Александр Назаров: «Главное - не переоценить свой вклад в киноискусство»
Вопросы задавала Светлана ВНУКОВА *
Меня еще Кожин предупреждал. «Назаров, - говорил, - один из самых талантливых операторов-кинодокументалистов на Волге. Да, пожалуй, и в России, но не из тех, кто любит рассказывать о себе». И это оказалось правдой. Мы общались в Доме кино, и если Назаров и говорил о себе, то исключительно с иронией. Главным же образом вспоминал о тех, с кем сводила кинематографическая судьба. А я и не возражала. Потому что люди в документальном кино - главное. По какую сторону камеры они бы ни стояли.
Александр Назаров. Карелы. 1975. Фото Нины Шумковой
[Spoiler (click to open)]
Пишут, что у Кармена роман с кинодокументалистикой начался с того, что он провалился на вступительных в Московское высшее техническое училище и стал зарабатывать на жизнь фоторепортажами. Вы, как мне рассказывали, напротив, в политех благополучно поступили.
Окончил в 69-м школу. А где учиться? Там, где отец учился, наверное. Он у меня энергетик. Строил первую Новокуйбышевскую ТЭЦ.
Фотографией не занимались?
Щелкал в школе. На уроке снимешь, пачку фотографий принесешь - самый уважаемый человек в классе. На ипподроме лошадок снимал - конным спортом тогда увлекался. Ну и как-то эти снимки увидела дочка Веры Аркадьевны Плотниковой - наши семьи дружили. Вера Аркадьевна возглавляла тогда Куйбышевское отделение Союза кинематографистов, а дочка ее во ВГИКе училась, на киноведческом. Умненькая девочка, лет на пять меня старше, и уже курсе на третьем была. Пошли мы как-то с ней во Дворец спорта кино смотреть. «Бег». Идем, она говорит: «И чего ты дурака валяешь? Тебе надо во ВГИК поступать». Но предупредила, что с первого раза во ВГИК никто не поступает (тогда ВГИК - это серьезная контора была). Ну и я поступил в политех. Факультет автоматики и измерительной техники. Хотя и не понимал, зачем мне это надо. Интегралы какие-то. Слава богу, меня оттуда выгнали.
За неуспеваемость?
Нет, ну два года-то я мозги вузу пудрил. Стенгазеты рисовал, волейболил за факультет, в стройотряд в Дагестан съездил, тысячу рублей привез, мама в обморок упала: «Это что такое?» - «Банк, - говорю, - взяли». - «А чего тогда мало?» - «Да я на стреме стоял».
И ведь правда, деньги по тем временам бешеные.
Две школы в Хасавюртовском районе построили. Нет, ну я могу, конечно, сказать, что документальное кино - это возможность держать руку на пульсе планеты. Но на самом деле просто выгнали из политеха. Правда, был еще звонок. Вера Аркадьевна позвонила отцу и сказала, что на студии кинохроники освободилось место ассистента оператора. А там тогда фронтовики работали. Три фронтовых оператора! Александр Федорович Казначеев, Николай Порфирьевич Киселев, Николай Петрович Голубев...
Киселев вообще, по-моему, акт капитуляции фашистской Германии снимал.
Фантастические деды! И вообще серьезная тоже конторка была. Куйбышевская студия кинохроники - это не видеостудия. Это цех обработки пленки, кинозал, сеть корпунктов...
А ассистировать оператору - это как?
Пленку получать, заряжать, в проявку сдавать, вести учет расхода. Уйдет больше, чем положено, с тебя удержат и стоимость пленки, и стоимость обработки, и стоимость печати позитива. Это материально ответственное лицо - ассистент оператора. И были даже виды брака, за которые ассистент отвечал. Существовал отдел технического контроля, а там с десяток параметров, по каждому из которых могли отснятый материал забраковать.
Сурово.
Но это очень хорошая школа.
Операторы Куйбышевской кинохроники (слева направо): Нина Шумкова, Ким Степанов, Леонид Садковой, Александр Назаров, Владимир Федотов. Фото Юрия Пивсаева
Нина Алексеевна Шумкова рассказывала, как вы с ней снимали фильм «Выйду ль я на улицу». 95-й год, отечественной пленки уже нет, достаете импортную. Три коробки всего-навсего, а пленка дорогущая, два с половиной доллара за метр. А еще же запись звука и изображения надо синхронизировать во время съемки. А герой еще и говорит не то. «Напряжение, - рассказывала Шумкова, - колоссальное. Назаров снимает, а у меня в голове - счетчик. По стандартам на 300 метров фильма можно было потратить 1 800 метров пленки: один к шести - лимит. А у нас тут каждый метр на счету. Так Назаров один к трем снял. Пейзажи и жанровые зарисовки вообще один к одному. А сейчас на видео 26-минутный фильм могут и 20 часов снимать».
Кинооператор и видеооператор - это разные профессии. На видео кнопку нажал - японский цвет, японское качество, японское разрешение. А кинооператор - это на 70 % инженерная работа.
А работа оператора документального кино и работа оператора кино игрового - тоже разные работы?
Когда я учился во ВГИКе, кафедрой операторского мастерства заведовал Юсов Вадим Иванович, который «Рублева» снимал, «Я шагаю по Москве». На моем дипломе встал и говорит: «Люблю документальное кино и много раз сам пытался снять документальный фильм - не получалось. А у этого дурака получилось». Но это я к тому только, что разница, видимо, существует. Ну, раз Юсов говорит... А что касается дипломного фильма, то моей заслуги там нет. Это целиком и полностью заслуга режиссера. Я специально для ВГИКа практически не снимал. Просто брал плановую студийную работу и сдавал. Я же заочно учился.
А что за фильм?
О Василии Макаровиче Чардинцеве, легенде Оренбуржья, комбайнере, Герое Соцтруда, который намолотил черт знает сколько тонн. Уже тогда о нем сняли несколько документальных фильмов. У нас в Оренбуржье корпункт был, и оба оператора Чардинцева снимали - Урбанович и Шарапов. Чардинцева и питерцы снимали, и ЦСДФ. Это был мужик, который точно знал, что от него документалисты хотят. Знал, что надо выйти в поле, колосок сорвать, вот так вот его перетереть руками, потом хлеб резать, к груди каравай прижимая, вечером на крылечко выйти, на гармошке поиграть, на закат поглядывая. Всё это он точно знал, и когда выяснилось, что его надо снимать, я просто уперся руками-ногами, потому что обснятый весь. Ну и Кожин Борис Александрович, он тогда главным редактором был, чуть ли не в приказном порядке... А режиссером пригласили Ефремова. На Ленхронике работал, лет на десять меня старше. Поводом для съемки стало то, что Чердинцеву дали вторую звезду Героя Социалистического Труда и по протоколу ему должны были памятник поставить на родине. Бюст. А он в деревне родился, Чердинцев. И в ней же живет. Вы живете в деревне, и вам там памятник ставят. При жизни. Вот как вы себя будете чувствовать?
Сложно, мягко говоря.
В том-то и дело. Но придуман был ход. Человек работает, а в это время под Москвой, в Мытищах, на заводе фасонного литья ему памятник отливают. Он пашет, а там металл льется. Получилось две линии. Черно-белая, где Чердинцев работает, а та, где ему памятник отливают, цветная. А еще вышло так, что мы на уборочную опоздали. Чердинцев в это время в командировке был в одном из целинных совхозов, и мы не успели к нему приехать. Ну а как комбайнер без уборочной? Единственное, что сняли, это то, как он на комбайне своем в Оренбург возвращается. Километров 200 ехал. Ну и я с ним. И в фильме появилась еще и вот эта тема - дорога домой.
И комбайнера, и памятника?
Неожиданно совершенно. Так Чердинцева еще никто не снимал. Кстати, это был, наверное, единственный тогда документальный фильм, где комбинированные съемки применялись. Вот в этом эпизоде открытия памятника.
По протоколу Чердинцев не должен на открытии присутствовать, и его после уборочной отправили в Железноводск отдохнуть. Мы с ним поехали. Договорились, что Центральное телевидение покажет открытие памятника в программе «Время», а мы снимем Чердинцева у телевизора. И вот сыплется зерно, опрокидываются кузова грузовиков, и тут же памятник открывают, и человек смотрит и не может понять, что такое этот хлеб, эти тонны хлеба - проклятье, судьба? А это же не видео, это пленка. Сегодня на компьютере такое в считаные минуты делается, а тогда...
Ефремов потрясающий режиссер. В пятерку режиссеров документального кино входил. Такие заставлял меня монтажные стыки делать, что я и представить не мог, как они в фильм войдут. А оказывалось, у него всё рассчитано. У него даже продолжительность кадра была такой, чтобы зрителю не надоело смотреть. Точно знал, когда менять тему, настроение, включать или выключать музыку. Мне повезло с ним. Вообще везло с режиссерами. С Шумковой как повезло!
Ну она и оператор от Бога.
Строительство ВАЗа с первого колышка снимала. А какой они с Федяниным сняли потрясающий фильм! «Как мы жили во время войны».
Сценарий в документальном кино - условная вещь. Документальное кино вообще вещь непредсказуемая: жизнь же снимаем, а она по-всякому поворачивается, и сценарий пишется главным образом для того, чтобы прикинуть, сколько съемок будет в павильоне, сколько - методом наблюдения. Если в павильоне, то какой свет. Сколько операторов понадобится, синхронных кадров, сколько осветителей. Ну, чтобы смету хотя бы примерную составить.
Нина Шумкова на съемках. Фото Александра Назарова
Оператору же важно понимать, о чем будет картина. И Федянин тогда очень точно Нине Алексеевне сформулировал идею фильма: это фильм о войне с народом, которая черт-те когда началась и не заканчивается. И они сняли фантастическое кино. Старухи. В деревне, где родился Федянин, которого эти старухи отлично знали. И одна из старух рассказывала, как они храмы спасали от сноса. Другая о том, как собралась замуж, а ее жених взял, да и ушел на войну, на Отечественную, и первая пуля, считай, его. А третья рассказывала, как сын ее попал на Афганскую. Старухи рассказывали о себе, а получалась биография страны.
Трагическая биография.
Снимать такое кино на кинокамеру - очень сложно. Технически в том числе. Камеры подключаются к трем фазам, а не в розетку, и электрик лезет в этой деревне на столб, и тянет кабель, и ставится свет… Но сняли. Сняли, а у них пленочный брак. И они второй раз едут снимать, и опять - проблема. В третий раз Федянин говорит: «Не поеду», и Нина Алексеевна едет одна. Где-то под Пензой эта деревня, а через нее трасса проходит, и по этой трассе «икарусы» с иностранцами пролетают, а в деревне обычная деревенская жизнь: то свадьба, то с топориком друг за другом бегают...
А знаете, чем фильм заканчивается? Там старуха одна говорит: «Вот если мы еще живем, значит, кто-то за нами приглядывает». А фоном - стадо баранов, и мальчишка лет трех, без штанов, в одной рубашке, ведет за клюку слепую старуху. Брейгель чистый. Шумкова с Федяниным, конечно, делали честные глаза. Мол, всё это случайно в кадре оказалось. Всё равно фильм положили на полку. Хотя там не было ничего, кроме правды.
Горькой правды.
Ну, да. Студия-то - идеологический центр. У нас там и куратор от КГБ был. Симпатичный мужик. У нас и цензоры были. Директором тогда Спевачевский был. Может, слышали?
Знала прекрасно.
Как он меня воспитывал! То джинсы не той степени потертости, то волосы не той длины. То пришел не вовремя, то сказал не то. И то в проявку в виде наказания недели на две переведет, то светопостановщиком, а соберешься на семинар молодых кинематографистов - «нечего ему там делать, пусть снимает» (я же уже через год сам снимать начал). Много лет прошло, на чьих-то похоронах встречаемся. «Ты, - говорит, - на меня не обижаешься?» - «Какие, - говорю, - Георгий Юлианович, обиды? У вас были принципы, вы по ним жили, а я повод давал. Да и благодаря вам я весь техпроцесс освоил».
А вот эти два фильма - «Сталинист Иванов» и «Антисоветчик Никулин» - это уже вы с Ниной Алексеевной снимали?
Да. Нашли мужичка тольяттинского. Правильный такой мужичок, бывший инспектор ГАИ, и он нам по полочкам разложил. И кто такой Сталин, и что было бы, будь он сейчас, - а это начало 90-х - при власти. Его точка зрения. Поддерживаем, не поддерживаем - не важно. Документальное кино вопросы должно задавать, а не ярлыки вешать. Мы это все сняли, в проявку сдали, монтировал, правда, уже другой режиссер - нас в очередную командировку отправили.
Хоть не испортил?
Там сложно было испортить - cняли практически один к одному. Монолог. И беседовал с ним все тот же Юрий Петрович Федянин, фантастический режиссер и сценарист. Мы с ним много фильмов сняли. Тех же «Руслановых»: Лидия Русланова, Нина Русланова... Самые разные Руслановы, не родня, однофамильцы, но Федянин сумел их таким образом объединить, что получился портрет страны. Большое мастерство - так поднять тему.
«Антисоветчик Никулин»?
Тоже в Тольятти нашли. Вазовский мужик. Рабочий высшей квалификации и экономически подкованный так, что мама не горюй. Постоянно на всех собраниях, парткомах, митингах выступал и объяснял, как надо работать и как не надо. Где не учтены интересы рабочих, а где учтены интересы нерабочих. И не просто объяснял, а с экономическими выкладками. Кожин этот наш фильм сдавал, его спрашивали: «А почему антисоветчик без кавычек? Правильные же вещи мужик говорит». - «А мы, - говорил Кожин, - фильмом кавычки поставили». Никулин Евгений Алексеевич.
Я еще, знаете, чему удивляюсь, когда ваши фильмы смотрю? Органичности героев. Это сейчас камера в каждом телефоне, а телефон у каждого, и все только и занимаются тем, что делают селфи и фотосессии. А вы-то до цифры работать начали. Но ощущение, что скрытой камерой снимаете.
А как ты ее скроешь? Тем более пленочную. Невозможно. Значит, надо постараться расположить человека к себе.
И нейтрализовать начальников, которые наверняка норовили «помочь» сделать фильм «по-правильному»?
Помню, Нина Алексеевна со Свойским снимали картину «Пионерское лето». Пришли в 11-ю школу, спрашивают у детишек, о чем те мечтают. А детишки: «Мечтаем, чтобы американцы из Вьетнама ушли». Свойский рвал и метал.
Провели работу с детишками?
Провели.
Александр Назаров на съемках. На коленях - Глеб, внук Эдуарда Кондратова. 1986. Фото Нины Шумковой
У того же Кармена...
У меня последним мастером был Колошин Анатолий Александрович, оператор с ЦСДФ, они друзья были с Карменом. На Центральной студии операторов уровня Кармена было человека четыре: Аккуратов, Мукасей, Колошин, который в той же Испании снимал. Легенда. Но Кармен мог себя преподнести, а мужики практически равноценные. Тот же Леня Садковой. Великий, я считаю, оператор. Лет на 14 старше меня.
А ЦСДФ?
ЦСДФ - это все-таки кремлевская студия. Паркетная, как мы ее называли. Два-три моих сокурсника там работали. Спрашиваешь: «Как дела?» - «Едем за границу». Хорошо снимаешь, плохо - не важно. Важно, что за границу ездишь и на съезде стоишь с камерой. Вот такие критерии.
Съезд КПСС. Попасть в съемочную группу - это, для начала, киножурналы. Штук пять фильмов десятиминутных (они же на заводы выезжали, еще куда-то, делегаты), плюс репортажи со съезда - практически одно и то же изображение. И в конце - полнометражный о том же самом съезде фильм, который автоматически получал госпремию.
А «Ленхроника» - это живое кино. Леня в Архангельском корпункте работал, и такие у него были навороты! Плыл по Северному морскому пути, корабль во льдах застрял, ледокол «Ленин» приехал их спасать... Он в Пентагоне снимал, Леня! Потрясающей биографии оператор.
Чего я про Кармена-то вспомнила? Его спросили, что он считает самым важным в операторской биографии. Он сказал: люди, с которыми сводила судьба. «Не будь этих людей, моя жизнь была бы много беднее». Она ведь еще и вот этими встречами хороша, ваша профессия.
А вы видели фильм Нины Алексеевны о Туманове Вадиме Ивановиче? Золотопромышленник, друг Высоцкого.
Нет. Но много читала об этом человеке. Удивительный. Фронтовик, боксер, в море ходил штурманом; восемь лет лагерей - шпионаж, террор, антисоветская агитация, восемь попыток бежать, в результате чего срок до 25 лет вырос, снятие судимости в 56-м, курсы горных мастеров... Потрясающая судьба.
С Ниной Алексеевной они друзья. Ему 95, абсолютно ясная башка. Вот он точно знает, как страну поднять. Если бы кто-то прислушался к нему… Человек, под руководством которого намыли 900 тонн золота. Товарный вагон - это сколько? 70 тонн. Эшелон золота намыл стране! Организовал артель «Печора», куда устроиться было практически невозможно. Там на кухне работали лучшие повара из лучших московских ресторанов. А потому что за год в «Печоре» на квартиру зарабатывали. Но у Туманова был закон: он получает в два раза больше рядового старателя. Всего-навсего в два. У нас ведь как? Рабочий 30 тысяч получает, а менеджер - 300. А у Туманова всё было устроено так, что экономические энциклопедии приводят его «Печору» как пример самого успешного хозрасчетного предприятия.
Я про «Вологодский романс» еще хотела бы с вами поговорить.
Это Саша Сидельников снимал - очень хороший парень. Погиб во время штурма Дома Советов. 4 октября 93-го. Шел с видеокамерой к «Белому дому», тогда уже черному, со стороны американского посольства и снимал. У меня есть эта его съемка. День, солнышко, девочка над убитым склонились, и - выстрел. Снайпер. В шею стрелял на случай бронежилета. А никакого бронежилета на Сашке не было. Пуля была со смещенным центром и чуть ли не до таза в нем кувыркалась. Через 40 минут он был на операционном столе, но…
38 лет. Моложе меня на три года. Окончил ВГИК, у Згуриди учился. Когда мы с ним познакомились, у него уже был приз Оберхаузена, одного из престижнейших кинофестивалей. Очень способный парень, увлеченный русской историей, знаток иконы русской. У меня мама - учитель русского и литературы, у него и мама, и отец учителя. В поселковой школе преподавали в Новгородской области. Познакомился я с ним через его жену Валю Гуркаленко, тоже известного кинорежиссера. Мы с ней еще в 75-м снимали фильм «Охраняется государством» о сохранении исторических памятников. А с Сашей у нас было три фильма - «Отечество нам Царское село», «Венец» - о любви Николая II и Александры. Ну и «Вологодский романс».
Удивительный фильм. Теплоты необыкновенной просто. Само изображение. Дышит буквально. Настолько живое и теплое.
Это вот пленка так работает.
Ну и, конечно, главный герой. Вот этот машинист Громов. А как точно об этом фильме петербургский философ Казин написал: «И вместе с певцом-машинистом Громовым мы мчимся на электрической - почти гоголевской - птице-тройке по перестроечной, очередной раз взбаламученной, но по-прежнему прекрасной России. Мелькают кадры-знаки волнующихся толп, фабричных дымов, паровозов, а потом это разом всё пропадает, будто и не было, и зритель оказывается на кухне вологодской квартиры Громова; за столом сидят мужички и рассуждают, как водится, о смысле жизни, особенно жизни Отечества нашего. «В этой стране с расстрелянной историей неужели мы можем еще петь?» - спрашивает поэт Михаил Сопин. И весь дальнейший ход фильма подтверждает - можем! А громовский поезд мчится дальше и становится теплоходом, плывущим по реке Сухоне. Называется теплоход «Николай Рубцов», и человек на палубе с гитарой в руках рассказывает о своем безвременно погибшем друге - одном из лучших русских поэтов 60-х годов ХХ века. И звучит песня на стихи Рубцова. Это уже Громов поет, и обертоны его голоса перекликаются с бликами и отражениями в воде. И теплоход, точнее, кинокамера в руках оператора, - словно взлетает над Сухоной и парит над землей, и зритель видит с этой высоты реки и мощные мосты, и обитаемые и покинутые деревни, и кресты колоколен на фоне далеких лесов, и всё это вологодчина. И зритель летит над этой мистически красивой и щемяще печальной северной Россией и приземляется… на другом конце земного шара».
В Буэнос-Айресе.
Вологодский романс и вдруг - Аргентина.
Ну а где еще про вологодский романс снимать? Не в Вологде же.
В Аргентине тоже обнаруживаются русские мужики. И они тоже рассуждают о смысле жизни, и слушают в церкви романсы машиниста Громова, и сами поют. Как вы их нашли, этих русских аргентинцев?
Сашка на каком-то фестивале познакомился. Ну и пригласили, а в Аргентину лете-е-еть... Они там с 45-го, эти русские аргентинцы. Детьми, можно сказать, были, когда война началась. 18-19 лет. Я по отцу сужу. Он у меня фронтовик и тоже мальчишкой на фронт ушел. Но вернулся на родину. А эти оказались в армии Власова, потом - в американской зоне, в фильтрационном лагере. Когда стало известно, что их депортировать собираются, в лагере начались самоубийства. Но кто-то сбежал, и какая-то часть из сбежавших добралась до другого края планеты. Без профессии, без языка, за любую работу брались, чтобы выжить. Один миллионером, между прочим, стал. Дядя Витя Трофимов. Абсолютно рязанская рожа и - аргентинский миллионер. Нас четверо там было: Сашка, звукооператор, вот этот Громов и я. Дядя Витя говорит: «А давайте, ребята, я вам по тысяче долларов дам?» - «Нет, - говорим, - дядя Витя, спасибо». Чего только не вытворяли, чтобы нас в гости заполучить! Из дома в дом таскали, и все спрашивали: «Как там, в России?»
Тосковали?
Узнают, что судно советское пришло, и - в порт. Хотя бы на корабль посмотреть. Хотя бы издали. Боялись за нас: «Вам ничего не будет за то, что вы с нами общаетесь?»
Финал в фильме - огонь. Я про выступление Громова в колонии.
«Белое озеро». Колония строгого режима. Одна из самых суровых. Это из нее в «Калине красной» Егор Прокудин освобождается. Но Шукшина в саму колонию не пустили, а мы с Сашкой там снимали. Громов поет, мужики его слушают…
А за стенами - кровавый закат и взвод автоматчиков… Но вы ведь не только в Южной Америке были. Но и в Северной. Я про фестиваль самарских документальных фильмов в Штатах. Говорят, полные залы собирали.
Ну это Биг Босс организовал, как мы ректора Самарского госуниверситета Геннадия Петровича Ярового звали. Интерес, конечно, был. Ничего ведь про Россию не знали. Странные какие-то вопросы задавали: «А много ли в России абортов у пятнадцатилетних девочек?» И эти их пластмассовые улыбки... А молодые люди, студенты. Фильмов пять-шесть мы туда возили. Тех, что сняли на «Волга-фильме»: «Пока свеча не погасла», «Дневник американского писателя», о Стейнбеке...
Я пока только один посмотрела. «И снился сон». Сильная картина. Портрет страны 90-х просто. И еще этот ход замечательный - люди рассказывают свои сны. На фоне тогдашней нашей разрухи, люди с улицы, и вдруг - Дворжецкий-старший, которому снятся и снятся Соловки, где он сидел. Вдруг - Немцов. Молодой совсем, но уже губернатор. Пришел к каким-то знакомым на чай, семья рабочих, и мужик его учит, как ему, губернатору, надо работать. Сидят, на столе - закуска скудненькая, но уже бутылка вермута заграничного. Сидят - и тоже про сны рассказывают. И хозяйка дома, и Немцов. Грызет какое-то невзрачное яблоко, говорит, приснилось, что облысел. А сам кудрявый, как Пушкин...
Я одному ребенку объяснял, как смотреть кинохронику. Видишь, говорю, идет толпа довоенная по улице Горького? Видишь, какие счастливые идут? А впереди-то черт-те что. Но они не знают, что впереди - война и половина из них погибнет. А мы-то с тобой знаем.
Совсем уж тривиальный вопрос задам. Любимые фильмы? Из своих.
Ой, ради бога! Ну, может, два-три эпизода в двух-трех картинах.
Это из двухсот-то снятых? А не слишком ли вы к себе строги?
Самое главное - не переоценить свой вклад в киноискусство. У меня договоренность была с товарищами, которые старше, если вдруг появится желание авторский вечер какой-нибудь замутить - по морде. Прям сразу.
* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии»
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 28 апреля 2022 года, № 9 (230)
Меня еще Кожин предупреждал. «Назаров, - говорил, - один из самых талантливых операторов-кинодокументалистов на Волге. Да, пожалуй, и в России, но не из тех, кто любит рассказывать о себе». И это оказалось правдой. Мы общались в Доме кино, и если Назаров и говорил о себе, то исключительно с иронией. Главным же образом вспоминал о тех, с кем сводила кинематографическая судьба. А я и не возражала. Потому что люди в документальном кино - главное. По какую сторону камеры они бы ни стояли.
Александр Назаров. Карелы. 1975. Фото Нины Шумковой
[Spoiler (click to open)]
Пишут, что у Кармена роман с кинодокументалистикой начался с того, что он провалился на вступительных в Московское высшее техническое училище и стал зарабатывать на жизнь фоторепортажами. Вы, как мне рассказывали, напротив, в политех благополучно поступили.
Окончил в 69-м школу. А где учиться? Там, где отец учился, наверное. Он у меня энергетик. Строил первую Новокуйбышевскую ТЭЦ.
Фотографией не занимались?
Щелкал в школе. На уроке снимешь, пачку фотографий принесешь - самый уважаемый человек в классе. На ипподроме лошадок снимал - конным спортом тогда увлекался. Ну и как-то эти снимки увидела дочка Веры Аркадьевны Плотниковой - наши семьи дружили. Вера Аркадьевна возглавляла тогда Куйбышевское отделение Союза кинематографистов, а дочка ее во ВГИКе училась, на киноведческом. Умненькая девочка, лет на пять меня старше, и уже курсе на третьем была. Пошли мы как-то с ней во Дворец спорта кино смотреть. «Бег». Идем, она говорит: «И чего ты дурака валяешь? Тебе надо во ВГИК поступать». Но предупредила, что с первого раза во ВГИК никто не поступает (тогда ВГИК - это серьезная контора была). Ну и я поступил в политех. Факультет автоматики и измерительной техники. Хотя и не понимал, зачем мне это надо. Интегралы какие-то. Слава богу, меня оттуда выгнали.
За неуспеваемость?
Нет, ну два года-то я мозги вузу пудрил. Стенгазеты рисовал, волейболил за факультет, в стройотряд в Дагестан съездил, тысячу рублей привез, мама в обморок упала: «Это что такое?» - «Банк, - говорю, - взяли». - «А чего тогда мало?» - «Да я на стреме стоял».
И ведь правда, деньги по тем временам бешеные.
Две школы в Хасавюртовском районе построили. Нет, ну я могу, конечно, сказать, что документальное кино - это возможность держать руку на пульсе планеты. Но на самом деле просто выгнали из политеха. Правда, был еще звонок. Вера Аркадьевна позвонила отцу и сказала, что на студии кинохроники освободилось место ассистента оператора. А там тогда фронтовики работали. Три фронтовых оператора! Александр Федорович Казначеев, Николай Порфирьевич Киселев, Николай Петрович Голубев...
Киселев вообще, по-моему, акт капитуляции фашистской Германии снимал.
Фантастические деды! И вообще серьезная тоже конторка была. Куйбышевская студия кинохроники - это не видеостудия. Это цех обработки пленки, кинозал, сеть корпунктов...
А ассистировать оператору - это как?
Пленку получать, заряжать, в проявку сдавать, вести учет расхода. Уйдет больше, чем положено, с тебя удержат и стоимость пленки, и стоимость обработки, и стоимость печати позитива. Это материально ответственное лицо - ассистент оператора. И были даже виды брака, за которые ассистент отвечал. Существовал отдел технического контроля, а там с десяток параметров, по каждому из которых могли отснятый материал забраковать.
Сурово.
Но это очень хорошая школа.
Операторы Куйбышевской кинохроники (слева направо): Нина Шумкова, Ким Степанов, Леонид Садковой, Александр Назаров, Владимир Федотов. Фото Юрия Пивсаева
Нина Алексеевна Шумкова рассказывала, как вы с ней снимали фильм «Выйду ль я на улицу». 95-й год, отечественной пленки уже нет, достаете импортную. Три коробки всего-навсего, а пленка дорогущая, два с половиной доллара за метр. А еще же запись звука и изображения надо синхронизировать во время съемки. А герой еще и говорит не то. «Напряжение, - рассказывала Шумкова, - колоссальное. Назаров снимает, а у меня в голове - счетчик. По стандартам на 300 метров фильма можно было потратить 1 800 метров пленки: один к шести - лимит. А у нас тут каждый метр на счету. Так Назаров один к трем снял. Пейзажи и жанровые зарисовки вообще один к одному. А сейчас на видео 26-минутный фильм могут и 20 часов снимать».
Кинооператор и видеооператор - это разные профессии. На видео кнопку нажал - японский цвет, японское качество, японское разрешение. А кинооператор - это на 70 % инженерная работа.
А работа оператора документального кино и работа оператора кино игрового - тоже разные работы?
Когда я учился во ВГИКе, кафедрой операторского мастерства заведовал Юсов Вадим Иванович, который «Рублева» снимал, «Я шагаю по Москве». На моем дипломе встал и говорит: «Люблю документальное кино и много раз сам пытался снять документальный фильм - не получалось. А у этого дурака получилось». Но это я к тому только, что разница, видимо, существует. Ну, раз Юсов говорит... А что касается дипломного фильма, то моей заслуги там нет. Это целиком и полностью заслуга режиссера. Я специально для ВГИКа практически не снимал. Просто брал плановую студийную работу и сдавал. Я же заочно учился.
А что за фильм?
О Василии Макаровиче Чардинцеве, легенде Оренбуржья, комбайнере, Герое Соцтруда, который намолотил черт знает сколько тонн. Уже тогда о нем сняли несколько документальных фильмов. У нас в Оренбуржье корпункт был, и оба оператора Чардинцева снимали - Урбанович и Шарапов. Чардинцева и питерцы снимали, и ЦСДФ. Это был мужик, который точно знал, что от него документалисты хотят. Знал, что надо выйти в поле, колосок сорвать, вот так вот его перетереть руками, потом хлеб резать, к груди каравай прижимая, вечером на крылечко выйти, на гармошке поиграть, на закат поглядывая. Всё это он точно знал, и когда выяснилось, что его надо снимать, я просто уперся руками-ногами, потому что обснятый весь. Ну и Кожин Борис Александрович, он тогда главным редактором был, чуть ли не в приказном порядке... А режиссером пригласили Ефремова. На Ленхронике работал, лет на десять меня старше. Поводом для съемки стало то, что Чердинцеву дали вторую звезду Героя Социалистического Труда и по протоколу ему должны были памятник поставить на родине. Бюст. А он в деревне родился, Чердинцев. И в ней же живет. Вы живете в деревне, и вам там памятник ставят. При жизни. Вот как вы себя будете чувствовать?
Сложно, мягко говоря.
В том-то и дело. Но придуман был ход. Человек работает, а в это время под Москвой, в Мытищах, на заводе фасонного литья ему памятник отливают. Он пашет, а там металл льется. Получилось две линии. Черно-белая, где Чердинцев работает, а та, где ему памятник отливают, цветная. А еще вышло так, что мы на уборочную опоздали. Чердинцев в это время в командировке был в одном из целинных совхозов, и мы не успели к нему приехать. Ну а как комбайнер без уборочной? Единственное, что сняли, это то, как он на комбайне своем в Оренбург возвращается. Километров 200 ехал. Ну и я с ним. И в фильме появилась еще и вот эта тема - дорога домой.
И комбайнера, и памятника?
Неожиданно совершенно. Так Чердинцева еще никто не снимал. Кстати, это был, наверное, единственный тогда документальный фильм, где комбинированные съемки применялись. Вот в этом эпизоде открытия памятника.
По протоколу Чердинцев не должен на открытии присутствовать, и его после уборочной отправили в Железноводск отдохнуть. Мы с ним поехали. Договорились, что Центральное телевидение покажет открытие памятника в программе «Время», а мы снимем Чердинцева у телевизора. И вот сыплется зерно, опрокидываются кузова грузовиков, и тут же памятник открывают, и человек смотрит и не может понять, что такое этот хлеб, эти тонны хлеба - проклятье, судьба? А это же не видео, это пленка. Сегодня на компьютере такое в считаные минуты делается, а тогда...
Ефремов потрясающий режиссер. В пятерку режиссеров документального кино входил. Такие заставлял меня монтажные стыки делать, что я и представить не мог, как они в фильм войдут. А оказывалось, у него всё рассчитано. У него даже продолжительность кадра была такой, чтобы зрителю не надоело смотреть. Точно знал, когда менять тему, настроение, включать или выключать музыку. Мне повезло с ним. Вообще везло с режиссерами. С Шумковой как повезло!
Ну она и оператор от Бога.
Строительство ВАЗа с первого колышка снимала. А какой они с Федяниным сняли потрясающий фильм! «Как мы жили во время войны».
Сценарий в документальном кино - условная вещь. Документальное кино вообще вещь непредсказуемая: жизнь же снимаем, а она по-всякому поворачивается, и сценарий пишется главным образом для того, чтобы прикинуть, сколько съемок будет в павильоне, сколько - методом наблюдения. Если в павильоне, то какой свет. Сколько операторов понадобится, синхронных кадров, сколько осветителей. Ну, чтобы смету хотя бы примерную составить.
Нина Шумкова на съемках. Фото Александра Назарова
Оператору же важно понимать, о чем будет картина. И Федянин тогда очень точно Нине Алексеевне сформулировал идею фильма: это фильм о войне с народом, которая черт-те когда началась и не заканчивается. И они сняли фантастическое кино. Старухи. В деревне, где родился Федянин, которого эти старухи отлично знали. И одна из старух рассказывала, как они храмы спасали от сноса. Другая о том, как собралась замуж, а ее жених взял, да и ушел на войну, на Отечественную, и первая пуля, считай, его. А третья рассказывала, как сын ее попал на Афганскую. Старухи рассказывали о себе, а получалась биография страны.
Трагическая биография.
Снимать такое кино на кинокамеру - очень сложно. Технически в том числе. Камеры подключаются к трем фазам, а не в розетку, и электрик лезет в этой деревне на столб, и тянет кабель, и ставится свет… Но сняли. Сняли, а у них пленочный брак. И они второй раз едут снимать, и опять - проблема. В третий раз Федянин говорит: «Не поеду», и Нина Алексеевна едет одна. Где-то под Пензой эта деревня, а через нее трасса проходит, и по этой трассе «икарусы» с иностранцами пролетают, а в деревне обычная деревенская жизнь: то свадьба, то с топориком друг за другом бегают...
А знаете, чем фильм заканчивается? Там старуха одна говорит: «Вот если мы еще живем, значит, кто-то за нами приглядывает». А фоном - стадо баранов, и мальчишка лет трех, без штанов, в одной рубашке, ведет за клюку слепую старуху. Брейгель чистый. Шумкова с Федяниным, конечно, делали честные глаза. Мол, всё это случайно в кадре оказалось. Всё равно фильм положили на полку. Хотя там не было ничего, кроме правды.
Горькой правды.
Ну, да. Студия-то - идеологический центр. У нас там и куратор от КГБ был. Симпатичный мужик. У нас и цензоры были. Директором тогда Спевачевский был. Может, слышали?
Знала прекрасно.
Как он меня воспитывал! То джинсы не той степени потертости, то волосы не той длины. То пришел не вовремя, то сказал не то. И то в проявку в виде наказания недели на две переведет, то светопостановщиком, а соберешься на семинар молодых кинематографистов - «нечего ему там делать, пусть снимает» (я же уже через год сам снимать начал). Много лет прошло, на чьих-то похоронах встречаемся. «Ты, - говорит, - на меня не обижаешься?» - «Какие, - говорю, - Георгий Юлианович, обиды? У вас были принципы, вы по ним жили, а я повод давал. Да и благодаря вам я весь техпроцесс освоил».
А вот эти два фильма - «Сталинист Иванов» и «Антисоветчик Никулин» - это уже вы с Ниной Алексеевной снимали?
Да. Нашли мужичка тольяттинского. Правильный такой мужичок, бывший инспектор ГАИ, и он нам по полочкам разложил. И кто такой Сталин, и что было бы, будь он сейчас, - а это начало 90-х - при власти. Его точка зрения. Поддерживаем, не поддерживаем - не важно. Документальное кино вопросы должно задавать, а не ярлыки вешать. Мы это все сняли, в проявку сдали, монтировал, правда, уже другой режиссер - нас в очередную командировку отправили.
Хоть не испортил?
Там сложно было испортить - cняли практически один к одному. Монолог. И беседовал с ним все тот же Юрий Петрович Федянин, фантастический режиссер и сценарист. Мы с ним много фильмов сняли. Тех же «Руслановых»: Лидия Русланова, Нина Русланова... Самые разные Руслановы, не родня, однофамильцы, но Федянин сумел их таким образом объединить, что получился портрет страны. Большое мастерство - так поднять тему.
«Антисоветчик Никулин»?
Тоже в Тольятти нашли. Вазовский мужик. Рабочий высшей квалификации и экономически подкованный так, что мама не горюй. Постоянно на всех собраниях, парткомах, митингах выступал и объяснял, как надо работать и как не надо. Где не учтены интересы рабочих, а где учтены интересы нерабочих. И не просто объяснял, а с экономическими выкладками. Кожин этот наш фильм сдавал, его спрашивали: «А почему антисоветчик без кавычек? Правильные же вещи мужик говорит». - «А мы, - говорил Кожин, - фильмом кавычки поставили». Никулин Евгений Алексеевич.
Я еще, знаете, чему удивляюсь, когда ваши фильмы смотрю? Органичности героев. Это сейчас камера в каждом телефоне, а телефон у каждого, и все только и занимаются тем, что делают селфи и фотосессии. А вы-то до цифры работать начали. Но ощущение, что скрытой камерой снимаете.
А как ты ее скроешь? Тем более пленочную. Невозможно. Значит, надо постараться расположить человека к себе.
И нейтрализовать начальников, которые наверняка норовили «помочь» сделать фильм «по-правильному»?
Помню, Нина Алексеевна со Свойским снимали картину «Пионерское лето». Пришли в 11-ю школу, спрашивают у детишек, о чем те мечтают. А детишки: «Мечтаем, чтобы американцы из Вьетнама ушли». Свойский рвал и метал.
Провели работу с детишками?
Провели.
Александр Назаров на съемках. На коленях - Глеб, внук Эдуарда Кондратова. 1986. Фото Нины Шумковой
У того же Кармена...
У меня последним мастером был Колошин Анатолий Александрович, оператор с ЦСДФ, они друзья были с Карменом. На Центральной студии операторов уровня Кармена было человека четыре: Аккуратов, Мукасей, Колошин, который в той же Испании снимал. Легенда. Но Кармен мог себя преподнести, а мужики практически равноценные. Тот же Леня Садковой. Великий, я считаю, оператор. Лет на 14 старше меня.
А ЦСДФ?
ЦСДФ - это все-таки кремлевская студия. Паркетная, как мы ее называли. Два-три моих сокурсника там работали. Спрашиваешь: «Как дела?» - «Едем за границу». Хорошо снимаешь, плохо - не важно. Важно, что за границу ездишь и на съезде стоишь с камерой. Вот такие критерии.
Съезд КПСС. Попасть в съемочную группу - это, для начала, киножурналы. Штук пять фильмов десятиминутных (они же на заводы выезжали, еще куда-то, делегаты), плюс репортажи со съезда - практически одно и то же изображение. И в конце - полнометражный о том же самом съезде фильм, который автоматически получал госпремию.
А «Ленхроника» - это живое кино. Леня в Архангельском корпункте работал, и такие у него были навороты! Плыл по Северному морскому пути, корабль во льдах застрял, ледокол «Ленин» приехал их спасать... Он в Пентагоне снимал, Леня! Потрясающей биографии оператор.
Чего я про Кармена-то вспомнила? Его спросили, что он считает самым важным в операторской биографии. Он сказал: люди, с которыми сводила судьба. «Не будь этих людей, моя жизнь была бы много беднее». Она ведь еще и вот этими встречами хороша, ваша профессия.
А вы видели фильм Нины Алексеевны о Туманове Вадиме Ивановиче? Золотопромышленник, друг Высоцкого.
Нет. Но много читала об этом человеке. Удивительный. Фронтовик, боксер, в море ходил штурманом; восемь лет лагерей - шпионаж, террор, антисоветская агитация, восемь попыток бежать, в результате чего срок до 25 лет вырос, снятие судимости в 56-м, курсы горных мастеров... Потрясающая судьба.
С Ниной Алексеевной они друзья. Ему 95, абсолютно ясная башка. Вот он точно знает, как страну поднять. Если бы кто-то прислушался к нему… Человек, под руководством которого намыли 900 тонн золота. Товарный вагон - это сколько? 70 тонн. Эшелон золота намыл стране! Организовал артель «Печора», куда устроиться было практически невозможно. Там на кухне работали лучшие повара из лучших московских ресторанов. А потому что за год в «Печоре» на квартиру зарабатывали. Но у Туманова был закон: он получает в два раза больше рядового старателя. Всего-навсего в два. У нас ведь как? Рабочий 30 тысяч получает, а менеджер - 300. А у Туманова всё было устроено так, что экономические энциклопедии приводят его «Печору» как пример самого успешного хозрасчетного предприятия.
Я про «Вологодский романс» еще хотела бы с вами поговорить.
Это Саша Сидельников снимал - очень хороший парень. Погиб во время штурма Дома Советов. 4 октября 93-го. Шел с видеокамерой к «Белому дому», тогда уже черному, со стороны американского посольства и снимал. У меня есть эта его съемка. День, солнышко, девочка над убитым склонились, и - выстрел. Снайпер. В шею стрелял на случай бронежилета. А никакого бронежилета на Сашке не было. Пуля была со смещенным центром и чуть ли не до таза в нем кувыркалась. Через 40 минут он был на операционном столе, но…
38 лет. Моложе меня на три года. Окончил ВГИК, у Згуриди учился. Когда мы с ним познакомились, у него уже был приз Оберхаузена, одного из престижнейших кинофестивалей. Очень способный парень, увлеченный русской историей, знаток иконы русской. У меня мама - учитель русского и литературы, у него и мама, и отец учителя. В поселковой школе преподавали в Новгородской области. Познакомился я с ним через его жену Валю Гуркаленко, тоже известного кинорежиссера. Мы с ней еще в 75-м снимали фильм «Охраняется государством» о сохранении исторических памятников. А с Сашей у нас было три фильма - «Отечество нам Царское село», «Венец» - о любви Николая II и Александры. Ну и «Вологодский романс».
Удивительный фильм. Теплоты необыкновенной просто. Само изображение. Дышит буквально. Настолько живое и теплое.
Это вот пленка так работает.
Ну и, конечно, главный герой. Вот этот машинист Громов. А как точно об этом фильме петербургский философ Казин написал: «И вместе с певцом-машинистом Громовым мы мчимся на электрической - почти гоголевской - птице-тройке по перестроечной, очередной раз взбаламученной, но по-прежнему прекрасной России. Мелькают кадры-знаки волнующихся толп, фабричных дымов, паровозов, а потом это разом всё пропадает, будто и не было, и зритель оказывается на кухне вологодской квартиры Громова; за столом сидят мужички и рассуждают, как водится, о смысле жизни, особенно жизни Отечества нашего. «В этой стране с расстрелянной историей неужели мы можем еще петь?» - спрашивает поэт Михаил Сопин. И весь дальнейший ход фильма подтверждает - можем! А громовский поезд мчится дальше и становится теплоходом, плывущим по реке Сухоне. Называется теплоход «Николай Рубцов», и человек на палубе с гитарой в руках рассказывает о своем безвременно погибшем друге - одном из лучших русских поэтов 60-х годов ХХ века. И звучит песня на стихи Рубцова. Это уже Громов поет, и обертоны его голоса перекликаются с бликами и отражениями в воде. И теплоход, точнее, кинокамера в руках оператора, - словно взлетает над Сухоной и парит над землей, и зритель видит с этой высоты реки и мощные мосты, и обитаемые и покинутые деревни, и кресты колоколен на фоне далеких лесов, и всё это вологодчина. И зритель летит над этой мистически красивой и щемяще печальной северной Россией и приземляется… на другом конце земного шара».
В Буэнос-Айресе.
Вологодский романс и вдруг - Аргентина.
Ну а где еще про вологодский романс снимать? Не в Вологде же.
В Аргентине тоже обнаруживаются русские мужики. И они тоже рассуждают о смысле жизни, и слушают в церкви романсы машиниста Громова, и сами поют. Как вы их нашли, этих русских аргентинцев?
Сашка на каком-то фестивале познакомился. Ну и пригласили, а в Аргентину лете-е-еть... Они там с 45-го, эти русские аргентинцы. Детьми, можно сказать, были, когда война началась. 18-19 лет. Я по отцу сужу. Он у меня фронтовик и тоже мальчишкой на фронт ушел. Но вернулся на родину. А эти оказались в армии Власова, потом - в американской зоне, в фильтрационном лагере. Когда стало известно, что их депортировать собираются, в лагере начались самоубийства. Но кто-то сбежал, и какая-то часть из сбежавших добралась до другого края планеты. Без профессии, без языка, за любую работу брались, чтобы выжить. Один миллионером, между прочим, стал. Дядя Витя Трофимов. Абсолютно рязанская рожа и - аргентинский миллионер. Нас четверо там было: Сашка, звукооператор, вот этот Громов и я. Дядя Витя говорит: «А давайте, ребята, я вам по тысяче долларов дам?» - «Нет, - говорим, - дядя Витя, спасибо». Чего только не вытворяли, чтобы нас в гости заполучить! Из дома в дом таскали, и все спрашивали: «Как там, в России?»
Тосковали?
Узнают, что судно советское пришло, и - в порт. Хотя бы на корабль посмотреть. Хотя бы издали. Боялись за нас: «Вам ничего не будет за то, что вы с нами общаетесь?»
Финал в фильме - огонь. Я про выступление Громова в колонии.
«Белое озеро». Колония строгого режима. Одна из самых суровых. Это из нее в «Калине красной» Егор Прокудин освобождается. Но Шукшина в саму колонию не пустили, а мы с Сашкой там снимали. Громов поет, мужики его слушают…
А за стенами - кровавый закат и взвод автоматчиков… Но вы ведь не только в Южной Америке были. Но и в Северной. Я про фестиваль самарских документальных фильмов в Штатах. Говорят, полные залы собирали.
Ну это Биг Босс организовал, как мы ректора Самарского госуниверситета Геннадия Петровича Ярового звали. Интерес, конечно, был. Ничего ведь про Россию не знали. Странные какие-то вопросы задавали: «А много ли в России абортов у пятнадцатилетних девочек?» И эти их пластмассовые улыбки... А молодые люди, студенты. Фильмов пять-шесть мы туда возили. Тех, что сняли на «Волга-фильме»: «Пока свеча не погасла», «Дневник американского писателя», о Стейнбеке...
Я пока только один посмотрела. «И снился сон». Сильная картина. Портрет страны 90-х просто. И еще этот ход замечательный - люди рассказывают свои сны. На фоне тогдашней нашей разрухи, люди с улицы, и вдруг - Дворжецкий-старший, которому снятся и снятся Соловки, где он сидел. Вдруг - Немцов. Молодой совсем, но уже губернатор. Пришел к каким-то знакомым на чай, семья рабочих, и мужик его учит, как ему, губернатору, надо работать. Сидят, на столе - закуска скудненькая, но уже бутылка вермута заграничного. Сидят - и тоже про сны рассказывают. И хозяйка дома, и Немцов. Грызет какое-то невзрачное яблоко, говорит, приснилось, что облысел. А сам кудрявый, как Пушкин...
Я одному ребенку объяснял, как смотреть кинохронику. Видишь, говорю, идет толпа довоенная по улице Горького? Видишь, какие счастливые идут? А впереди-то черт-те что. Но они не знают, что впереди - война и половина из них погибнет. А мы-то с тобой знаем.
Совсем уж тривиальный вопрос задам. Любимые фильмы? Из своих.
Ой, ради бога! Ну, может, два-три эпизода в двух-трех картинах.
Это из двухсот-то снятых? А не слишком ли вы к себе строги?
Самое главное - не переоценить свой вклад в киноискусство. У меня договоренность была с товарищами, которые старше, если вдруг появится желание авторский вечер какой-нибудь замутить - по морде. Прям сразу.
* Член Союза журналистов России, «Золотое перо губернии»
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 28 апреля 2022 года, № 9 (230)