Погляди в окно
Сегодня - день рождения автора «Свежей газеты. Культуры», доктора филологических наук, профессора Самарского университета, старшего научного сотрудника Самарского литературного музея имени М. Горького Михаила Перепелкина. Здоровья, Михаил Анатольевич! Оптимизма! Благодарных учеников! И неиссякаемого стремления к творчеству!
А мы предлагаем вам статью Михаила Перепелкина из цикла «Факультет ненужных вещей», опубликованную в последнем номере нашей газеты.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Рисунок Сергея САВИНА
«А нынче - погляди в окно», - уже лет двести дразнит нас Пушкин. Вот я и гляжу - иду куда-нибудь то по его, Пушкина, улице, то сверну на Маяковского или на Ярмарочную, думаю о недочитанном и недописанном, а сам разглядываю окна, как завещал классик.
[Spoiler (click to open)]
1
Ну, а там, в окнах, этих самых ненужных вещей - видимо-невидимо. Мне теперь даже стало казаться, что в старой Самаре окна именно для этих вещей и придумали: дескать, выбросить жалко, так пусть пока на окне постоят, глядишь, чей-нибудь глаз порадуют. Вот, например, кувшины и кувшинчики, самовары и вазочки.
Кувшин в сегодняшнем хозяйстве - вещь совершенно ненужная. Почему - не знаю, и даже жена моя тоже этого не знает, говорит: «Может, потому что раньше все ходили друг к другу в гости, а кувшины с чем-нибудь на стол ставили?» Может быть, и так, а мне кажется, что раньше в них, в кувшинах, жили джинны. А потом все джинны разлетелись кто куда, а кувшины всё равно выбросить жалко, вот и ставят их - большие и маленькие, с нарисованными на них ягодками вишни и винограда - на окна в моей старой Самаре.
Самовары на окнах тоже по той же причине: пить чай из них некому, а выбросить жалко. Правда, все заоконные самовары - электрические, и большинство из них изготовлено лет тридцать назад на самарском «самоварном» предприятии. Были у самарцев когда-то и другие самовары - настоящие, медные, с вензелями и прочими красивостями, но из этих самоваров, увы, до сегодняшнего дня почти ничего не уцелело. Покинув в безденежье девяностых свои дома и окна, они перекочевали в антикварные магазины, а то и в пункты приема цветных металлов. Мне кажется, в девяностые в эти пункты вообще сдали полстраны, и самовары были в авангарде, вот и нет сегодня на окне ни одного медного Иван Иваныча.
К Новому году окна самарцев принарядились: рядом с самоварами и кувшинами в некоторых окнах развернулись целые новогодние спектакли - с елочными игрушками, мишурой, стеклянными бусами и всей прочей красотой. Я специально возвращался почти каждый вечер домой мимо одних окон на Маяковского, чтобы посмотреть на эту новогоднюю феерию. Днем она была не видна, мало ли что увидишь днем, но вечером, когда стеклянных гномов и лисиц окружала тьма-тьмущая, а фонари и автомобильные фары выхватывали из нее колпаки и хитрые улыбки, вот это был «Щелкунчик»! Теперь гномы и лисицы опять попрятались, зато на их место стали кувшинчик с ягодками и пастернаковская свеча: «Как летом роем мошкара» и так далее.
Есть у меня и другие любимые окна, с другими ненужными вещами. Например, в одном сидит гигантский черно-белый пес - видимо, плюшевый, но сидит органично, как на часах. Есть окно с китайским веером - очень большим, для о-очень большого китайца или для целого выводка мелких китаянок; разобрать рисунка на веере, правда, нельзя, но что там может быть нарисовано? Какой-нибудь дракон или другая экзотика, смотрящая из-за стекла на сугробы в человеческий рост. Это мы еще посмотрим, кто кого: огнедышащий дракон нас или мы со всеми нашими снегами - дракона.
А есть пара окон на соседней Ленинской, куда я специально ходил с фотоаппаратом - сначала сам, а потом попросил еще и сына сделать пару контрольных снимков. Честно признаться, шел я туда не ради окон, а потому что прочитал, что в этом доме или где-то по соседству (нумерация ведь могла и измениться, а спросить об этом почти что и некого) жила когда-то семья Эдуарда Рейсса, учившего в Сосновке юного оболтуса Алёшу Толстого немецкому языку и прочим премудростям. Толстой от учебы увиливал, скучавший в деревне Рейсс барабанил по клавишам Бетховена, а между тем здесь, в Самаре, стоял себе дом, где жила его матушка и где сегодня течет совершенно потрясающая заоконная жизнь. Или она не течет, а надо о ней как-то по-другому говорить? В этом окне вся русская литература - Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Щедрин, Чехов. А еще - торчащие из-за картонной перегородки заячьи уши или еще какая-то животина. В общем, золотой век плюс дед Мазай и его подопечный. Почему-то нет, правда, Толстого - того, который Лев. Может, чтобы не спугнуть зайца?
В общем, хватит заниматься глупостями - советовал нам и классик тоже, а если идете куда-нибудь по одной из старых улочек, то глядите в окна, пока эти окна еще есть и пока за ними теплится своя сказочная жизнь.
2
А с книжных страниц смотрят на нас те же и еще некоторые другие самарские окна.
Вот «Хождение по мукам»: не успела Даша Булавина прикатить к отцу в Самару - и сейчас же к окну. Ну, а там, за окном, «летят снизу вверх клубы серой пыли» и сплошное «уныние». Это 1914 год, а вот и год 1918-й, и у того же самого окна в квартире доктора Булавина стоит уже не Даша, а полковник Рощин, и в окне «за сплошной пеленой бурана шли бесчисленные толпы - в обнимку, кучами, крича и смеясь: шинели, шинели, полушубки, бабы, мальчишки, - валила серая, коренная Русь».
Ну, а вот и июнь того же восемнадцатого, и то же самое окно, но только раскрытое, и, лежа в нем «животом», доктор Дмитрий Степанович Булавин слушает глухие раскаты артиллерийской стрельбы, а снизу, «увидев доктора в окошке», ему отчаянно машет рукой неприятный тип Говядин: «Ради бога, не глядите, за мной следят». И чуть позже за этим же окном раздадутся «громкие и нестройные звуки военных труб - «Интернационал».
Но и это еще не всё, потому что вечером этого же дня глядевшие в окна самарцы увидят «извилистую молнию, перебежавшую от края неба до края», а утром следующего - «солнце ударит в непромытые окна квартиры Дмитрия Степановича», а «мимо его окон по Дворянской улице» потянутся раненые, которые будут «глядеть на пустые окна». В полдень Дмитрий Степанович подойдет к окну и, засопев, раскроет его. И не он один: «Многие из окон приоткрывались, - там косил глаз из-за шторы, там металось взволнованное лицо».
Прервем здесь цитирование, а любопытных - милости просим в библиотеку. Окна в самарских эпизодах в «Хождении по мукам» появляются едва ли не в каждой строчке: в них лежат животами и выглядывают из-за плотно зашторенных занавесок, распахивают и снова закрывают, выпрыгивают в окна, спасаясь от погони, и разглядывают сквозь разбитые стёкла внутренности покинутых домов. В общем, «погляди в окно», авось и увидишь там что интересное.
3
Классик дразнится, а я снова иду и гляжу, но только не в каждое окно в старой самарской сказке заглянешь.
Есть, например, окна, ушедшие под землю. Таких окон в Самаре много, да и не только в Самаре. Что до меня, то я в этих подземных окнах ничего странного не вижу и думаю, что здесь одна сплошная физика: экономия тепла и всё такое. Но есть и те, кто любит сказки не меньше меня, и, по их мнению, здесь что-то нечисто: не иначе как растут эти дома из-под земли, как грибы после дождя, и с каждым годом становятся всё выше и выше.
Все слова и доводы в пользу культурного слоя и всякого асфальта на этих любителей сказок влияния не оказывают и убедительными им не кажутся, а я с ними и не спорю - в конце концов, чем сказочнее, тем теплее. Растут, соглашаюсь я, ей-богу, растут, я со старой фотографией сравнивал, так этот дом вполовину меньше был: вырос! Так что еще пару десятилетий - и в эти окна мы заглянем тоже, не нынче - завтра.
А еще есть на самарских улочках окна со ставнями, закрытыми наглухо и прикрытыми вроде как понарошку. Есть ставни деревянные, с железными перекладинами на них, а есть толстые, железные, а может, и чугунные. Есть складные - это вообще шик, а есть простенькие, вроде занавесочек. Идешь вот так, глядишь в окна, а из-за ставен что-то светится. Жить-то там, конечно, нельзя, там же без света тьма-тьмущая, непроглядная, но колдовать и ворожить - можно! Значит, там сейчас ворожат. Что ж, пусть ворожат, мы мешать не будем - мы пойдем дальше.
Есть окна, на которых растут лианы. Есть окна с узорчатым тюлем, а есть - с занавесками в алых маках.
Есть окна, на которых лежат коты, - они тоже читали Пушкина и тоже знают, что нужно делать и нынче, и завтра, и так каждый день. Вообще, по мнению этих котов, всё в мире состоит из самых разных ненужных вещей: и вот эти сугробы за стеклом, и «мороз и солнце», и ворона на ветке - какой от нее прок? - и вот этот человек, глазеющий теперь на их кошачье благоденствие.
Есть окна, которых уже нет, - я их помню и смотрю в них иногда, проходя или проезжая на трамвае мимо растворившихся в беге времени домов.
Есть окна, которые всё еще на своих прежних местах, но там, внутри, всё уже по-другому. А есть окна, в которые и смотреть не хочется, - я стараюсь обходить их стороной и не поднимаю глаз от асфальта. Но таких окон немного, совсем немного.
Вот так мы и глядим друг на друга: коты и кувшины на меня, а я - на котов и кувшины. И кто из нас ненужнее - вопрос, ответ на который мне кажется всё более и более открытым и спорным.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 3 марта 2022 года, № 5 (226)
А мы предлагаем вам статью Михаила Перепелкина из цикла «Факультет ненужных вещей», опубликованную в последнем номере нашей газеты.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Рисунок Сергея САВИНА
«А нынче - погляди в окно», - уже лет двести дразнит нас Пушкин. Вот я и гляжу - иду куда-нибудь то по его, Пушкина, улице, то сверну на Маяковского или на Ярмарочную, думаю о недочитанном и недописанном, а сам разглядываю окна, как завещал классик.
[Spoiler (click to open)]
1
Ну, а там, в окнах, этих самых ненужных вещей - видимо-невидимо. Мне теперь даже стало казаться, что в старой Самаре окна именно для этих вещей и придумали: дескать, выбросить жалко, так пусть пока на окне постоят, глядишь, чей-нибудь глаз порадуют. Вот, например, кувшины и кувшинчики, самовары и вазочки.
Кувшин в сегодняшнем хозяйстве - вещь совершенно ненужная. Почему - не знаю, и даже жена моя тоже этого не знает, говорит: «Может, потому что раньше все ходили друг к другу в гости, а кувшины с чем-нибудь на стол ставили?» Может быть, и так, а мне кажется, что раньше в них, в кувшинах, жили джинны. А потом все джинны разлетелись кто куда, а кувшины всё равно выбросить жалко, вот и ставят их - большие и маленькие, с нарисованными на них ягодками вишни и винограда - на окна в моей старой Самаре.
Самовары на окнах тоже по той же причине: пить чай из них некому, а выбросить жалко. Правда, все заоконные самовары - электрические, и большинство из них изготовлено лет тридцать назад на самарском «самоварном» предприятии. Были у самарцев когда-то и другие самовары - настоящие, медные, с вензелями и прочими красивостями, но из этих самоваров, увы, до сегодняшнего дня почти ничего не уцелело. Покинув в безденежье девяностых свои дома и окна, они перекочевали в антикварные магазины, а то и в пункты приема цветных металлов. Мне кажется, в девяностые в эти пункты вообще сдали полстраны, и самовары были в авангарде, вот и нет сегодня на окне ни одного медного Иван Иваныча.
К Новому году окна самарцев принарядились: рядом с самоварами и кувшинами в некоторых окнах развернулись целые новогодние спектакли - с елочными игрушками, мишурой, стеклянными бусами и всей прочей красотой. Я специально возвращался почти каждый вечер домой мимо одних окон на Маяковского, чтобы посмотреть на эту новогоднюю феерию. Днем она была не видна, мало ли что увидишь днем, но вечером, когда стеклянных гномов и лисиц окружала тьма-тьмущая, а фонари и автомобильные фары выхватывали из нее колпаки и хитрые улыбки, вот это был «Щелкунчик»! Теперь гномы и лисицы опять попрятались, зато на их место стали кувшинчик с ягодками и пастернаковская свеча: «Как летом роем мошкара» и так далее.
Есть у меня и другие любимые окна, с другими ненужными вещами. Например, в одном сидит гигантский черно-белый пес - видимо, плюшевый, но сидит органично, как на часах. Есть окно с китайским веером - очень большим, для о-очень большого китайца или для целого выводка мелких китаянок; разобрать рисунка на веере, правда, нельзя, но что там может быть нарисовано? Какой-нибудь дракон или другая экзотика, смотрящая из-за стекла на сугробы в человеческий рост. Это мы еще посмотрим, кто кого: огнедышащий дракон нас или мы со всеми нашими снегами - дракона.
А есть пара окон на соседней Ленинской, куда я специально ходил с фотоаппаратом - сначала сам, а потом попросил еще и сына сделать пару контрольных снимков. Честно признаться, шел я туда не ради окон, а потому что прочитал, что в этом доме или где-то по соседству (нумерация ведь могла и измениться, а спросить об этом почти что и некого) жила когда-то семья Эдуарда Рейсса, учившего в Сосновке юного оболтуса Алёшу Толстого немецкому языку и прочим премудростям. Толстой от учебы увиливал, скучавший в деревне Рейсс барабанил по клавишам Бетховена, а между тем здесь, в Самаре, стоял себе дом, где жила его матушка и где сегодня течет совершенно потрясающая заоконная жизнь. Или она не течет, а надо о ней как-то по-другому говорить? В этом окне вся русская литература - Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Щедрин, Чехов. А еще - торчащие из-за картонной перегородки заячьи уши или еще какая-то животина. В общем, золотой век плюс дед Мазай и его подопечный. Почему-то нет, правда, Толстого - того, который Лев. Может, чтобы не спугнуть зайца?
В общем, хватит заниматься глупостями - советовал нам и классик тоже, а если идете куда-нибудь по одной из старых улочек, то глядите в окна, пока эти окна еще есть и пока за ними теплится своя сказочная жизнь.
2
А с книжных страниц смотрят на нас те же и еще некоторые другие самарские окна.
Вот «Хождение по мукам»: не успела Даша Булавина прикатить к отцу в Самару - и сейчас же к окну. Ну, а там, за окном, «летят снизу вверх клубы серой пыли» и сплошное «уныние». Это 1914 год, а вот и год 1918-й, и у того же самого окна в квартире доктора Булавина стоит уже не Даша, а полковник Рощин, и в окне «за сплошной пеленой бурана шли бесчисленные толпы - в обнимку, кучами, крича и смеясь: шинели, шинели, полушубки, бабы, мальчишки, - валила серая, коренная Русь».
Ну, а вот и июнь того же восемнадцатого, и то же самое окно, но только раскрытое, и, лежа в нем «животом», доктор Дмитрий Степанович Булавин слушает глухие раскаты артиллерийской стрельбы, а снизу, «увидев доктора в окошке», ему отчаянно машет рукой неприятный тип Говядин: «Ради бога, не глядите, за мной следят». И чуть позже за этим же окном раздадутся «громкие и нестройные звуки военных труб - «Интернационал».
Но и это еще не всё, потому что вечером этого же дня глядевшие в окна самарцы увидят «извилистую молнию, перебежавшую от края неба до края», а утром следующего - «солнце ударит в непромытые окна квартиры Дмитрия Степановича», а «мимо его окон по Дворянской улице» потянутся раненые, которые будут «глядеть на пустые окна». В полдень Дмитрий Степанович подойдет к окну и, засопев, раскроет его. И не он один: «Многие из окон приоткрывались, - там косил глаз из-за шторы, там металось взволнованное лицо».
Прервем здесь цитирование, а любопытных - милости просим в библиотеку. Окна в самарских эпизодах в «Хождении по мукам» появляются едва ли не в каждой строчке: в них лежат животами и выглядывают из-за плотно зашторенных занавесок, распахивают и снова закрывают, выпрыгивают в окна, спасаясь от погони, и разглядывают сквозь разбитые стёкла внутренности покинутых домов. В общем, «погляди в окно», авось и увидишь там что интересное.
3
Классик дразнится, а я снова иду и гляжу, но только не в каждое окно в старой самарской сказке заглянешь.
Есть, например, окна, ушедшие под землю. Таких окон в Самаре много, да и не только в Самаре. Что до меня, то я в этих подземных окнах ничего странного не вижу и думаю, что здесь одна сплошная физика: экономия тепла и всё такое. Но есть и те, кто любит сказки не меньше меня, и, по их мнению, здесь что-то нечисто: не иначе как растут эти дома из-под земли, как грибы после дождя, и с каждым годом становятся всё выше и выше.
Все слова и доводы в пользу культурного слоя и всякого асфальта на этих любителей сказок влияния не оказывают и убедительными им не кажутся, а я с ними и не спорю - в конце концов, чем сказочнее, тем теплее. Растут, соглашаюсь я, ей-богу, растут, я со старой фотографией сравнивал, так этот дом вполовину меньше был: вырос! Так что еще пару десятилетий - и в эти окна мы заглянем тоже, не нынче - завтра.
А еще есть на самарских улочках окна со ставнями, закрытыми наглухо и прикрытыми вроде как понарошку. Есть ставни деревянные, с железными перекладинами на них, а есть толстые, железные, а может, и чугунные. Есть складные - это вообще шик, а есть простенькие, вроде занавесочек. Идешь вот так, глядишь в окна, а из-за ставен что-то светится. Жить-то там, конечно, нельзя, там же без света тьма-тьмущая, непроглядная, но колдовать и ворожить - можно! Значит, там сейчас ворожат. Что ж, пусть ворожат, мы мешать не будем - мы пойдем дальше.
Есть окна, на которых растут лианы. Есть окна с узорчатым тюлем, а есть - с занавесками в алых маках.
Есть окна, на которых лежат коты, - они тоже читали Пушкина и тоже знают, что нужно делать и нынче, и завтра, и так каждый день. Вообще, по мнению этих котов, всё в мире состоит из самых разных ненужных вещей: и вот эти сугробы за стеклом, и «мороз и солнце», и ворона на ветке - какой от нее прок? - и вот этот человек, глазеющий теперь на их кошачье благоденствие.
Есть окна, которых уже нет, - я их помню и смотрю в них иногда, проходя или проезжая на трамвае мимо растворившихся в беге времени домов.
Есть окна, которые всё еще на своих прежних местах, но там, внутри, всё уже по-другому. А есть окна, в которые и смотреть не хочется, - я стараюсь обходить их стороной и не поднимаю глаз от асфальта. Но таких окон немного, совсем немного.
Вот так мы и глядим друг на друга: коты и кувшины на меня, а я - на котов и кувшины. И кто из нас ненужнее - вопрос, ответ на который мне кажется всё более и более открытым и спорным.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 3 марта 2022 года, № 5 (226)