В потоке слухов и ситуативных эмоций…
Сергей ГОЛУБКОВ *
В 2020 году в издательстве «Новое литературное обозрение» вышло капитальное исследование историка Владислава Аксенова «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918)» **. В поле зрения автора оказались различные пласты словесной культуры изучаемого времени, с которыми в повседневной творческой практике имеют дело писатели, литературные критики, литературоведы.
[Spoiler (click to open)]
В свое время Валерий Брюсов назвал литературу «занимательной психологией». Уточняя такое определение, можно добавить, что художник слова проникает в тайное тайных как индивидуальной психологии, так и психологии групповой, когда заходит разговор об общественных умонастроениях, массовых ожиданиях, фобиях и надеждах.
Эмоциональную жизнь широких народных масс можно определить двумя ключевыми словами: ожидание и поиск. Как показывает история, очень часто слои общества, отягощенные неразрешимыми проблемами, грузом обид и вопиющих несправедливостей, пребывали в состоянии хронического ожидания тех лучших времен, когда цепи тягот спадут и человек получит долгожданное воздаяние за муки свои. Но в этой массовой эмоциональной жизни постоянно жил и мотив поиска некоего земного рая, земли чаемой социальной гармонии и всеобщего благоденствия. Иные странники даже отправлялись в долгий путь с целью достичь таких заветных уголков, где, вероятно, царят свобода, справедливость и счастье. Испытания, связанные с экономическими кризисами, эпидемиями, войнами и мятежами, только усиливали эти доминанты массовых настроений.
Настроения - явление весьма подвижное, ведь они изменчивы, еще не отрефлектированы, не введены в логическую систему. Их появление связано с множеством причин. В ХХ столетии такими причинами были: столкновение традиционной культуры и эпохи модерна; явления демографического переформатирования общества; стихийный характер политических симпатий народа; набиравший силу процесс урбанизации, при котором происходит столкновение архаической провинции и большого города, широко распахнутого технологическому прогрессу.
В России смена эпох всегда происходила по закону своеобразного маятника: центробежное безвременье (когда ничего не происходит) вдруг уступало место центростремительному времени переломных событий. Исследователи нередко задумывались об особом влиянии так называемого центрального события (каковым могли быть война, смута, революция) на менталитет народа России. Массовые настроения в таком случае приходили в движение: стремительно менялись политические, этнические, культурные симпатии и антипатии; приходили в столкновение концепции философов, историков и публицистов; активизировались пласты устной народной культуры (можно вспомнить книгу Софьи Федорченко «Человек на войне», созданную на материале разговорной коммуникации обыкновенных участников исторических событий).
Массовые настроения в эпоху исторических кризисов и радикальных перемен затрагивали и область верований. Аксенов обращается в книге к семиосфере Серебряного века, отмечая, что «арцыбашевский Санин артикулировал модный религиозно-философский нигилизм, сводившийся к формуле «Христос был прекрасен, христиане - ничтожны». Гремучая смесь восточно-мистических, русско-сектантских, западно-декадентских мотивов культуры Серебряного века обозначила черты заката».
Исследователь акцентирует внимание читателя на проблеме мистификации общественного сознания, когда вдруг обретают немалое влияние мистические юродивые, различные иррациональные предсказания, когда очевидным становится рост обывательского мистицизма.
Автор объясняет значение трех слов, вынесенных в заглавие книги (слухи, образы, эмоции). Именно они определяют содержание массовых настроений огромного числа людей, вольно или невольно становящихся участниками исторического процесса.
***
Книга состоит из семи глав. В главе «Идея» речь идет о концепциях, объясняющих сложившуюся ситуацию; о патриотических установках власти; о моделях описания массовых настроений 1914 года.
Глава «Действо» знакомит с различными массовыми манифестациями того времени, перформативными акциями, различными формами мобилизации общества в гендерно-возрастном измерении (женский взгляд на происходящее, разные формы студенческого отношения к событиям, детское восприятие войны).
В главе «Слово» в центре внимания исследователя оказывается устная деревенская культура как зеркало военных потрясений, делается акцент на реконструкции крестьянского мифологического дискурса.
Глава «Текст» посвящена фобиям и слухам, циркулировавшим в среде городских обывателей (германофобия и шире - ксенофобия; слухи о предательстве в верхах; рождение лжепророков; обусловленные войной психические расстройства и парадоксы травматического сознания). Исследователь обращает внимание на процесс невротизации общества, происходящий под воздействием каскада событий. Рождаются массовые фобии. Страну захлестывает волна шпиономании, распространяются злостные сплетни. Знаковым психологическим рубежом воспринимается убийство Распутина, многократным эхом отразившееся в народной молве. Аксенов отмечает, что со временем слухи «образовывали тематические группы и складывались в целые нарративы».
В главе «Образ» исследователь концентрирует свое внимание на визуальных материалах Первой мировой войны. Автора интересует вопрос о соотнесении объективной реальности и ее субъективного отражения в произведениях изобразительного искусства. Аксенов пишет о провидческой функции искусства, находя мотивы острого предчувствия революции в живописи авангарда. О специфике массовых настроений по-своему свидетельствуют такие разнородные визуальные материалы, как лубочная продукция, плакат, почтовая открытка, журнальная карикатура. Актуализируется андреевская метафора «красного смеха» (так называлась повесть Леонида Андреева, написанная в 1905 году): «Северянинский образ сошедшей с ума Земли перекликается с метафорой «красного смеха» Л. Андреева: «Это красный смех. Когда земля сходит с ума, она начинает так смеяться. Ты ведь знаешь, земля сошла с ума. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу».
В главе «Символ» затрагиваются знаки политико-символического пространства. Автор характеризует своеобразную оппозицию казенного и приватного, будь то вопросы веры (различение официальной и народной религиозности), героизма или проблемы будущего. Война рассматривается в координатах символов Апокалипсиса (автор в специальном параграфе пишет о специфических технофобиях в российском обществе).
Особый интерес представляет глава «Эмоции», поскольку о психически-эмоциональном измерении революции задумывались не только психологи и медики, но и философы, писатели, журналисты. Приобретают особую значимость порой сиюминутные бытовые мелочи. Так, общая атмосфера тревоги усиливается в 1917 году вниманием населения больших городов к таинственным и странным знакам, появляющимся то тут, то там. Пугали, например, белые кресты, которыми кто-то помечал двери отдельных квартир.
В книге Аксенова читаем: «16 марта автор «Занимательной физики» Я. И. Перельман предложил свое объяснение таинственным «белым крестам». Так, он обратил внимание, что рядом с крестами располагались и вертикальные палочки, причем в пределах одного дома двух одинаковых сочетаний крестов и палочек не наблюдалось. Перельман заметил, что у дверей квартиры № 12 стоял один крест и две палочки, а у квартиры № 25 - два креста и пять палочек. Исходя из этого, он предположил, что эти знаки переводят арабские цифры для тех, кто их не знает. Подобная система записи цифр существует в Китае, а в столице очень много китайцев устраивались на работу дворниками. Появились эти знаки, надо думать, еще до революции, но только сейчас обратили на себя внимание встревоженных граждан. Впрочем, была и иная версия - таинственными знаками грабители помечают квартиры, жильцы которых в отъезде, а также квартиры, где есть чем поживиться».
Своеобразными символами революционного насилия становились и не менее таинственные стремительно мчащиеся в вечернем сумраке «черные авто», из которых стреляли по прохожим. Газетная полицейская хроника изобиловала подобными известиями. Слухи об этом, широко распространяясь, приобретали черты мифологемы: «Источники образа «черного авто» следует искать в литературной традиции, политической лексике, повседневных картинах - во всем том, что формировало массовое сознание обывателей».
***
В монографии в поле зрения попадает и характерный лексикон того переломного времени. Весть о революции рождает ассоциацию с «медовым месяцем», возникает аллегория России-невесты, обвенчавшейся со свободой. Но одновременно в газетных текстах, в выступлениях ораторов, в массовой коммуникации бьет через край агрессивная риторика, сатирические журналы публикуют ядовито-саркастические карикатуры. На массовое сознание активно влияет плакат, в котором изображение и текст вступают в смыслоемкий симбиоз.
Монография базируется на обширном документальном материале. Это официальные документы власти, письма с фронта, дневниковые записи, мемуарные свидетельства, разнообразные журнальные и газетные тексты, отчеты чинов полиции о статистике самоубийств и душевных расстройств, разнообразные изобразительные материалы (карикатуры, лубочные картинки, плакаты). Каждая такая разновидность документального материала предлагала свой скрытый информационный потенциал для вдумчивого аналитика. Справедливо, например, замечание В. Аксенова об интертекстуальной природе дневника, ведь он включает не только голос автора, но и голоса других - так называемого «молчаливого большинства», всех тех, кто громко не заявляет о своей позиции, но тем не менее порой имеет независимое мнение по поводу происходящих событий. Действительно, сколько таких голосов мы найдем, скажем, в дневниках М. Пришвина, К. Чуковского, А. Бенуа, в «Окаянных днях» И. Бунина…
Конечно, полная картина массовых настроений той или иной эпохи во всем объеме открывается далеко не сразу, но рано или поздно все-таки приходит время итогового собирания и концептуального осмысления всего этого обширного материала. И обстоятельная монография В. Аксенова удачно знаменует такой этап.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета
** Аксенов В. Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918). - М.: Новое литературное обозрение, 2020. - 992 с.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 28 апреля 2022 года, № 9 (230)
В 2020 году в издательстве «Новое литературное обозрение» вышло капитальное исследование историка Владислава Аксенова «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918)» **. В поле зрения автора оказались различные пласты словесной культуры изучаемого времени, с которыми в повседневной творческой практике имеют дело писатели, литературные критики, литературоведы.
[Spoiler (click to open)]
В свое время Валерий Брюсов назвал литературу «занимательной психологией». Уточняя такое определение, можно добавить, что художник слова проникает в тайное тайных как индивидуальной психологии, так и психологии групповой, когда заходит разговор об общественных умонастроениях, массовых ожиданиях, фобиях и надеждах.
Эмоциональную жизнь широких народных масс можно определить двумя ключевыми словами: ожидание и поиск. Как показывает история, очень часто слои общества, отягощенные неразрешимыми проблемами, грузом обид и вопиющих несправедливостей, пребывали в состоянии хронического ожидания тех лучших времен, когда цепи тягот спадут и человек получит долгожданное воздаяние за муки свои. Но в этой массовой эмоциональной жизни постоянно жил и мотив поиска некоего земного рая, земли чаемой социальной гармонии и всеобщего благоденствия. Иные странники даже отправлялись в долгий путь с целью достичь таких заветных уголков, где, вероятно, царят свобода, справедливость и счастье. Испытания, связанные с экономическими кризисами, эпидемиями, войнами и мятежами, только усиливали эти доминанты массовых настроений.
Настроения - явление весьма подвижное, ведь они изменчивы, еще не отрефлектированы, не введены в логическую систему. Их появление связано с множеством причин. В ХХ столетии такими причинами были: столкновение традиционной культуры и эпохи модерна; явления демографического переформатирования общества; стихийный характер политических симпатий народа; набиравший силу процесс урбанизации, при котором происходит столкновение архаической провинции и большого города, широко распахнутого технологическому прогрессу.
В России смена эпох всегда происходила по закону своеобразного маятника: центробежное безвременье (когда ничего не происходит) вдруг уступало место центростремительному времени переломных событий. Исследователи нередко задумывались об особом влиянии так называемого центрального события (каковым могли быть война, смута, революция) на менталитет народа России. Массовые настроения в таком случае приходили в движение: стремительно менялись политические, этнические, культурные симпатии и антипатии; приходили в столкновение концепции философов, историков и публицистов; активизировались пласты устной народной культуры (можно вспомнить книгу Софьи Федорченко «Человек на войне», созданную на материале разговорной коммуникации обыкновенных участников исторических событий).
Массовые настроения в эпоху исторических кризисов и радикальных перемен затрагивали и область верований. Аксенов обращается в книге к семиосфере Серебряного века, отмечая, что «арцыбашевский Санин артикулировал модный религиозно-философский нигилизм, сводившийся к формуле «Христос был прекрасен, христиане - ничтожны». Гремучая смесь восточно-мистических, русско-сектантских, западно-декадентских мотивов культуры Серебряного века обозначила черты заката».
Исследователь акцентирует внимание читателя на проблеме мистификации общественного сознания, когда вдруг обретают немалое влияние мистические юродивые, различные иррациональные предсказания, когда очевидным становится рост обывательского мистицизма.
Автор объясняет значение трех слов, вынесенных в заглавие книги (слухи, образы, эмоции). Именно они определяют содержание массовых настроений огромного числа людей, вольно или невольно становящихся участниками исторического процесса.
***
Книга состоит из семи глав. В главе «Идея» речь идет о концепциях, объясняющих сложившуюся ситуацию; о патриотических установках власти; о моделях описания массовых настроений 1914 года.
Глава «Действо» знакомит с различными массовыми манифестациями того времени, перформативными акциями, различными формами мобилизации общества в гендерно-возрастном измерении (женский взгляд на происходящее, разные формы студенческого отношения к событиям, детское восприятие войны).
В главе «Слово» в центре внимания исследователя оказывается устная деревенская культура как зеркало военных потрясений, делается акцент на реконструкции крестьянского мифологического дискурса.
Глава «Текст» посвящена фобиям и слухам, циркулировавшим в среде городских обывателей (германофобия и шире - ксенофобия; слухи о предательстве в верхах; рождение лжепророков; обусловленные войной психические расстройства и парадоксы травматического сознания). Исследователь обращает внимание на процесс невротизации общества, происходящий под воздействием каскада событий. Рождаются массовые фобии. Страну захлестывает волна шпиономании, распространяются злостные сплетни. Знаковым психологическим рубежом воспринимается убийство Распутина, многократным эхом отразившееся в народной молве. Аксенов отмечает, что со временем слухи «образовывали тематические группы и складывались в целые нарративы».
В главе «Образ» исследователь концентрирует свое внимание на визуальных материалах Первой мировой войны. Автора интересует вопрос о соотнесении объективной реальности и ее субъективного отражения в произведениях изобразительного искусства. Аксенов пишет о провидческой функции искусства, находя мотивы острого предчувствия революции в живописи авангарда. О специфике массовых настроений по-своему свидетельствуют такие разнородные визуальные материалы, как лубочная продукция, плакат, почтовая открытка, журнальная карикатура. Актуализируется андреевская метафора «красного смеха» (так называлась повесть Леонида Андреева, написанная в 1905 году): «Северянинский образ сошедшей с ума Земли перекликается с метафорой «красного смеха» Л. Андреева: «Это красный смех. Когда земля сходит с ума, она начинает так смеяться. Ты ведь знаешь, земля сошла с ума. На ней нет ни цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой содрали кожу».
В главе «Символ» затрагиваются знаки политико-символического пространства. Автор характеризует своеобразную оппозицию казенного и приватного, будь то вопросы веры (различение официальной и народной религиозности), героизма или проблемы будущего. Война рассматривается в координатах символов Апокалипсиса (автор в специальном параграфе пишет о специфических технофобиях в российском обществе).
Особый интерес представляет глава «Эмоции», поскольку о психически-эмоциональном измерении революции задумывались не только психологи и медики, но и философы, писатели, журналисты. Приобретают особую значимость порой сиюминутные бытовые мелочи. Так, общая атмосфера тревоги усиливается в 1917 году вниманием населения больших городов к таинственным и странным знакам, появляющимся то тут, то там. Пугали, например, белые кресты, которыми кто-то помечал двери отдельных квартир.
В книге Аксенова читаем: «16 марта автор «Занимательной физики» Я. И. Перельман предложил свое объяснение таинственным «белым крестам». Так, он обратил внимание, что рядом с крестами располагались и вертикальные палочки, причем в пределах одного дома двух одинаковых сочетаний крестов и палочек не наблюдалось. Перельман заметил, что у дверей квартиры № 12 стоял один крест и две палочки, а у квартиры № 25 - два креста и пять палочек. Исходя из этого, он предположил, что эти знаки переводят арабские цифры для тех, кто их не знает. Подобная система записи цифр существует в Китае, а в столице очень много китайцев устраивались на работу дворниками. Появились эти знаки, надо думать, еще до революции, но только сейчас обратили на себя внимание встревоженных граждан. Впрочем, была и иная версия - таинственными знаками грабители помечают квартиры, жильцы которых в отъезде, а также квартиры, где есть чем поживиться».
Своеобразными символами революционного насилия становились и не менее таинственные стремительно мчащиеся в вечернем сумраке «черные авто», из которых стреляли по прохожим. Газетная полицейская хроника изобиловала подобными известиями. Слухи об этом, широко распространяясь, приобретали черты мифологемы: «Источники образа «черного авто» следует искать в литературной традиции, политической лексике, повседневных картинах - во всем том, что формировало массовое сознание обывателей».
***
В монографии в поле зрения попадает и характерный лексикон того переломного времени. Весть о революции рождает ассоциацию с «медовым месяцем», возникает аллегория России-невесты, обвенчавшейся со свободой. Но одновременно в газетных текстах, в выступлениях ораторов, в массовой коммуникации бьет через край агрессивная риторика, сатирические журналы публикуют ядовито-саркастические карикатуры. На массовое сознание активно влияет плакат, в котором изображение и текст вступают в смыслоемкий симбиоз.
Монография базируется на обширном документальном материале. Это официальные документы власти, письма с фронта, дневниковые записи, мемуарные свидетельства, разнообразные журнальные и газетные тексты, отчеты чинов полиции о статистике самоубийств и душевных расстройств, разнообразные изобразительные материалы (карикатуры, лубочные картинки, плакаты). Каждая такая разновидность документального материала предлагала свой скрытый информационный потенциал для вдумчивого аналитика. Справедливо, например, замечание В. Аксенова об интертекстуальной природе дневника, ведь он включает не только голос автора, но и голоса других - так называемого «молчаливого большинства», всех тех, кто громко не заявляет о своей позиции, но тем не менее порой имеет независимое мнение по поводу происходящих событий. Действительно, сколько таких голосов мы найдем, скажем, в дневниках М. Пришвина, К. Чуковского, А. Бенуа, в «Окаянных днях» И. Бунина…
Конечно, полная картина массовых настроений той или иной эпохи во всем объеме открывается далеко не сразу, но рано или поздно все-таки приходит время итогового собирания и концептуального осмысления всего этого обширного материала. И обстоятельная монография В. Аксенова удачно знаменует такой этап.
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета
** Аксенов В. Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции (1914-1918). - М.: Новое литературное обозрение, 2020. - 992 с.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 28 апреля 2022 года, № 9 (230)