Харуки Мураками в «Джазовых портретах» написал:
«У каждого в жизни бывает хотя бы один потерянный день. В такой день, как правило, думаешь: «Что-то со мной не так. С этого момента я уже никогда не буду прежним». Мураками написал эти слова о знакомстве с музыкой Майлза Дэйвиса. Прости, Майлз, это отнюдь не камень в твою сторону, но эти слова для меня применимы к другому человеку.
Весь музыкальный мир свелся к двум словам Astor Piazzolla. Не могу больше ничего слушать, только пьесы, потрясающей эмоциональной силы. И мне становится очень страшно: «Что если бы однажды Никита не сказал мне о нем, и я прошла мимо?» Если бы мы разминулись, большой кусок новой меня был бы утерян.
Всё больше отдаляюсь от других. Наушники с проводами стали продолжением тела. Музыка Астора содержит молнии. И потолок, и стены - всё растет с каждым музыкальным раскатом. Они сравнимы лишь с биоритмами природы: с порывами ветра, раскатами грома, шелестом листвы и шагом дождя. Никакой камерности, никаких залов с лысеющей позолотой, смычков, выглядывающих из оркестровой ямы - это музыка открытых пространств и расширенного сознания. Забраться на гору, поставить патефон, завести пластинку и всё произойдет само собой.
Piazzolla озаряет больше, чем все медитационные музыки мира. В затылок бьёт теплая волна, приливом разносит по телу свежие мурашки. Luna, Winter in Buenos Aires, снова Luna, Adios Nonino и снова Luna. Luna, Luna, Luna… Я снова во власти рванных фортепианных звуков и раздутых мехов.
Моя теория «словами о музыке» иссякает, потому что писать о Пиаццолле человек не в силах.