Aug 10, 2014 21:53
Сегодня впервые в жизни я читала журнал «Сноб». Читала на пляже. Попал он ко мне по случаю: его купила моя дочка, которой посоветовала руководительница школьного журналистского кружка - посоветовала как пример хорошего интервью. Привезла дочка журнал с собой, а я вот взяла на пляж, потому что ничего больше бумажного в доме не осталось: всё перечитала. А планшет я на пляж не ношу: вдруг от жары испортится или свиснут, когда я в море. Вот так я познакомилась с журналом «Сноб».
Собственно, о его существовании я и раньше знала и даже видела его на бензоколонке, но таких дорогих журналов я не покупаю, разве что по интерьеру. Впрочем, дешёвых я тоже не покупаю; обхожусь интернетом.
Этот журнал читает моя подруга Лиза (о ней я писала в ЖЖ), ей его приносит её пасынок, который работает, как она выражается, «у Прохорова», а «Сноб» содержит знаменитый олигарх Прохоров. Но Лиза - это Лиза, а я «Сноба» не читала. И вот, наконец, мы встретились на Кипрском пляже - я и «Сноб».
Прочитала я там, по правде сказать, немного: два рассказа (или, возможно, очерка): один Татьяны Толстой про поездку на дачу в детстве, а другой - тоже какой-то тётки, фамилию не запомнила, - тоже воспоминания детства. Ещё что-то под мужской фамилией: коллективная фотография 90-х годов и небольшой текст-воспоминание.
Поразило дивное сходство прочитанного меж собой. Татьяна Толстая помастеровитее, та, вторая, попроще, но всё - словно воплощение какого-то единого образца, известного авторам. Вроде как художники в старину рисовали одни и те же библейские или античные сюжеты.
Но там - древние сюжеты, а тут - древние мысли. Будто окаменелая жёваная-пережёваная жвачка, которую кто-то неопрятный поленился донести до урны и прилепил к скамейке или фонарному столбу. Фиг её потом отскребёшь… Вот такие же произведения печатают в «Снобе» - древние и неотскребаемые. Окаменелые и ископаемые.
Словно погружаешься в 90-е, даже, может, возвращаешься к рубежу 80-х и 90-х. Тогда это было чем-то ну пусть не истиной, но хотя бы занимательной новинкой, какая-то пикантность во всём этом была. В чём - в этом? Ну, в невозбранном оплёвывании совка (буквально вчера не дозволялось, а теперь - пожалуйста), в тоне брезгливого презрения ко всей жизни «в этой стране». Этот тон ТОГДА был внове. Я помню, несколько лет во время Перестройки издавался такой журнал - «Столица»; принадлежал иностранному медиа холдингу Independent Media. Интересно было - не так фактами, как тоном, подходом. Подход был - как у усталого колонизатора к докучным дикарям. Это Миклухо-Маклай с дикарями дружил, но тот - учёный, чудак, известное дело. А серьёзные деловые люди, вроде писателей перестроечных газет, - те дикарями не больно-то интересуются, ну разве что как рабсила для их, писателей газет, работодателей, а так - чего ими интересоваться. Тем более от них же воняет.
В той, низшей, жизни - ВОНЯЕТ. Постоянно и повсеместно. Вообще, «воняет» - это позывные изысканных, гламурных, рукопожатных людей. Если тебе везде «воняет» - значит, наш человек, передовой, европейский, гражданин мира. Не быдло, не ватник: тем всё нипочём. Они и в электричках могут ездить за милую душу. Ездят и радуются, совки убогие. Вроде меня: сколько я на этих электричках ездила, да и сегодня иногда езжу: оно и понятно - я ж из простых. А изысканных в электричках убивают. У второй авторессы, имя которой забыла, в электричке нескольких одноклассников кокнули. А ведь она целый год, пока родители-дипломаты жили в Париже, провела у бабушки в Нахабине и ездила туда электричкой. Представляете, какой риск? Вот как настрадалась от совка! Нахабино - это in the middle of nowhere, как выражаются приличные люди в приличных местах: ни машин там нет, и вообще ничего, один снег. И ватники. Чёрные, безликие, пугающие и отвратительные ватники.
Этот колонизаторский тон отчасти переняли даже экономические журналы. Мне как-то привелось читать (в «Эксперте», кажется) длинную статью о социологическом исследовании селян в Белгородской области. Господи, как презирали авторы этих туземцев за отсутствие «достигательной мотивации» (так, сколь я помню, они выражались) и ещё за то, что те не мечтают устроить в хате современные удобства. Подлинно дикари!
И эти дикари, которые, очевидно, ничего в жизни не понимают, слаще репы ничего не ели, а дальше вонючего Нахабина не бывали - избиратели. И они, ватники, - любят Путина и за него охотно голосуют. Вот коллизия так коллизия для рукопожатного сознания! Они же ведь демократы - рукопожатные-то. В своё время совок развалили под знаменем демократии. А демократия - это сделать так, как хочет большинство. Значит что же? Значит, если ватники хотят (а их большинство) - значит, так тому и быть: на то и демократия. Нет-нет-нет, не нужна нам такая демократия!!! Раз в результате демократии приходит к власти проклятый Путин, избранный ватниками - к чёрту такая демократия. И самые передовые из рукопожатных стали в последнее время даже отказываться от демократии. Тренд такой появился - разочаровываться в демократии. Я-то вообще против демократии, но забавно, что от неё стали отходить и прежние пылкие адепты. И то сказать, сноб и демократ - не монтируются как-то. Если демократия, то для своих, которые не воняют. На огороженной и особо охраняемой территории.
А журнал «Сноб» меж тем продолжает рассказывать свои древние, изжёванные до безжизненных целлюлозных волокон, истории. Вот красивый дом, чудом сохранившийся в дачном посёлке на Карельском перешейке или ещё на какой-нибудь ленинградской Рублёвке. Там когда-то жил … приличный человек жил. Наверняка, его расстреляли в 37-м году. Это ж ясно: раз приличный человек - значит расстреляли, ОНИ всех приличных людей расстреливали. Спасибо хоть сохранилось несколько снобских авторов, чтоб об этом не дать забыть. На смену приличным людям из красивого дома пришли косорукие и косорылые ватники. Один из них, плотник, кое-как соорудил дачу рассказчицы. Поскольку ватник был косорук, дача заваливается на один бок. Вообще Татьяне Толстой постоянно не везёт на обслуживающий персонал. Я не особо много читала её произведений, но в том, что читала, всё время натыкалась на придурковатых домработниц, бессмысленных ремонтников. Про сложные отношения с домработницей, которая автору (или героине) не помогала, а, напротив, мешала жить, есть целый рассказ. У меня вообще-то есть гипотеза, почему так происходит: у героини (не будем отождествлять её с автором) просто мало денег. Потому что когда ты готов платить побольше, можно купить вполне качественный сервис. И услуги тебе будут оказывать не вонючие полудурки, а вполне вменяемые граждане. Но это моё сугубо личное негламурное мнение продавщицы вешалок.
Но Татьяна Толстая пишет всё-таки занятно, вкусно, с живым интересом к мелким житейским деталям. Очень женский такой текст, густо-бытовой.
Вторая тётушка пожиже. Она так же остро ненавидит совок. До такой степени, что даже собственная умирающая мать ей противна - по причине принадлежности к ненавистному совку. Героиня из привилегированной среды - из семьи дипломатов; в Париже жили. Но что могло быть приличного в советское время даже в Париже? Посольские - отвратны, даже внешне: их стригли собственные жёны, чтобы не тратить валюту на парикмахерскую. И посольских детей высылали на родину после определённого возраста. Это нам тогда казалось, что дети дипломатов возвращались домой по той причине, что где-то была лишь начальная посольская школа, где-то только восьмилетка. А оказывается совсем не поэтому: просто большевики не хотели, чтобы дети, которые начинали уже кое-что понимать, увидели, как прекрасна жизнь на Западе и как убога - в совке. Потому и высылали.
И вот дочка дипломатов выдворяется из рая и оказывается на родине. Родина сурова: девочке даже запрещается писать в школе ручкой bic - дешёвеньким таким жёлтеньким шариковым карандашиком. Большевики запрещают! При этом, по тексту, ученица родилась позднее 1968-го года. Значит, шестнадцать лет ей было аккурат в 86- 87-м годах. Тогда уже разрешали всё. А любые ручки дозволялись - всегда. Даже и гораздо раньше никто не контролировал, чем пишут старшеклассники. Никто этого не контролировал, и всяк, кто учился в школе, - это знает. А учились … м-да, многие учились. Но это не смущает прогрессивных литераторов. Более того, постепенно вымрут те, кто помнит, как оно было на самом деле, а письменные свидетельства - останутся. Оттого и любят гламурные писатели рассказывать об ужасах советской школы. Очень скоро свидетелей не останется, и рассказывать о том, что советская школа была концлагерем, можно будет невозбранно. Очень жалостливо выходит: слезинка ребёнка, известное дело.
Помню, читала когда-то рассказ сестры Татьяны Толстой, тоже Толстой, про школу, личные, надо понимать, воспоминания. Читала давно, а помнится до сих пор. Школа там без обиняков называлась преддверием тюрьмы. А трагедия состояла в том, что девочка пришла с цветной лентой в косе (а полагалось только чёрная) - и злая, мерзкая совковая училка готова несчастную девочку изничтожить. Рассказ этот давний, забытый, я сама удивилась, что его помню. Но вот прочитала «Сноб» - и вспомнилось. Столько лет прошло, а изысканные и руковопожатные - бубнят одно и то же. Всё топчут и топчут клятый совок, не замечая, что уж нет его скоро четверть века. За что они его? Наверное, не могут ему простить, что живут по сю пору его наследством. А сами - нет, не получается. Ничего не получается, хоть тресни. Вон у Прохорова при всех миллиардах - никакого Ё-мобиля не получилось. И партии из пятисот юристов - не сложилось. А столько разговоров было… Вот только журнал «Сноб» работает успешно - пинает совок.
Вообще, снобизм это, пожалуй, единственное, что удаётся гламурным и рукопожатным. Очень многие открывают в себе дворянство. Тренд, однако. Ну, Толстые - это, ясен пень, дворяне, потомки Алексея Николаевича Толстого, «красного графа». Правда, бытует мнение, что «красный граф» - слегка парвеню, но это мелочи: граф так граф. И потомки его по нисходящей - графья. Это позволяет им презирать ватников. Ох, умеют они презирать! Это другой граф Толстой, Лев Николаевич, - тот, наоборот, крестьян уважал - их, пожалуй, одних и уважал. А вот про высший свет говорил (в «Анне Карениной»), что вкусы этого света не только похожи на вкусы полусвета, но и прямо одни и те же. Кто такая «дама полусвета» - понятно, надеюсь. Ещё адвокатов - наёмную совесть - он как-то особенно активно презирал. Даже не презирал, а как-то брезговал ими. Вроде как нынешние «графья» брезгуют ватниками. Граф Толстой работал вместе с крестьянами - косил, пахал; даже картина есть Репина - Лев Толстой на пашне. «Благослови же работу народную и научись мужика уважать», - это другой столбовой дворянин сказал.
Презирают простолюдинов - знаете кто? Такие же простые, которым удалось приподняться на вершок. В те далёкие времена горничная презирала скотницу. Горничные особенно были тароваты на презрение: как же, они ведь барскую жизнь знали. Городская мещанка презирала такую же горожанку, но ту, которая по сословной принадлежности (по «званию», как тогда говорили) - крестьянка. Сегодня московские презирают «замкадышей», людей без высшего образования. Вообще, устойчивая примета аристократа - это скромность в поведении и непоказное равнодушие к своему титулу. Сословная спесь - это устойчивая характеристика выскочек, парвеню. Это и понятно: зачем Льву Толстому гордиться, что он граф - он же и впрямь граф.
Другое дело - новодельные сегодняшние дворяне, «открывшие» своё дворянство по каким-то невнятным, косвенным признакам? Именно так его открыла авторесса, чьи родители были дипломатами в Париже. Дворянство скрывалось под гнётом большевиков, но она - открыла, поняла. Она теперь почти как Татьяна Толстая.
И в самом деле - они все дивно похожи друг на друга. И мысли у них совершенно одинаковые: совок - ужасен, ватники - быдло, везде воняет, в тридцать седьмом году всех приличных людей расстреляли, жить можно только в нормальных странах. Et c’est tout. Больше идей у нашего нового дворянства нет. Идеям этим 25 лет.
Одно надёжно объединяет новых дворян с теми, старыми, и правда объединяет, без дураков. Все они - БЫВШИЕ. Исторический вихрь смёл тех и сметёт этих, он уже закручивается где-то в стратосфере, этот вихрь. Он уже на подходе.
Такие вот мысли вызвало у меня пляжное чтение - гламурный журнал «Сноб», который я никогда не читала раньше. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.