Философия в публичном пространстве
Вопросы задавала Светлана ВНУКОВА *
«Досуг - это не только диван, ТВ и экран монитора. Досуг - это время для встреч с интересными людьми и яркими мыслями, время для познания нового, неизведанного, глубокого. Школа «Симпозион» наводит мосты между учеными гуманитарных специальностей и образованным классом Самары». Это выдержка из приглашения, которое распространяет областная научная библиотека, открывая очередной сезон философской школы «Симпозион». В апреле этого года «Симпозиону» исполнилось пять лет, и мы говорим с научным руководителем школы профессором Самарского университета Сергеем ЛИШАЕВЫМ. Говорим о «Симпозионе» и о философии в современном мире.
[Spoiler (click to open)]
- Сергей Александрович, несколько лет назад мне попалась аннотация работы одного из ваших коллег - «Философия на подиуме», и, если я правильно поняла, автор с большим сомнением относится к выходу мыслителя в народ, полагая, что у философа нет шансов быть широкими массами понятым. И уж тем более обрести поддержку. Вы, как свидетельствует создание «Симпозиона», иначе относитесь к такого рода публичности.
«Философия на подиуме» - это работа Юрия Анатольевича Разинова. И там речь идет о положении, в котором оказывается философ, когда он выходит на площадки современных медиа. Вопрос, который ставится в этой работе, насколько я помню, касается не публичности философии (философия в обязательном порядке предполагает публикацию, открытую дискуссию, обращение ко всем, кто желает слышать), но о сложностях, с которыми философ сталкивается, когда попадает в темпорально-коммуникативный режим, несовместимый с мыслью.
Речь у автора шла о телевизионном шоу, которое живет, как вы понимаете, по вполне определенным законам. Для шоу важна экстравагантность, важно отвечать быстро, резко, провоцировать скандалы и выходить (в глазах зрителя) из них победителем. Философское мышление предполагает неспешное разворачивание мысли, подробную аргументацию, способность слушателя сохранять терпение и быть внимательным. Когда философа приглашают в шоу, а такое время от времени случается, он заведомо оказывается (именно как философ) в незавидном положении. В этом случае как раз и возникает вопрос: а нужно ли философу появляться в медийном пространстве?
Полагаю, что от определенных форматов презентации в медиа философам лучше отказаться. Но отказываться от публичности как таковой не следует. Философия не может и не должна существовать исключительно в академической цитадели. Философия, как справедливо писал Мераб Мамардашвили, это «сознание вслух», «явленное сознание». Есть приемлемые для философа виды общения с аудиторией не только в форме печатного слова, но и в режимах, задаваемых электронными медиа: есть подходящие форматы на радио, телевидении, в интернет-пространстве.
Но форматы медийные никогда не заменят очного - глаза в глаза - общения с аудиторией. Когда «Симпозион» только замышлялся, ставка была сделана именно на такую коммуникацию. Идея состояла в создании такого пространства общения, которое давало бы возможность тем, кто не имеет прямого отношения к гуманитарным наукам, познакомиться с представителями академического сообщества и вступить с ними в диалог.
Ученым встречи с широкой публикой тоже интересны. Они дают возможность высказаться на темы, выходящие за рамки тех форм общения, которые предполагает университет как академическая и образовательная структура. В этой структуре есть свои ограничения: дисциплинарная сетка, программы, учебный процесс. Формат вузовского курса предполагает, что студент, который тебя слушает, будет тебе же сдавать экзамен. Это не вполне свободное общение.
В «Симпозионе» такие ограничения отсутствуют. Ученый выступает перед людьми, которые ему ничем не обязаны и которым он ничем не обязан. Кроме того, академический формат - это сравнительно небольшая аудитория: на конференции профессионалы общаются с профессионалами, а многим философам и гуманитариям интересно поделиться своими идеями с широкой публикой.
В конце XIX - начале XX века в Московском университете проводились публичные лекции, на которые мог прийти любой желающий. Сегодня, к сожалению, шансов послушать лекцию по интересующему предмету в университетской аудитории у представителя образованного общества нет. Вот эту лакуну как раз и заполняет вольная философская школа, и областная научная библиотека - лучшее место для подобных встреч. В ней есть вполне подходящий для этого зал. Он не большой, но и не маленький. Общение на философские темы в очень большой аудитории имеет свои минусы: в полупустом и обширном пространстве сложнее создать атмосферу доброжелательности и внимания, установить живое взаимодействие между лектором и аудиторией.
- А можно как-то описать вашу аудиторию?
Лекции у нас читаются циклами в три или две лекции; когда выступает философ, приехавший из другого города, - одна. Все темы выступлений мы анонсируем, так что даже на лекции одного цикла могут приходить разные люди. Но если обобщить... На лекциях «Симпозиона» бывает от 10 до 80 человек. Около половины - молодежь 18-28 лет. Большей частью - студенты и аспиранты. Остальные слушатели - люди среднего и старшего возраста. В основном, конечно, те, кого принято именовать интеллигенцией. Это и не удивительно. Вопросы, которые выносятся на обсуждение, предполагают определенный уровень культуры и интересы, выходящие за рамки вопросов повседневно-бытовых и злободневно-политических.
Что привлекает внимание широкой аудитории? Вопросы практического характера. На «Симпозионе» говорят о вопросах теоретических; обсуждают то, что не лежит на поверхности. А это ограничивает круг потенциальных слушателей. Но они есть, и одна из важных для общества задач - создание площадок, способных притягивать, подобно магниту, думающих людей.
В обществе должно быть место самым разным сообществам. Должна быть инфраструктура, дающая возможность одним участвовать в политических дебатах, другим - обсуждать проблемы здоровья, бытовые проблемы, третьим - общаться на темы практической психологии. И должны существовать места, где встречались бы люди, которых интересуют вопросы философии, социологии, истории, искусства и т. д. К счастью, в последние годы таких мест становится все больше, поскольку есть общественный запрос. Для людей с подобными запросами и работает «Симпозион».
- В этом учебном году занятий, как я понимаю, больше не будет?
Занятия должны были идти до конца мая, но в связи с известными обстоятельствами нам придется перенести несколько лекционных циклов на осень. Например, цикл, связанный с вопросами, касающимися проблемы собственности в философии. Этот цикл должен был прочитать Илья Вячеславович Демин. У Юрия Анатольевича Разинова запланирован цикл, связанный с психотипами («Введение в философию характера»). А начнутся занятия, как обычно, в сентябре.
- Надеюсь, что начало шестого сезона уже ничем омрачено не будет, и я найду в конце концов ответы на вопросы, которые меня занимают. Два так занимают очень сильно. И я, пожалуй, задам их и вам. Наш сегодняшний разговор планировался как разговор о «Симпозионе», но я все-таки злоупотреблю, так сказать, полномочиями, если не возражаете. Лет уже, наверное, двадцать пять говорят и пишут о том, что науки, и главным образом гуманитарные, находятся в сложном положении, если не сказать в тупике. «Шеф, все пропало?» Или кризис познания, о котором твердят, все-таки преувеличение?
Кризис имеет место. Но это кризис, вписанный в кризис новоевропейской цивилизации в целом. И нет ничего удивительного, что любимое детище этой культуры, наука, также находится в кризисе. Однако кризис - не тупик. Кризис для философии и науки - это норма. Философия в Древней Греции возникла как ответ на кризис и сама была его выражением. Порвалась связь времен, и философия попыталась соединить распавшееся время. Так что для философа кризис - и в обществе, и в философии - не опасен. Платон и Аристотель - мыслители периода глубокого кризиса греческого полиса. И в нашу кризисную эпоху люди продолжают мыслить, пытаются понять происходящее. И философы выдвигают интересные идеи. Просто большинство не подозревает о существовании этих идей. Кроме того, говоря о состоянии современной гуманитарной науки и философии, следует учитывать, что мы, при всем желании, не можем дать им объективную оценку. Возможно, лет через 50-100 что-то прояснится для потомков.
- Большое видится на расстоянии?
Конечно. В том числе и потому, что научное познание, которое существует сегодня, и философия возникли в Новое время. Мы - наследники этой культуры, а она пребывает в состоянии кризиса, о котором философы говорят уже около двухсот лет. Но я хочу сказать о другом. Философии (а вместе с ней и гуманитарным наукам) угрожает не ситуация в них самих. Угроза исходит от самой культурной среды. От атмосферы, что становится все более враждебной любой деятельности, которую не удается поместить в контекст эффективного управления, построенного на горизонтальной логике максимизации роста экономических показателей.
Гуманитарное знание испытывает усиливающееся давление экономического редукционизма в мышлении и в управлении общественными процессами. Экономическое мышление в наши дни претендует на тотальность, на то, чтобы определять критерии доброкачественности для всех типов мышления. Все сущее, чтобы иметь право на существование, должно сегодня оправдаться перед логикой, ставящей во главу угла эффективность, а во главу главы - экономическую эффективность.
В этой логике многое, в том числе и гуманитарное знание, и философия, - крайне сомнительные явления. Как сказал министр народного просвещения П. А. Ширинский-Шихматов, предложивший закрыть философские кафедры в российских университетах, «польза от философии не доказана, а вред от нее возможен» (1849).
Нетрудно заметить, что в современной культуре количество оттесняет качество; основательность и глубину - скорость и новизна. Экономический и технократический дискурсы требуют всё представить в виде графика, диаграммы, таблицы. Бухгалтерский подход всё активнее начинает применяться и в оценке работы гуманитариев. Когда нам говорят, что ученые гуманитарных направлений что-то не так делают, не обеспечивают каких-то показателей, не попадают в какие-то базы данных, стоит обратить внимание на то, кто это говорит, с какой позиции. Доказать с этой точки зрения эффективность работы филолога, литературоведа, театроведа, философа, историка крайне сложно. Да и не нужно.
Когда-то давно, в эпоху формирования европейской философии и науки, Аристотель писал о том, что философия - самая бесполезная из наук, но лучше - нет ни одной. В нашем обществе ситуация обратная. Чем дальше та или иная область знания от применимости в экономике, в политических играх, в управлении общественными процессами, от полезности, тем сомнительнее представляется власть имущим ее право на существование. Но вы говорили о двух вопросах.
- Про картину мира еще хотела спросить. Такая стройная была в моей советской юности. И как-то все рассыпалось. Его вообще теперь нет, этого понятия - «картина мира»?
Понятие «картина мира» существует и сегодня. Но картины мира как цельного представления о мире в современной культуре нет.
- А была?
Общепринятой картины не было никогда. Но в какие-то периоды новоевропейская метафизика что-то связное и целостное предлагала. Гегель дал целостное, систематическое описание всего сущего в его развитии из одного начала, в движении от абстрактного к конкретному. Другие философы классической эпохи предлагали иные картины.
Стройная система представлений в советское время - плод усилий марксистов. Сам Маркс такой картины не давал. Но в этом направлении предпринимали усилия Плеханов, Ленин, Сталин…
Стоит подчеркнуть: в Новое время создание картины мира впервые стало важной задачей. Картина мира - это понятие новоевропейского сознания. Сам термин предполагает противопоставленность человека миру. Человек в этом случае - субъект, а мир - объект (об этом хорошо говорит М. Хайдеггер в работе «Время картины мира»). Картина мира предполагает, что мир - это то, что находится перед нами, что мы схватываем в мысли и удерживаем как целое, как объект мысли.
До Нового времени человек не мыслил такими понятиями, как «картина мира». Ее не было в античности, не было и в Средние века. В античности человек ощущал себя частью космоса. Он не смотрел на мир со стороны, но исходил из своей принадлежности к миру.
Если мы берем мир средневековый, христианский, то и здесь никакой «картины» не было, хотя понимание мироздания в целом было. Вопрос о картине мира перед средневековым теологом не вставал. Потому что не человек точка отсчета, а Бог. Человек - часть творения.
Но мы находимся в ситуации, когда предполагается, что у человека должно быть мировоззрение, должна быть картина мира. И до середины XIX века предпринимались попытки такую картину нарисовать. Кто-то и сегодня продолжает делать ее наброски. Но эти попытки не определяют характер современной философии. С эпохи постмодерна, хотя точнее было бы говорить о позднем модерне, доминирует представление о том, что никакой цельной картины не только не может быть, но и не требуется.
- Современные философы сконцентрировались на частностях?
Я бы так не сказал. Просто философы берут те или иные феномены и осмысливают их на пределе мыслимости. Это и есть философская работа: помыслить мир как целое, само собой, пытались и после Гегеля. Таких попыток было немало в Западной Европе, особенно много их было в России конца ХIХ - первой половины ХХ века. Я говорю о построениях русской религиозной философии. Дело в том, что религиозное мироощущение, поскольку оно сохраняется в культуре, составляет ментальную и экзистенциальную основу такого мышления, которое исходит из Целого и стремится осмыслить целое. Но как бы там ни было, мы не живем в эпоху, когда создаются большие метафизические системы. Впрочем, никто не знает, что произойдет с человечеством через 10 или 20 лет, а тем более - через 100 или 200. В жизни и в философии возможно многое, в том числе и то, что кажется невозможным.
* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 4 июня 2020 года, № 11 (184)
«Досуг - это не только диван, ТВ и экран монитора. Досуг - это время для встреч с интересными людьми и яркими мыслями, время для познания нового, неизведанного, глубокого. Школа «Симпозион» наводит мосты между учеными гуманитарных специальностей и образованным классом Самары». Это выдержка из приглашения, которое распространяет областная научная библиотека, открывая очередной сезон философской школы «Симпозион». В апреле этого года «Симпозиону» исполнилось пять лет, и мы говорим с научным руководителем школы профессором Самарского университета Сергеем ЛИШАЕВЫМ. Говорим о «Симпозионе» и о философии в современном мире.
[Spoiler (click to open)]
- Сергей Александрович, несколько лет назад мне попалась аннотация работы одного из ваших коллег - «Философия на подиуме», и, если я правильно поняла, автор с большим сомнением относится к выходу мыслителя в народ, полагая, что у философа нет шансов быть широкими массами понятым. И уж тем более обрести поддержку. Вы, как свидетельствует создание «Симпозиона», иначе относитесь к такого рода публичности.
«Философия на подиуме» - это работа Юрия Анатольевича Разинова. И там речь идет о положении, в котором оказывается философ, когда он выходит на площадки современных медиа. Вопрос, который ставится в этой работе, насколько я помню, касается не публичности философии (философия в обязательном порядке предполагает публикацию, открытую дискуссию, обращение ко всем, кто желает слышать), но о сложностях, с которыми философ сталкивается, когда попадает в темпорально-коммуникативный режим, несовместимый с мыслью.
Речь у автора шла о телевизионном шоу, которое живет, как вы понимаете, по вполне определенным законам. Для шоу важна экстравагантность, важно отвечать быстро, резко, провоцировать скандалы и выходить (в глазах зрителя) из них победителем. Философское мышление предполагает неспешное разворачивание мысли, подробную аргументацию, способность слушателя сохранять терпение и быть внимательным. Когда философа приглашают в шоу, а такое время от времени случается, он заведомо оказывается (именно как философ) в незавидном положении. В этом случае как раз и возникает вопрос: а нужно ли философу появляться в медийном пространстве?
Полагаю, что от определенных форматов презентации в медиа философам лучше отказаться. Но отказываться от публичности как таковой не следует. Философия не может и не должна существовать исключительно в академической цитадели. Философия, как справедливо писал Мераб Мамардашвили, это «сознание вслух», «явленное сознание». Есть приемлемые для философа виды общения с аудиторией не только в форме печатного слова, но и в режимах, задаваемых электронными медиа: есть подходящие форматы на радио, телевидении, в интернет-пространстве.
Но форматы медийные никогда не заменят очного - глаза в глаза - общения с аудиторией. Когда «Симпозион» только замышлялся, ставка была сделана именно на такую коммуникацию. Идея состояла в создании такого пространства общения, которое давало бы возможность тем, кто не имеет прямого отношения к гуманитарным наукам, познакомиться с представителями академического сообщества и вступить с ними в диалог.
Ученым встречи с широкой публикой тоже интересны. Они дают возможность высказаться на темы, выходящие за рамки тех форм общения, которые предполагает университет как академическая и образовательная структура. В этой структуре есть свои ограничения: дисциплинарная сетка, программы, учебный процесс. Формат вузовского курса предполагает, что студент, который тебя слушает, будет тебе же сдавать экзамен. Это не вполне свободное общение.
В «Симпозионе» такие ограничения отсутствуют. Ученый выступает перед людьми, которые ему ничем не обязаны и которым он ничем не обязан. Кроме того, академический формат - это сравнительно небольшая аудитория: на конференции профессионалы общаются с профессионалами, а многим философам и гуманитариям интересно поделиться своими идеями с широкой публикой.
В конце XIX - начале XX века в Московском университете проводились публичные лекции, на которые мог прийти любой желающий. Сегодня, к сожалению, шансов послушать лекцию по интересующему предмету в университетской аудитории у представителя образованного общества нет. Вот эту лакуну как раз и заполняет вольная философская школа, и областная научная библиотека - лучшее место для подобных встреч. В ней есть вполне подходящий для этого зал. Он не большой, но и не маленький. Общение на философские темы в очень большой аудитории имеет свои минусы: в полупустом и обширном пространстве сложнее создать атмосферу доброжелательности и внимания, установить живое взаимодействие между лектором и аудиторией.
- А можно как-то описать вашу аудиторию?
Лекции у нас читаются циклами в три или две лекции; когда выступает философ, приехавший из другого города, - одна. Все темы выступлений мы анонсируем, так что даже на лекции одного цикла могут приходить разные люди. Но если обобщить... На лекциях «Симпозиона» бывает от 10 до 80 человек. Около половины - молодежь 18-28 лет. Большей частью - студенты и аспиранты. Остальные слушатели - люди среднего и старшего возраста. В основном, конечно, те, кого принято именовать интеллигенцией. Это и не удивительно. Вопросы, которые выносятся на обсуждение, предполагают определенный уровень культуры и интересы, выходящие за рамки вопросов повседневно-бытовых и злободневно-политических.
Что привлекает внимание широкой аудитории? Вопросы практического характера. На «Симпозионе» говорят о вопросах теоретических; обсуждают то, что не лежит на поверхности. А это ограничивает круг потенциальных слушателей. Но они есть, и одна из важных для общества задач - создание площадок, способных притягивать, подобно магниту, думающих людей.
В обществе должно быть место самым разным сообществам. Должна быть инфраструктура, дающая возможность одним участвовать в политических дебатах, другим - обсуждать проблемы здоровья, бытовые проблемы, третьим - общаться на темы практической психологии. И должны существовать места, где встречались бы люди, которых интересуют вопросы философии, социологии, истории, искусства и т. д. К счастью, в последние годы таких мест становится все больше, поскольку есть общественный запрос. Для людей с подобными запросами и работает «Симпозион».
- В этом учебном году занятий, как я понимаю, больше не будет?
Занятия должны были идти до конца мая, но в связи с известными обстоятельствами нам придется перенести несколько лекционных циклов на осень. Например, цикл, связанный с вопросами, касающимися проблемы собственности в философии. Этот цикл должен был прочитать Илья Вячеславович Демин. У Юрия Анатольевича Разинова запланирован цикл, связанный с психотипами («Введение в философию характера»). А начнутся занятия, как обычно, в сентябре.
- Надеюсь, что начало шестого сезона уже ничем омрачено не будет, и я найду в конце концов ответы на вопросы, которые меня занимают. Два так занимают очень сильно. И я, пожалуй, задам их и вам. Наш сегодняшний разговор планировался как разговор о «Симпозионе», но я все-таки злоупотреблю, так сказать, полномочиями, если не возражаете. Лет уже, наверное, двадцать пять говорят и пишут о том, что науки, и главным образом гуманитарные, находятся в сложном положении, если не сказать в тупике. «Шеф, все пропало?» Или кризис познания, о котором твердят, все-таки преувеличение?
Кризис имеет место. Но это кризис, вписанный в кризис новоевропейской цивилизации в целом. И нет ничего удивительного, что любимое детище этой культуры, наука, также находится в кризисе. Однако кризис - не тупик. Кризис для философии и науки - это норма. Философия в Древней Греции возникла как ответ на кризис и сама была его выражением. Порвалась связь времен, и философия попыталась соединить распавшееся время. Так что для философа кризис - и в обществе, и в философии - не опасен. Платон и Аристотель - мыслители периода глубокого кризиса греческого полиса. И в нашу кризисную эпоху люди продолжают мыслить, пытаются понять происходящее. И философы выдвигают интересные идеи. Просто большинство не подозревает о существовании этих идей. Кроме того, говоря о состоянии современной гуманитарной науки и философии, следует учитывать, что мы, при всем желании, не можем дать им объективную оценку. Возможно, лет через 50-100 что-то прояснится для потомков.
- Большое видится на расстоянии?
Конечно. В том числе и потому, что научное познание, которое существует сегодня, и философия возникли в Новое время. Мы - наследники этой культуры, а она пребывает в состоянии кризиса, о котором философы говорят уже около двухсот лет. Но я хочу сказать о другом. Философии (а вместе с ней и гуманитарным наукам) угрожает не ситуация в них самих. Угроза исходит от самой культурной среды. От атмосферы, что становится все более враждебной любой деятельности, которую не удается поместить в контекст эффективного управления, построенного на горизонтальной логике максимизации роста экономических показателей.
Гуманитарное знание испытывает усиливающееся давление экономического редукционизма в мышлении и в управлении общественными процессами. Экономическое мышление в наши дни претендует на тотальность, на то, чтобы определять критерии доброкачественности для всех типов мышления. Все сущее, чтобы иметь право на существование, должно сегодня оправдаться перед логикой, ставящей во главу угла эффективность, а во главу главы - экономическую эффективность.
В этой логике многое, в том числе и гуманитарное знание, и философия, - крайне сомнительные явления. Как сказал министр народного просвещения П. А. Ширинский-Шихматов, предложивший закрыть философские кафедры в российских университетах, «польза от философии не доказана, а вред от нее возможен» (1849).
Нетрудно заметить, что в современной культуре количество оттесняет качество; основательность и глубину - скорость и новизна. Экономический и технократический дискурсы требуют всё представить в виде графика, диаграммы, таблицы. Бухгалтерский подход всё активнее начинает применяться и в оценке работы гуманитариев. Когда нам говорят, что ученые гуманитарных направлений что-то не так делают, не обеспечивают каких-то показателей, не попадают в какие-то базы данных, стоит обратить внимание на то, кто это говорит, с какой позиции. Доказать с этой точки зрения эффективность работы филолога, литературоведа, театроведа, философа, историка крайне сложно. Да и не нужно.
Когда-то давно, в эпоху формирования европейской философии и науки, Аристотель писал о том, что философия - самая бесполезная из наук, но лучше - нет ни одной. В нашем обществе ситуация обратная. Чем дальше та или иная область знания от применимости в экономике, в политических играх, в управлении общественными процессами, от полезности, тем сомнительнее представляется власть имущим ее право на существование. Но вы говорили о двух вопросах.
- Про картину мира еще хотела спросить. Такая стройная была в моей советской юности. И как-то все рассыпалось. Его вообще теперь нет, этого понятия - «картина мира»?
Понятие «картина мира» существует и сегодня. Но картины мира как цельного представления о мире в современной культуре нет.
- А была?
Общепринятой картины не было никогда. Но в какие-то периоды новоевропейская метафизика что-то связное и целостное предлагала. Гегель дал целостное, систематическое описание всего сущего в его развитии из одного начала, в движении от абстрактного к конкретному. Другие философы классической эпохи предлагали иные картины.
Стройная система представлений в советское время - плод усилий марксистов. Сам Маркс такой картины не давал. Но в этом направлении предпринимали усилия Плеханов, Ленин, Сталин…
Стоит подчеркнуть: в Новое время создание картины мира впервые стало важной задачей. Картина мира - это понятие новоевропейского сознания. Сам термин предполагает противопоставленность человека миру. Человек в этом случае - субъект, а мир - объект (об этом хорошо говорит М. Хайдеггер в работе «Время картины мира»). Картина мира предполагает, что мир - это то, что находится перед нами, что мы схватываем в мысли и удерживаем как целое, как объект мысли.
До Нового времени человек не мыслил такими понятиями, как «картина мира». Ее не было в античности, не было и в Средние века. В античности человек ощущал себя частью космоса. Он не смотрел на мир со стороны, но исходил из своей принадлежности к миру.
Если мы берем мир средневековый, христианский, то и здесь никакой «картины» не было, хотя понимание мироздания в целом было. Вопрос о картине мира перед средневековым теологом не вставал. Потому что не человек точка отсчета, а Бог. Человек - часть творения.
Но мы находимся в ситуации, когда предполагается, что у человека должно быть мировоззрение, должна быть картина мира. И до середины XIX века предпринимались попытки такую картину нарисовать. Кто-то и сегодня продолжает делать ее наброски. Но эти попытки не определяют характер современной философии. С эпохи постмодерна, хотя точнее было бы говорить о позднем модерне, доминирует представление о том, что никакой цельной картины не только не может быть, но и не требуется.
- Современные философы сконцентрировались на частностях?
Я бы так не сказал. Просто философы берут те или иные феномены и осмысливают их на пределе мыслимости. Это и есть философская работа: помыслить мир как целое, само собой, пытались и после Гегеля. Таких попыток было немало в Западной Европе, особенно много их было в России конца ХIХ - первой половины ХХ века. Я говорю о построениях русской религиозной философии. Дело в том, что религиозное мироощущение, поскольку оно сохраняется в культуре, составляет ментальную и экзистенциальную основу такого мышления, которое исходит из Целого и стремится осмыслить целое. Но как бы там ни было, мы не живем в эпоху, когда создаются большие метафизические системы. Впрочем, никто не знает, что произойдет с человечеством через 10 или 20 лет, а тем более - через 100 или 200. В жизни и в философии возможно многое, в том числе и то, что кажется невозможным.
* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 4 июня 2020 года, № 11 (184)