнь с учётом народного характера.
Каким должен быть этот учёт? Что следует из нашего характера? Следует очень простая вещь. Социализм следует. Внутренний, встроенный в глубине личности движок экономического творчества, у нашего человека очень слаб. Ну, может, кое-кому на малый бизнес хватит, но большое и серьёзное - не потянет. Именно поэтому наша приватизация привела только к повсеместному развалу и упадку (не единственно поэтому, но в значительной степени), а не к экономическому процветанию и скачку эффективности, как мнилось догматикам экономикса.
У нас нет никакой серьёзной силы, кроме государства. Мне лично, старой либералке и антисоветчице с дореволюционным стажем, очень печально это признавать, но что делать - истина дороже. Только государство способно расставить всех по местам и дать каждому задание. И этого - в глубине души - хочет народ. Не выдуманный либеральными мыслителями, не отдельные и избранные, но тот обычный «замкадский» народ, который есть на самом деле.
Когда-то в 90-е годы я работала в иностранной фирме, которая строила завод в Туле. Нам нужны были люди в администрацию завода. Я решила сделать «добренькое» моей подруге и предложила устроить её на работу - приличную работу, с оформлением по КЗОТу, с пенсионными и прочими начислениями. В своём училище она получала примерно 80 долларов в эквиваленте, на новой работе получала бы триста и даже больше. Она - отказалась. Мотив: «Да я тут привыкла, люблю свою работу». Тогда я по молодости крутила пальцем у виска. Сегодня смотрю по-другому. А крутить пальцем у виска надо на тех, кто пытается заставить народ жить чужой, не своей жизнью. Двадцать лет уж пытаются, полстраны уж развалили - ради правильной жизни. А всё не живётся этой самой жизнью.