Народный театр, ставший легендой
В культуре любого города есть своя допотопная история, о наличии которой многие догадываются, но уже мало свидетелей и свидетельств. Особенно в Тольятти, где потопов-то было как минимум два: в середине 50-х, когда старый Ставрополь в буквальном смысле затопило Куйбышевское море, образовавшееся в результате строительства ГЭС, и в начале 70-х, когда всю степь вокруг нового Ставрополя заасфальтировали и воздвигли Автоград будущего. И всё это время в городе жили театры. С рассказа об одном из них - Камерном, на премьеры которого мы добирались из Куйбышева автобусом, а обратно сбрасывались на такси и вчетвером-впятером в ночь возвращались обратно, переполненные впечатлениями, мы и начнем погружение в историю театрального Тольятти.
Виктор ДОЛОНЬКО
Михаил КЛАВДИЕВ
1972 год. В Тольятти работает Народный театр ДК имени 50-летия Октября под руководством моего отца Юрия Михайловича Клавдиева, а в ДК имени Ленинского комсомола существует Народный театр оперетты, который остался без руководителя, и директор ДК дает объявление о вакансии. Заявку присылает Анатолий Анатольевич Берладин - выпускник Тамбовского института культуры. Его принимают на работу, и он ставит свой первый спектакль в Тольятти - оперетту «Севастопольский вальс». Но оперетта как вид театрального искусства Берладина не устраивает, и он переходит в ДК имени 50-летия Октября на должность «руководителя театрального коллектива детского сектора» - поближе к настоящему театру.
Я в то время договорился с отцом, что буду делать как режиссер свой первый самостоятельный спектакль, выбрал для этого пьесу А. Арбузова «Мой бедный Марат», сделал распределение ролей и защитил у отца экспликацию. Начал репетиции, но прервался на сессию в политехническом институте. В мае 1973 года Юрий Михайлович умер. Володя Воронцов взялся завершить начатый отцом спектакль по пьесе А. Алексина «Звоните и приезжайте», и к нему в помощь директор ДК прикрепил Берладина.
Спектакль закончили и повезли на летние гастроли, а когда вернулись, коллектив театра сам попросил руководство назначить режиссером театра Берладина. Он предложил несколько названий и начал работу над спектаклем «Затейник» по пьесе В. Розова. А я договорился с ним, что обязательно закончу «Марата». Берладину пьеса нравилась и параллельно с «Затейником» он включился в наши репетиции.
Директор разрешил Берладину с женой поселиться в одной из комнат ДК, и мы вели там наши бесконечные разговоры. И вот однажды, когда к нему в гости зашли какие-то знакомые, мы заговорили на нашу любимую тему максимального приближения актеров к зрителям и для примера сыграли почти весь третий акт «Марата» практически на коленках у гостей. Ощущение было удивительным - и у нас, и у них. Стало ясно, что это абсолютно реальная история - вот такой театр. Но «Мой бедный Марат» по всем приемам делался на большую сцену, хотя мы ограничили число зрительских мест только партером.
[Spoiler (click to open)]
***
Жизнь спектаклей народных театров очень коротка: три-четыре представления - и зал начинает редеть. А игра для пустого зала - муки адовы. Зал ДК вмещал 850 мест. К примеру, очень модный тогда знаменитый московский Театр на Таганке имел зал на 550 мест. В Москве в 1974 году проживало 7,5 миллиона человек, а в Тольятти - 400 000. Для Тольятти сравнимый с Таганкой зал должен вмещать… 30 зрителей! Вот тогда и мы сможем сыграть свои сотые и двухсотые спектакли и сможем дорабатывать и уточнять их уже на зрителях.
Но время было удивительное, и еще нам очень везло. Директор ДК уехал в командировку, а рядом в «Гастрономе» шел ремонт, и мы просто утащили ночью доски со стройки. За три дня построили стенку и два наклонных помоста в фойе второго этажа. Дальше было уже легче: закрыли огромную стеклянную стенку списанными кулисами и поставили старые стулья из малого зала. Получился театр на 114 мест. Директор мужественно снес наше самоуправство, и мы стали обрастать театральным бытом: установили свет, собрали пульт, выкрасили потолок в черный цвет и при этом не останавливали репетиции. Выпустили «Затейника» Розова, «Маленького шарманщика» Устинова, «Мой бедный Марат» Арбузова, а к летним гастролям - «Старший сын» Вампилова. Осенью сделали новый набор в студию и начали репетиции специально для новой сцены - «Свадьбы» Зощенко. И это уже был тот самый особенный спектакль, в том самом камерном театре, о котором сразу заговорили в городе.
Зрители входили в полутемный коридор, в котором стояли «лишняя» мебель и бесконечные ящики с бутылками: свадьба намечалась серьезная! Потом открывалась комната со столом посередине и огромной украшенной кроватью под балдахином. Посреди всего этого богатства сидел Отец невесты и тщательно мыл из ведра ноги, шею и лицо - жена заставила, а то уже гости скоро соберутся, а он еще не готов… И вот так, не останавливаясь ни на минуту, стремительно пролетала вся эта странная история, участниками которой были зрители! Их призывали в свидетели, к ним садились на колени, с ними вместе веселились и горевали герои спектакля. У всех были своя история, свое дело, свой азарт - мы все были вместе! «Свадьбу» мы очень любили - это наш единственный спектакль, в котором была занята вся труппа.
***
В самом конце 74-го в театр приехал младший брат Толи Берладина - Юра, тоже выпускник Тамбовского института культуры, а немного позже - Витя Николаев, тоже тамбовский выпускник. Планы были грандиозные, совершенно неожиданно возникла идея, которая станет самой яркой нашей победой - «А зори здесь тихие...». Повесть эту мы все хорошо знали и слышали о легендарном спектакле Юрия Любимова. Но что сможем мы? Замысел этот держали в тайне от коллектива, присматривались к нашим девчонкам.
В один прекрасный день на читку новой пьесы были приглашены 10 актрис. В комнате - приглушенный свет, на полу - сосновые ветки, брезент, на столе в луче прожектора лежит экземпляр пьесы и название ее прикрыто офицерской фуражкой. Актрисы наши и во время, и после читки были растеряны и даже испуганы, но репетировали потом так яростно, так отчаянно! Сначала мы были закрыты на репетициях ото всех: приходили как в казарму и сразу начинали со строевой подготовки. Очень многому научились и стали совершенно родными друг другу. Вся труппа только по слухам представляла себе, что у нас там происходит: какие-то дежурства, наряды, караулы…
У актеров особого интереса к пьесе не было: ясно было, что все они - немцы. Но вдруг появилась какая-то тайна: прошел слух, что немцев в спектакле не будет! Дело в том, что решение родилось от мучительных попыток добиться максимального приближения к эмоциональному удару от повести. Мы поняли, что при такой дистанции от зрителя невозможно сыграть спектакль как бытовую историю. Нужен поэтический эквивалент событий, понятный и близкий сегодняшнему зрителю. И появилось решение оформить спектакль современными, очень модными тогда песнями популярнейшего ансамбля «Цветы», а смерть героинь изобразить через танцевально-пластический этюд. Так в спектакле появился персонаж Смерть, или Судьба.
Оформлен спектакль был очень лаконично: пять прямоугольных станков, обшитых брезентом, патронные ящики и маскировочные сетки. От военной формы мы тоже отказались - черные брюки и водолазки, пилотки и солдатские ремни. У Васкова - фуражка и кобура с наганом. У Смерти - белая водолазка и нож в чехле. Когда девушки встречали свою Смерть, у них в руках появлялся ослепительный оранжевый прозрачный шарф. Это последнее, чем они могли защититься, а Смерть должна была отнять этот шарф и воткнуть его ножом в ячейку маскировочной сетки.
В конце спектакля пять ярких шарфиков стекали по стене, а Васков, уже не прячась, вступал в последний бой со Смертью и выламывал у нее из рук нож. Потом стоял и плакал над поверженной Смертью, а его девочки выходили к нему: Гурвич несла его кисет, Бричкина - слегу, которую она забыла перед болотом, Четвертак - сапог Сони, который Васков заставил ее надеть, Осянина возвращала ему наган, из которого она застрелилась, а Комелькова выносила ящик патронных гильз и высыпала их на площадку…
Потом мы заметили, что гильз становится всё меньше: это зрители, уходя, уносили их на память. Этот спектакль нас окончательно прославил, он вошел в энциклопедию как один из лучших спектаклей страны среди любительских театров.
***
А со спектаклем «Остров сокровищ» произошла вообще забавная история. На преддипломную практику к нам в театр был направлен выпускник Куйбышевского института культуры Михаил Фаерман. Практику он проходил в нашей студии, а дипломный спектакль собирался ставить по инсценировке Рощина «Остров сокровищ». Инсценировка была очень лихо написана, и пьесой в театре зачитывались, а поскольку экземпляр был один, то пьесу… потеряли. Сначала искали, потом отчаялись, а время идет, и возникла паника: мы же человека подводим. Сроки все прошли, и стало понятно, что спектакль не получится: не успеть. И тут пришла идея: мы же знаем содержание романа, давайте соберемся вместе и ночными репетициями сымпровизируем спектакль!
«Свободных» от работы набралось 7 человек, и мы сначала построили на большой сцене (спектакль предполагался детский) из подбора декораций некий «фрегат» и пустились импровизировать. Не у всех это ладилось: актер, который играл пирата Тома, шутил очень странно: с явным удовольствием, но уж совсем не для детей. А остановить его - значит обидеть, да и заменить просто некем. И тут мне в голову пришла спасительная мысль: а давай ты будешь немым! Всё понимаешь, но сказать не можешь, а немую азбуку никто не знает, и ты придумал способ - стучишь «морзянкой»! В результате получился очень выразительный персонаж. И еще мы натаскали в оркестровую яму поролона и устроили «ныряние». Словом, диплом Миша защитил! Да и дети на каникулах очень любили этот спектакль, и мы к Новому году даже сочинили продолжение этой истории.
***
А на нашей теперь основной сцене, которую мы всё время перестраивали и улучшали, Витя Николаев выпустил спектакль по пьесе Вампилова «История с метранпажем». Но спектакль этот несколько выбивался по эстетике - как-то небрежно он был сделан, что ли?.. Да и Анатолием Анатольевичем, нашим руководителем, завладели совсем иные мечты, уже далекие от нашего дела. Толя всегда мечтал о профессиональном театре, где с актерами не надо так скрупулезно погружаться в материал, прорабатывать психологические нюансы, а атмосферу в спектакле (да и актеров) можно прикрыть яркой формой. Он открыто заявил коллективу, что самодеятельностью больше заниматься не хочет, будет строить профессиональный театр и возьмет с собой из нынешнего состава человек 12-14.
Коллектив разорвало, кончилось наше братство. Конечно, и раньше все мечтали о больших ролях, но было радостно просто быть участником яркого события - спектакля. А для этого нет ненужных людей, каждый вклад ценится одинаково. Спектакль сорвется, если кто-то вовремя не включит свет, не проверит, как закреплен станок, если музыка опоздает... Но если дальше идут 12 человек, то кто-то попадет в этот список, а кто-то нет? И вот две девочки, две наши Тани - обе беленькие, обе пухленькие, примерно одного возраста, а возьмут-то одну. Кого? И вокруг девочек образуются свои группы, и друг за другом они всё замечают и ничего не прощают, и раздувают, и призывают… Словом, как в большинстве коллективов.
А Толя уже на это не обращал внимания, он проектирует Театроград, который кто-то будет строить в городе. Для этого нужно правительственное решение, не меньше, и Толя уверен, что он такого решения добьется. Проекты рассылаются всё выше и выше, а на репетиции уже и времени нет. Вот тут мы с ним и разошлись: было очень больно смотреть, как рушится дело, которому отдано столько сил. Да и перед теми, кто был до нас и делал рабочий поселок театральным городом, тоже были долг и ответственность. Я честно сказал, что отыграю весь текущий репертуар, все концерты и встречи, но в новых работах участвовать не буду и из театра ухожу. Тогда думалось, что навсегда.
За два последующих года Толя выпустил три спектакля, всё остальное время ушло на борьбу за профессиональный театр. Не получилось, и в конце 1977 года он со своей группой уехал в Димитровград, в местный театр: там обещали полную автономию, как бы театр в театре. Но и из этой затеи тоже ничего не получилось.
***
А мне после ухода из театра предложили подхватить студенческий театральный коллектив политехнического института: у них руководитель уехал. Я пришел довести их до конца учебного года, но увлекся. Ребята оказались очень талантливые, и подтянулись участники Камерного театра, оставшиеся не у дел. Вот таким пестрым, но очень дружным коллективом мы и оказались в старых стенах нашего ДК. Мы уже не назывались Камерным театром, восстановили прежнее название, а спектакли свои играли и на большой сцене, и в нашем родном помещении. В 1980 году я передал театр своему преемнику и уехал в Москву. Преемник театр не удержал, и эта яркая и интересная страница нашей жизни закрылась.
На фото:
Сцена из спектакля «А зори здесь тихие…»
Сцена из спектакля «Свадьба»
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 9 апреля 2020 года, № 6-7 (179-180)
Виктор ДОЛОНЬКО
Михаил КЛАВДИЕВ
1972 год. В Тольятти работает Народный театр ДК имени 50-летия Октября под руководством моего отца Юрия Михайловича Клавдиева, а в ДК имени Ленинского комсомола существует Народный театр оперетты, который остался без руководителя, и директор ДК дает объявление о вакансии. Заявку присылает Анатолий Анатольевич Берладин - выпускник Тамбовского института культуры. Его принимают на работу, и он ставит свой первый спектакль в Тольятти - оперетту «Севастопольский вальс». Но оперетта как вид театрального искусства Берладина не устраивает, и он переходит в ДК имени 50-летия Октября на должность «руководителя театрального коллектива детского сектора» - поближе к настоящему театру.
Я в то время договорился с отцом, что буду делать как режиссер свой первый самостоятельный спектакль, выбрал для этого пьесу А. Арбузова «Мой бедный Марат», сделал распределение ролей и защитил у отца экспликацию. Начал репетиции, но прервался на сессию в политехническом институте. В мае 1973 года Юрий Михайлович умер. Володя Воронцов взялся завершить начатый отцом спектакль по пьесе А. Алексина «Звоните и приезжайте», и к нему в помощь директор ДК прикрепил Берладина.
Спектакль закончили и повезли на летние гастроли, а когда вернулись, коллектив театра сам попросил руководство назначить режиссером театра Берладина. Он предложил несколько названий и начал работу над спектаклем «Затейник» по пьесе В. Розова. А я договорился с ним, что обязательно закончу «Марата». Берладину пьеса нравилась и параллельно с «Затейником» он включился в наши репетиции.
Директор разрешил Берладину с женой поселиться в одной из комнат ДК, и мы вели там наши бесконечные разговоры. И вот однажды, когда к нему в гости зашли какие-то знакомые, мы заговорили на нашу любимую тему максимального приближения актеров к зрителям и для примера сыграли почти весь третий акт «Марата» практически на коленках у гостей. Ощущение было удивительным - и у нас, и у них. Стало ясно, что это абсолютно реальная история - вот такой театр. Но «Мой бедный Марат» по всем приемам делался на большую сцену, хотя мы ограничили число зрительских мест только партером.
[Spoiler (click to open)]
***
Жизнь спектаклей народных театров очень коротка: три-четыре представления - и зал начинает редеть. А игра для пустого зала - муки адовы. Зал ДК вмещал 850 мест. К примеру, очень модный тогда знаменитый московский Театр на Таганке имел зал на 550 мест. В Москве в 1974 году проживало 7,5 миллиона человек, а в Тольятти - 400 000. Для Тольятти сравнимый с Таганкой зал должен вмещать… 30 зрителей! Вот тогда и мы сможем сыграть свои сотые и двухсотые спектакли и сможем дорабатывать и уточнять их уже на зрителях.
Но время было удивительное, и еще нам очень везло. Директор ДК уехал в командировку, а рядом в «Гастрономе» шел ремонт, и мы просто утащили ночью доски со стройки. За три дня построили стенку и два наклонных помоста в фойе второго этажа. Дальше было уже легче: закрыли огромную стеклянную стенку списанными кулисами и поставили старые стулья из малого зала. Получился театр на 114 мест. Директор мужественно снес наше самоуправство, и мы стали обрастать театральным бытом: установили свет, собрали пульт, выкрасили потолок в черный цвет и при этом не останавливали репетиции. Выпустили «Затейника» Розова, «Маленького шарманщика» Устинова, «Мой бедный Марат» Арбузова, а к летним гастролям - «Старший сын» Вампилова. Осенью сделали новый набор в студию и начали репетиции специально для новой сцены - «Свадьбы» Зощенко. И это уже был тот самый особенный спектакль, в том самом камерном театре, о котором сразу заговорили в городе.
Зрители входили в полутемный коридор, в котором стояли «лишняя» мебель и бесконечные ящики с бутылками: свадьба намечалась серьезная! Потом открывалась комната со столом посередине и огромной украшенной кроватью под балдахином. Посреди всего этого богатства сидел Отец невесты и тщательно мыл из ведра ноги, шею и лицо - жена заставила, а то уже гости скоро соберутся, а он еще не готов… И вот так, не останавливаясь ни на минуту, стремительно пролетала вся эта странная история, участниками которой были зрители! Их призывали в свидетели, к ним садились на колени, с ними вместе веселились и горевали герои спектакля. У всех были своя история, свое дело, свой азарт - мы все были вместе! «Свадьбу» мы очень любили - это наш единственный спектакль, в котором была занята вся труппа.
***
В самом конце 74-го в театр приехал младший брат Толи Берладина - Юра, тоже выпускник Тамбовского института культуры, а немного позже - Витя Николаев, тоже тамбовский выпускник. Планы были грандиозные, совершенно неожиданно возникла идея, которая станет самой яркой нашей победой - «А зори здесь тихие...». Повесть эту мы все хорошо знали и слышали о легендарном спектакле Юрия Любимова. Но что сможем мы? Замысел этот держали в тайне от коллектива, присматривались к нашим девчонкам.
В один прекрасный день на читку новой пьесы были приглашены 10 актрис. В комнате - приглушенный свет, на полу - сосновые ветки, брезент, на столе в луче прожектора лежит экземпляр пьесы и название ее прикрыто офицерской фуражкой. Актрисы наши и во время, и после читки были растеряны и даже испуганы, но репетировали потом так яростно, так отчаянно! Сначала мы были закрыты на репетициях ото всех: приходили как в казарму и сразу начинали со строевой подготовки. Очень многому научились и стали совершенно родными друг другу. Вся труппа только по слухам представляла себе, что у нас там происходит: какие-то дежурства, наряды, караулы…
У актеров особого интереса к пьесе не было: ясно было, что все они - немцы. Но вдруг появилась какая-то тайна: прошел слух, что немцев в спектакле не будет! Дело в том, что решение родилось от мучительных попыток добиться максимального приближения к эмоциональному удару от повести. Мы поняли, что при такой дистанции от зрителя невозможно сыграть спектакль как бытовую историю. Нужен поэтический эквивалент событий, понятный и близкий сегодняшнему зрителю. И появилось решение оформить спектакль современными, очень модными тогда песнями популярнейшего ансамбля «Цветы», а смерть героинь изобразить через танцевально-пластический этюд. Так в спектакле появился персонаж Смерть, или Судьба.
Оформлен спектакль был очень лаконично: пять прямоугольных станков, обшитых брезентом, патронные ящики и маскировочные сетки. От военной формы мы тоже отказались - черные брюки и водолазки, пилотки и солдатские ремни. У Васкова - фуражка и кобура с наганом. У Смерти - белая водолазка и нож в чехле. Когда девушки встречали свою Смерть, у них в руках появлялся ослепительный оранжевый прозрачный шарф. Это последнее, чем они могли защититься, а Смерть должна была отнять этот шарф и воткнуть его ножом в ячейку маскировочной сетки.
В конце спектакля пять ярких шарфиков стекали по стене, а Васков, уже не прячась, вступал в последний бой со Смертью и выламывал у нее из рук нож. Потом стоял и плакал над поверженной Смертью, а его девочки выходили к нему: Гурвич несла его кисет, Бричкина - слегу, которую она забыла перед болотом, Четвертак - сапог Сони, который Васков заставил ее надеть, Осянина возвращала ему наган, из которого она застрелилась, а Комелькова выносила ящик патронных гильз и высыпала их на площадку…
Потом мы заметили, что гильз становится всё меньше: это зрители, уходя, уносили их на память. Этот спектакль нас окончательно прославил, он вошел в энциклопедию как один из лучших спектаклей страны среди любительских театров.
***
А со спектаклем «Остров сокровищ» произошла вообще забавная история. На преддипломную практику к нам в театр был направлен выпускник Куйбышевского института культуры Михаил Фаерман. Практику он проходил в нашей студии, а дипломный спектакль собирался ставить по инсценировке Рощина «Остров сокровищ». Инсценировка была очень лихо написана, и пьесой в театре зачитывались, а поскольку экземпляр был один, то пьесу… потеряли. Сначала искали, потом отчаялись, а время идет, и возникла паника: мы же человека подводим. Сроки все прошли, и стало понятно, что спектакль не получится: не успеть. И тут пришла идея: мы же знаем содержание романа, давайте соберемся вместе и ночными репетициями сымпровизируем спектакль!
«Свободных» от работы набралось 7 человек, и мы сначала построили на большой сцене (спектакль предполагался детский) из подбора декораций некий «фрегат» и пустились импровизировать. Не у всех это ладилось: актер, который играл пирата Тома, шутил очень странно: с явным удовольствием, но уж совсем не для детей. А остановить его - значит обидеть, да и заменить просто некем. И тут мне в голову пришла спасительная мысль: а давай ты будешь немым! Всё понимаешь, но сказать не можешь, а немую азбуку никто не знает, и ты придумал способ - стучишь «морзянкой»! В результате получился очень выразительный персонаж. И еще мы натаскали в оркестровую яму поролона и устроили «ныряние». Словом, диплом Миша защитил! Да и дети на каникулах очень любили этот спектакль, и мы к Новому году даже сочинили продолжение этой истории.
***
А на нашей теперь основной сцене, которую мы всё время перестраивали и улучшали, Витя Николаев выпустил спектакль по пьесе Вампилова «История с метранпажем». Но спектакль этот несколько выбивался по эстетике - как-то небрежно он был сделан, что ли?.. Да и Анатолием Анатольевичем, нашим руководителем, завладели совсем иные мечты, уже далекие от нашего дела. Толя всегда мечтал о профессиональном театре, где с актерами не надо так скрупулезно погружаться в материал, прорабатывать психологические нюансы, а атмосферу в спектакле (да и актеров) можно прикрыть яркой формой. Он открыто заявил коллективу, что самодеятельностью больше заниматься не хочет, будет строить профессиональный театр и возьмет с собой из нынешнего состава человек 12-14.
Коллектив разорвало, кончилось наше братство. Конечно, и раньше все мечтали о больших ролях, но было радостно просто быть участником яркого события - спектакля. А для этого нет ненужных людей, каждый вклад ценится одинаково. Спектакль сорвется, если кто-то вовремя не включит свет, не проверит, как закреплен станок, если музыка опоздает... Но если дальше идут 12 человек, то кто-то попадет в этот список, а кто-то нет? И вот две девочки, две наши Тани - обе беленькие, обе пухленькие, примерно одного возраста, а возьмут-то одну. Кого? И вокруг девочек образуются свои группы, и друг за другом они всё замечают и ничего не прощают, и раздувают, и призывают… Словом, как в большинстве коллективов.
А Толя уже на это не обращал внимания, он проектирует Театроград, который кто-то будет строить в городе. Для этого нужно правительственное решение, не меньше, и Толя уверен, что он такого решения добьется. Проекты рассылаются всё выше и выше, а на репетиции уже и времени нет. Вот тут мы с ним и разошлись: было очень больно смотреть, как рушится дело, которому отдано столько сил. Да и перед теми, кто был до нас и делал рабочий поселок театральным городом, тоже были долг и ответственность. Я честно сказал, что отыграю весь текущий репертуар, все концерты и встречи, но в новых работах участвовать не буду и из театра ухожу. Тогда думалось, что навсегда.
За два последующих года Толя выпустил три спектакля, всё остальное время ушло на борьбу за профессиональный театр. Не получилось, и в конце 1977 года он со своей группой уехал в Димитровград, в местный театр: там обещали полную автономию, как бы театр в театре. Но и из этой затеи тоже ничего не получилось.
***
А мне после ухода из театра предложили подхватить студенческий театральный коллектив политехнического института: у них руководитель уехал. Я пришел довести их до конца учебного года, но увлекся. Ребята оказались очень талантливые, и подтянулись участники Камерного театра, оставшиеся не у дел. Вот таким пестрым, но очень дружным коллективом мы и оказались в старых стенах нашего ДК. Мы уже не назывались Камерным театром, восстановили прежнее название, а спектакли свои играли и на большой сцене, и в нашем родном помещении. В 1980 году я передал театр своему преемнику и уехал в Москву. Преемник театр не удержал, и эта яркая и интересная страница нашей жизни закрылась.
На фото:
Сцена из спектакля «А зори здесь тихие…»
Сцена из спектакля «Свадьба»
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» 9 апреля 2020 года, № 6-7 (179-180)