Урбо-иерофания. Часть 3
Вадим РЯБИКОВ *
Окончание
Иеротопия в пространстве таких городов вступает в конфликт с городской идентичностью. К примеру, Норильск. Город начал строиться в 1935 году. Строительство города осуществлялось заключенными ГУЛАГа. В архитектуре многих зданий Норильска и в планировочных решениях прослеживается стилистическое сходство с архитектурой советского Ленинграда. Это объясняется количеством приглашенных в Норильск ленинградских архитекторов. Позже, в 1960-е годы, во времена комсомольских десантов, в архитектуру Норильска были внесены тенденции типового строительства.
Единственный храм Норильска - церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Церковь построена в 1999 году на пожертвования прихожан. В своей восточной части находится на расстоянии 30-40 метров от панельных девятиэтажек.
Конечно, архитектура спального района советского города вступает в диссонанс с архитектурой пятиглавого православного храма. «Девятиэтажки» закрывают храм с востока. По высоте они выше четырех глав храма. Типовой панельный девятиэтажный дом без архитектурных излишеств предназначен для «человеческих организмов», обслуживающих машины на социалистическом производстве, храм же - таинственный дом Божий, являющий молящемуся в нем всю полноту Божественного присутствия. Предполагается, что молящийся, будучи созданным по образу и подобию Божьему, через соприкосновение с божественным присутствием становится осведомленным о своей истинной природе и своем достоинстве, которое в православном христианстве понимается как потребность не умалять высокое предназначение человека, заключающееся в служении высоким идеалам любви, разумности, свободы, пристрастием к земному, временному. В то время как достоинство человека в советском понимании заключается в служении общественному, то есть земному, временному. За взаимодействием двух типов организации пространства в культурном ландшафте города скрывается конфликт двух типов культур, основанных на различных организующих человеческое бытие принципах.
[Spoiler (click to open)]
Проникновение Священного в обмерщвленное социализмом пространство современных российских городов происходит не только в виде христианской, мусульманской или буддистской иеротопий.
Фланирующие по городским улицам сенситивы то тут, то там нащупывают биение незримой духовной Силы. Переживание ее присутствия усиливается в контексте истории или мифологии, связанной с местом. Город начинает работать не только как архитектурная среда, но и как семантическая констелляция, и как мистическое пространство.
Так, в Москве наиболее известными Местами Силы являются Воробьевы горы; холм в Царицыно, где было расположено древнее языческое капище; Коломенское с Голосовым оврагом, в котором находятся почитаемые с незапамятных времен древние валуны; курганы на реке Яуза; разумеется, Красная площадь и особенно собор Василия Блаженного. Многие церкви и монастыри сенситивы тоже причисляют к Местам Силы.
Сила может появиться и вокруг сооружений, которые были воздвигнуты недавно. Считается, что Воробьевы горы энергетически связаны с Академией наук и зданием МГУ.
Считается, что открытый в 2004 году мост на Патриарших прудах, сооруженный по проекту архитектора М. Посохина, художника З. Церетели и инженеров А. Колчина и О. Чемеринского, помогает москвичам и гостям столицы решать финансовые проблемы. Достаточно пройти через этот мост с мыслью о том, что финансовые проблемы остались позади, и постоять некоторое время на ступеньках храма Христа Спасителя.
«Не мир принес я вам, но меч…»
Присутствие Священного в городе потихоньку вызывает поляризацию в городском сообществе. На одном полюсе оказываются рационально мыслящие, хорошо образованные горожане с рыночной ориентацией и способностями рассчитывать и предвидеть. Они склонны видеть в городской иеротопии признаки процесса архаизации, последствия которого представляются им весьма печальными. Согласно А. Ахиезеру, «архаизация выступает как форма регресса, в которой программы деятельности носят специфический для догосударственного общества характер, связанный с доосевой культурой, с господством чисто локальных миров, где отношения основаны на эмоциях людей, чей кругозор ограничивался лично знакомыми членами локального сообщества, не знавшими развития как культурной ценности».
Важным признаком архаизации российского государства является и слабый инновационный потенциал развития. К примеру, в 2014 году в Глобальном индексе инноваций (ГИИ) Россия занимала 49 место из 143 стран. По показателям доли инновационной продукции, ее внедрения на российских предприятиях и доли принципиально новых для рынка товаров Россия в разы отстает и от экономически развитых стран, и от Китая.
Россияне прекрасно отдают себе отчет в отставании страны: так, в 2010 году более половины респондентов были согласны с тем, что наша страна слабее 8 развитых стран мира в области внедрения инноваций в промышленности, и еще больше - почти 2/3 - высказались подобным образом об уровне внедрения технических новинок в повседневную жизнь. При этом анализ индикаторов ГИИ свидетельствует о том, что в 2014-м одной из сильных сторон России были качество человеческого капитала (30-е место) и развитие знаний и технологий (34-е место), в то время как мешали развитию несовершенные институты (88-е место), низкие показатели творческой деятельности (72-е место) и развития внутреннего рынка (111-е место).
Это говорит о том, что для динамичного развития страны, а также преодоления растущих архаических тенденций еще существует определенный запас прочности в виде человеческого капитала, однако данный ресурс явно не используется государством в полной мере.
Вместо этого в обществе укрепляются патерналистские настроения, которые, с одной стороны, стабилизируют ситуацию, с другой - блокируют запуск механизмов внутреннего развития. «В политических ориентациях россиян в последнее время активно прослеживается запрос на «сильное государство» и «твердую руку» в управлении». Всё сильнее проявляются негативные тенденции, означающие реанимацию архаических общественных практик и генерирование «малых» социальных связей, сопротивление инновациям, эскапизм и уход от различных форм социальной активности. Научно-технический прогресс приспосабливается под архаическое сознание, образованность становится уделом избранных. Это может грозить уже в ближайшей перспективе разложением общего социального пространства и масштабной деградацией социума.
В это же время на другом полюсе люди, отказавшиеся от опоры на интеллект, питают оптимизм, связанный с надеждой на духовное возрождение, наступление новой эры, великий переход. Торжествуя, они выбирают путь сердца, заявляют, что «сложное» от слова «ложное», и отвергают всё, что происходит «от ума».
Следует отдать должное эпохе модерна, ибо прогресс, который она принесла, как ничто иное избавил человека от огромного количества проблем и страданий, которые всегда воспринимались как естественные спутники на его скорбном пути. И агенты контрмодерна действительно подталкивают человека к смрадной пещере, из которой он не так давно вышел. И если так пойдет дальше, то перспективы оказаться там уже не кажутся нереальными.
Однако модерн отобрал у человека важные символы, которые связывали его с природой, хранящей в своих глубинах отпечатки изначального и код доступа к источникам силы.
С точки зрения глубинной психологии, в основе конфликта между традиционно-религиозным и так называемым современным научным подходами лежат вышеупомянутые конкретистские и редуктивные заблуждения.
Поскольку этот конфликт составляет коллективную проблему, мы все несем в себе что-то от этого конфликта. По этому поводу Юнг пишет:
«Тот, кто рассуждает о таких вопросах, как религиозный символизм, неизбежно рискует быть разорванным в клочья двумя сторонами бескомпромиссного спора по этим вопросам. В основе этого конфликта лежит странное предположение, что вещь действительна, если она проявляется в виде физического факта. Поэтому одни люди считают физически возможным рождение Христа от девы, тогда как другие опровергают такое рождение как физически невозможное.
Каждый может убедиться в том, что этот конфликт не имеет логического разрешения и поэтому лучше не ввязываться в такие бесплодные дискуссии. Правы как та, так и другая стороны. И, тем не менее, они без труда достигли бы соглашения, если бы отказались от употребления термина физический. Физическое не является единственным критерием истины: существуют также и психические истины, которые невозможно ни объяснить, ни доказать, ни опровергнуть физическим путем. Если бы, например, существовало общее убеждение, что река Рейн одно время текла вспять, от устья к истокам, тогда само по себе это убеждение было бы фактом, даже если с физической точки зрения такое утверждение представлялось совершенно невероятным.
К указанному типу относятся религиозные (или символические) утверждения. Они относятся ко всем вещам, которые невозможно установить в качестве физических фактов.
Конфликт между религиозными (или символическими) утверждениями и наблюдаемыми физическими явлениями свидетельствует о том, что, вопреки физическому восприятию, (символический) дух автономен и что психический опыт в определенной мере не зависит от физических данных. Психика является независимым фактором, и религиозные (или символические) утверждения являются психическими признаниями, которые, в конечном счете, опираются на бессознательные процессы. Эти процессы недоступны физическому восприятию, они демонстрируют свое существование через признания психического».
Наличие конфликта в обществе и связанное с ним напряжение можно рассматривать как симптом. А симптом - это распавшийся символ.
Снятие напряжения произойдет тогда, когда этот символ будет найден или восстановлен. Поиск этого символа - задача не только и не столько психологии, сколько разного рода практик, включающих в себя в том числе искусство и путешествия. Этот символ невозможно создать. Скорее всего, он хранится в географическом пространстве нашей планеты, но до сих пор не обретен, потому что не пришло время интуиции, способной заметить и прочесть его.
Это время возможно приблизить внимательным отношением к дыханию Другого в самом себе. Потому что Другой имеет опору на непривычную психическую функцию, связь с которой послужит ключом доступа к высшим контекстам, содержащим в себе потенциал исцеления, необходимый сегодня жизненному миру человека.
* Психолог, путешественник, музыкант. Директор Института Развития Личности «Синхронисити 8».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 20 января 2022 года, № 1-2 (222-223)
Окончание
Иеротопия в пространстве таких городов вступает в конфликт с городской идентичностью. К примеру, Норильск. Город начал строиться в 1935 году. Строительство города осуществлялось заключенными ГУЛАГа. В архитектуре многих зданий Норильска и в планировочных решениях прослеживается стилистическое сходство с архитектурой советского Ленинграда. Это объясняется количеством приглашенных в Норильск ленинградских архитекторов. Позже, в 1960-е годы, во времена комсомольских десантов, в архитектуру Норильска были внесены тенденции типового строительства.
Единственный храм Норильска - церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Церковь построена в 1999 году на пожертвования прихожан. В своей восточной части находится на расстоянии 30-40 метров от панельных девятиэтажек.
Конечно, архитектура спального района советского города вступает в диссонанс с архитектурой пятиглавого православного храма. «Девятиэтажки» закрывают храм с востока. По высоте они выше четырех глав храма. Типовой панельный девятиэтажный дом без архитектурных излишеств предназначен для «человеческих организмов», обслуживающих машины на социалистическом производстве, храм же - таинственный дом Божий, являющий молящемуся в нем всю полноту Божественного присутствия. Предполагается, что молящийся, будучи созданным по образу и подобию Божьему, через соприкосновение с божественным присутствием становится осведомленным о своей истинной природе и своем достоинстве, которое в православном христианстве понимается как потребность не умалять высокое предназначение человека, заключающееся в служении высоким идеалам любви, разумности, свободы, пристрастием к земному, временному. В то время как достоинство человека в советском понимании заключается в служении общественному, то есть земному, временному. За взаимодействием двух типов организации пространства в культурном ландшафте города скрывается конфликт двух типов культур, основанных на различных организующих человеческое бытие принципах.
[Spoiler (click to open)]
Проникновение Священного в обмерщвленное социализмом пространство современных российских городов происходит не только в виде христианской, мусульманской или буддистской иеротопий.
Фланирующие по городским улицам сенситивы то тут, то там нащупывают биение незримой духовной Силы. Переживание ее присутствия усиливается в контексте истории или мифологии, связанной с местом. Город начинает работать не только как архитектурная среда, но и как семантическая констелляция, и как мистическое пространство.
Так, в Москве наиболее известными Местами Силы являются Воробьевы горы; холм в Царицыно, где было расположено древнее языческое капище; Коломенское с Голосовым оврагом, в котором находятся почитаемые с незапамятных времен древние валуны; курганы на реке Яуза; разумеется, Красная площадь и особенно собор Василия Блаженного. Многие церкви и монастыри сенситивы тоже причисляют к Местам Силы.
Сила может появиться и вокруг сооружений, которые были воздвигнуты недавно. Считается, что Воробьевы горы энергетически связаны с Академией наук и зданием МГУ.
Считается, что открытый в 2004 году мост на Патриарших прудах, сооруженный по проекту архитектора М. Посохина, художника З. Церетели и инженеров А. Колчина и О. Чемеринского, помогает москвичам и гостям столицы решать финансовые проблемы. Достаточно пройти через этот мост с мыслью о том, что финансовые проблемы остались позади, и постоять некоторое время на ступеньках храма Христа Спасителя.
«Не мир принес я вам, но меч…»
Присутствие Священного в городе потихоньку вызывает поляризацию в городском сообществе. На одном полюсе оказываются рационально мыслящие, хорошо образованные горожане с рыночной ориентацией и способностями рассчитывать и предвидеть. Они склонны видеть в городской иеротопии признаки процесса архаизации, последствия которого представляются им весьма печальными. Согласно А. Ахиезеру, «архаизация выступает как форма регресса, в которой программы деятельности носят специфический для догосударственного общества характер, связанный с доосевой культурой, с господством чисто локальных миров, где отношения основаны на эмоциях людей, чей кругозор ограничивался лично знакомыми членами локального сообщества, не знавшими развития как культурной ценности».
Важным признаком архаизации российского государства является и слабый инновационный потенциал развития. К примеру, в 2014 году в Глобальном индексе инноваций (ГИИ) Россия занимала 49 место из 143 стран. По показателям доли инновационной продукции, ее внедрения на российских предприятиях и доли принципиально новых для рынка товаров Россия в разы отстает и от экономически развитых стран, и от Китая.
Россияне прекрасно отдают себе отчет в отставании страны: так, в 2010 году более половины респондентов были согласны с тем, что наша страна слабее 8 развитых стран мира в области внедрения инноваций в промышленности, и еще больше - почти 2/3 - высказались подобным образом об уровне внедрения технических новинок в повседневную жизнь. При этом анализ индикаторов ГИИ свидетельствует о том, что в 2014-м одной из сильных сторон России были качество человеческого капитала (30-е место) и развитие знаний и технологий (34-е место), в то время как мешали развитию несовершенные институты (88-е место), низкие показатели творческой деятельности (72-е место) и развития внутреннего рынка (111-е место).
Это говорит о том, что для динамичного развития страны, а также преодоления растущих архаических тенденций еще существует определенный запас прочности в виде человеческого капитала, однако данный ресурс явно не используется государством в полной мере.
Вместо этого в обществе укрепляются патерналистские настроения, которые, с одной стороны, стабилизируют ситуацию, с другой - блокируют запуск механизмов внутреннего развития. «В политических ориентациях россиян в последнее время активно прослеживается запрос на «сильное государство» и «твердую руку» в управлении». Всё сильнее проявляются негативные тенденции, означающие реанимацию архаических общественных практик и генерирование «малых» социальных связей, сопротивление инновациям, эскапизм и уход от различных форм социальной активности. Научно-технический прогресс приспосабливается под архаическое сознание, образованность становится уделом избранных. Это может грозить уже в ближайшей перспективе разложением общего социального пространства и масштабной деградацией социума.
В это же время на другом полюсе люди, отказавшиеся от опоры на интеллект, питают оптимизм, связанный с надеждой на духовное возрождение, наступление новой эры, великий переход. Торжествуя, они выбирают путь сердца, заявляют, что «сложное» от слова «ложное», и отвергают всё, что происходит «от ума».
Следует отдать должное эпохе модерна, ибо прогресс, который она принесла, как ничто иное избавил человека от огромного количества проблем и страданий, которые всегда воспринимались как естественные спутники на его скорбном пути. И агенты контрмодерна действительно подталкивают человека к смрадной пещере, из которой он не так давно вышел. И если так пойдет дальше, то перспективы оказаться там уже не кажутся нереальными.
Однако модерн отобрал у человека важные символы, которые связывали его с природой, хранящей в своих глубинах отпечатки изначального и код доступа к источникам силы.
С точки зрения глубинной психологии, в основе конфликта между традиционно-религиозным и так называемым современным научным подходами лежат вышеупомянутые конкретистские и редуктивные заблуждения.
Поскольку этот конфликт составляет коллективную проблему, мы все несем в себе что-то от этого конфликта. По этому поводу Юнг пишет:
«Тот, кто рассуждает о таких вопросах, как религиозный символизм, неизбежно рискует быть разорванным в клочья двумя сторонами бескомпромиссного спора по этим вопросам. В основе этого конфликта лежит странное предположение, что вещь действительна, если она проявляется в виде физического факта. Поэтому одни люди считают физически возможным рождение Христа от девы, тогда как другие опровергают такое рождение как физически невозможное.
Каждый может убедиться в том, что этот конфликт не имеет логического разрешения и поэтому лучше не ввязываться в такие бесплодные дискуссии. Правы как та, так и другая стороны. И, тем не менее, они без труда достигли бы соглашения, если бы отказались от употребления термина физический. Физическое не является единственным критерием истины: существуют также и психические истины, которые невозможно ни объяснить, ни доказать, ни опровергнуть физическим путем. Если бы, например, существовало общее убеждение, что река Рейн одно время текла вспять, от устья к истокам, тогда само по себе это убеждение было бы фактом, даже если с физической точки зрения такое утверждение представлялось совершенно невероятным.
К указанному типу относятся религиозные (или символические) утверждения. Они относятся ко всем вещам, которые невозможно установить в качестве физических фактов.
Конфликт между религиозными (или символическими) утверждениями и наблюдаемыми физическими явлениями свидетельствует о том, что, вопреки физическому восприятию, (символический) дух автономен и что психический опыт в определенной мере не зависит от физических данных. Психика является независимым фактором, и религиозные (или символические) утверждения являются психическими признаниями, которые, в конечном счете, опираются на бессознательные процессы. Эти процессы недоступны физическому восприятию, они демонстрируют свое существование через признания психического».
Наличие конфликта в обществе и связанное с ним напряжение можно рассматривать как симптом. А симптом - это распавшийся символ.
Снятие напряжения произойдет тогда, когда этот символ будет найден или восстановлен. Поиск этого символа - задача не только и не столько психологии, сколько разного рода практик, включающих в себя в том числе искусство и путешествия. Этот символ невозможно создать. Скорее всего, он хранится в географическом пространстве нашей планеты, но до сих пор не обретен, потому что не пришло время интуиции, способной заметить и прочесть его.
Это время возможно приблизить внимательным отношением к дыханию Другого в самом себе. Потому что Другой имеет опору на непривычную психическую функцию, связь с которой послужит ключом доступа к высшим контекстам, содержащим в себе потенциал исцеления, необходимый сегодня жизненному миру человека.
* Психолог, путешественник, музыкант. Директор Института Развития Личности «Синхронисити 8».
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 20 января 2022 года, № 1-2 (222-223)