Беру и помню
Рубрика: Факультет ненужных вещей
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Была в детстве такая забава, не самая, может быть, необыкновенная, но по-своему атмосферная. Называлась «бери и помни», а начиналась за обеденным столом, когда в тарелке одного из обедающих попадалась небольшая куриная косточка, похожая на равнобедренный треугольник, но только без нижней, короткой, грани. Косточка извлекалась на свет божий, вытиралась или облизывалась, и счастливый ее обладатель предлагал своему сотрапезнику: «Поспорим?»
Сказано - сделано: загадывали желание и спорили. Спорщики зажимали ответвления анатомического треугольника двумя пальцами каждый и, прикладывая небольшое усилие, разламывали его пополам. При этом в руках у одного из споривших оставалась сторона вместе со своеобразной вершиной, а в руках у другого - простая палочка вроде спички.
Но сам спор - это только полдела. После него всё и начиналось и тянуться могло часами, а то и днями. После разламывания косточки спорщики выходили на настоящую дуэль. Дуэль состояла в том, что спорщики нет-нет да и предлагали своему визави взять у них что-нибудь из рук в руки. Взять визави мог, но при этом должен был обязательно сказать заветные слова: «Беру и помню».
Как только эта фраза произносилась, очередная фаза дуэли считалась исчерпанной, а выстрел - неудачным. И так это длилось до тех пор, пока кто-либо из спорщиков не забывал произнести заветные слова. В этом случае второй спорщик, выждав секунду-другую, победно констатировал: дескать, «бери и помни!». Вот после этого спор в самом деле считался исчерпанным, и проспоривший должен был заплатить по счетам. Такая вот курица.
1
С Василием Александровичем СОБОЛЕВЫМ мы познакомились так. Занимаясь историей нашего музея, я вдруг раскопал неожиданный для себя сюжет, связанный с именем его отца. Как-то вдруг выяснилось, что это он, простой научный сотрудник литературного музея Александр Васильевич Соболев, а не значившиеся в документах 1940-х годов музейными директорами чиновники из идеологических отделов райкомов и горкомов, и был человеком, который заложил основы того, что после превратится в этот самый музей.
[Spoiler (click to open)]
Придя с войны, Соболев стал единственным научным сотрудником музея, разыскал архив скончавшегося приятеля Горького Александра Смирнова (Треплева), вступил в переписку с Екатериной Павловной Пешковой, убедил ее в необходимости приехать в Куйбышев. Потом на него напишут донос и из музея выгонят, после чего Соболев будет писать в куйбышевские и не только в куйбышевские газеты небольшие статьи и зарисовки на краеведческие темы, издаст даже небольшую книжечку «Жигулёвская кругосветка» о Самаре и ее окрестностях, будет водить экскурсии по городу и переписываться с Екатериной Павловной, но уже не как сотрудник музея, а как частное лицо, знавшее об этом городе столько, сколько не знала о нем и сотня нечастных. А еще он будет пить - много и разное, и когда уйдет, газеты не будут помещать на своих страницах некрологов о нем. Подумаешь, кто он такой, этот Соболев!
И вот, изучая музейные документы и переписку с разными людьми, я и выяснил, что этот самый Соболев сыграл в истории нашего музея одну из ключевых ролей. Нет, проработал совсем недолго, но роль сыграл. И вот об этом я и написал в книжке «Екатерина Павловна Пешкова и Самара» и в других книжках тоже. И когда сын того самого Соболева, Василий Александрович, приехал в Самару из Днепропетровска, где жил и играл на сцене Днепропетровского русского театра, он нашел меня в музее и сказал: «Не удивляйтесь: моя фамилия Соболев, и я очень хочу пожать вам руку».
Вот так мы познакомились, а потом много-много общались - встречались в музее, ходили по городу, говорили по телефону… А как-то во время одного из приездов в Самару Василий Александрович пришел в музей с подарком, и подарок был не один, их было сразу несколько.
- Мишенька, вот я хочу сделать тебе подарок. Я был в Рязани, заезжал к своему другу Володе Астахову, встречался там и с другими людьми и там о тебе вспомнил. Я хочу подарить тебе книгу, но не свою, потому что моей книги я так и не написал, а книгу одного очень хорошего поэта - Павла Васильева. Если ты не знаешь такого поэта, то это напрасно. Ты почитай его, обязательно почитай, и тебя тогда за уши не оторвешь от его стихов. Он их, правда, не очень много написал, потому что не успел. Он вообще очень мало прожил - нет, не потому что болел, совсем не поэтому. Да ты почитай эту книгу, там всё написано.
Но я хочу подарить тебе эту книгу еще и потому, что на ней есть дарственная надпись. Знаешь, кому? Тебе. Я был в Рязани у дочери Павла Васильева, говорил с ней и рассказал, что вот есть в Самаре такой человек, который раскопал о моем отце правду и вернул ему доброе имя - имя труженика и настоящего музейщика. И она подписала тебе вот эту книгу стихов своего отца. Вот ее я тебе и дарю. А ещё я хочу передать тебе дневник и стихи своего отца, Александра Васильевича Соболева. Я знаю, у тебя сейчас совсем мало времени, чтобы ими заниматься. У тебя сейчас работа, маленький ребёнок, разные другие заботы и хлопоты. Но вот я тебе всё это передаю, из рук в руки, а ты - бери и помни. Понимаешь, бери и помни.
Василия Александровича Соболева не стало совсем скоро - об этом мне сообщила его приятельница Светлана Смолич. Возвращаюсь я как-то домой, а в домашнем телефоне на автоответчике сообщение: «Не стало Васи Соболева, Василия Александровича…»
Павла Васильева я прочитал. Дневник Александра Васильевича нет-нет да и беру в руки - сын вырос, но забот и хлопот пока меньше не стало. Но я помню, Василий Александрович, я помню.
2
А как-то - это тоже было в музее - Василий Александрович Соболев при мне повздорил с еще одним очень мне симпатичным человеком. Человека звали Исай Львович ФИШГОЙТ, и жил он совсем рядом с нашей усадьбой, на Чапаевской. Буквально в сотне, может быть, метров: выходишь из усадьбы, поворачиваешь в переулочек, идешь, внимательно смотря под ноги, и вот ты уже на Чапаевской у дома Исая Львовича.
Мы к нему не однажды ходили - и на чай с пирожками Ларисы Николаевны, и просто поболтать. И было это так: поднимаешься на крыльцо, звонок в дверь, голос в домофоне и - лестница наверх. А на лестнице уже ждут протянутая рука хозяина и верный пес, огромный красавец и верный товарищ на утренних прогулках по той же Чапаевской. «Ну давай, заходи-заходи, ты из музэя или как?»
И вот как-то Исай Львович был в гостях в этом самом музэе. И приехавший в Самару из Днепропетровска Василий Александрович Соболев тоже зашел на огонек. Пили чай, говорили про жизнь. А потом стали вспоминать - город, детство, юность. И слово за слово едва ли не подрались - не буквально, разумеется, горячо, но не буквально.
- Как он мог стоять на этом углу, если он стоял на совсем другом углу, рядом?
- А я говорю, что не рядом, рядом он стоять никак не мог, я это очень хорошо помню!
- Что же я, по-вашему, забыл такие очевидные вещи? Знаете, сколько раз я там был?!
- А у меня вообще товарищ жил по соседству!
Одним словом, музейный самовар кипел, а спорщики кипели еще громче - кипели, сидя за столом, кипели и после. «Как он мог подумать, что я спутаю, где стоял пивной ларек на Льва Толстого?!» - «Да меня ночью разбуди, и я, не задумываясь, всю улицу вам нарисую!»
Это было забавно и трогательно, и я там был и запоминал всё, что было в моих силах, потому что знал, что повториться это уже никогда не может.
А потом Исай Львович написал книгу и, наверное, каждого, кого он в этой книге упомянул, приглашал на отдельную презентацию. Все презентации проходили там же, на втором этаже дома на Чапаевской, за столом, сервированным верной спутницей автора Ларисой Николаевной Сорокиной. Лев Абрамович Сандлер приехал с гитарой и пел песни, а хозяин подписывал книги и произносил тосты…
Уже потом, много позже, я понял, где я тогда был и зачем мне всё это было подарено. Как мы все-таки поздно это понимаем, как не бережем подаренное.
3
С Борисом Александровичем КОЖИНЫМ нас познакомил Исай Львович Фишгойт, и Борис Александрович сразу взял быка за рога:
- Старик, я должен рассказать тебе одну очень важную вещь. Нет, ты мне не говори, пожалуйста, что тебе некогда и ты бежишь. Я же тебе сказал: важную вещь. Ну, теперь ты меня услышал? Всего одну, понимаешь, всего одну. Но если я тебе ее не расскажу, я себе этого не прощу, и ты мне тоже этого не простишь. Ну, ты готов? Вот я тебе ее рассказываю.
Я тебе должен рассказать, как я в первый раз побывал вот в этом твоем музее. Ты знаешь, когда это было? Это было в тот самый день, когда он открылся. И в тот самый вечер. Ты ведь в курсе, что сын Алексея Толстого Никита Алексеевич прилетел на открытие уже поздно вечером? Нет, он прилетел поздно вечером не потому, что ему было неинтересно. Как ему может быть неинтересно? Ведь он же сын того самого человека, про которого и был сделан этот музей! Нет, он прилетел вечером, потому что он принимал экзамен в университете, а когда принял экзамен - сел на самолет в Пулково и полетел в Куйбышев.
И его сразу повезли на торжественное заседание в театр драмы. На торжественное заседание, посвященное столетию его отца Алексея Толстого. Был такой писатель, это ты, я думаю, знаешь. И вот когда это заседание окончилось, вот только тогда Никита Алексеевич Толстой отправился в только что открывшийся музей. Но он отправился туда не один - ты понимаешь? И вот в этом вся соль! Нет, он отправился в этот музей вместе с Ритой Лимаровой, и с сыном Иваном, и с дочерью Татьяной. А еще с ними в этот музей отправилась наша съемочная группа, группа со студии кинохроники.
И вот когда мы все вместе пришли в ваш музей, тут я и увидел замечательную картину. Старик, ты понимаешь, что есть такие картины, которые не повторяются? Они случаются только один раз, и считай, что тебе повезло, если ты при этом был где-то рядом. И я был тогда рядом с гардеробом. А ведь это был январь, ты понимаешь? А в январе в нашей с тобой Самаре бывают холода и даже морозы, и в том январе тоже был мороз, - и все были, разумеется, в пальто и в шапках, и даже с шарфами, ну и так далее. И вот Никита Алексеевич Толстой, который тоже был в пальто и в шапке, зашел в гардероб, чтобы всё это снять и подняться в ту самую квартиру, где когда-то жил его отец Алексей Толстой.
И вот здесь, в гардеробе, - ты понимаешь, там же некуда убежать, он совсем маленький, - и вот в этом маленьком гардеробе на Никиту Толстого буквально садятся его дети, сын и дочь, и начинают потрошить его карманы! Что они там ищут? Старик, ты наивен, как ребенок! Что они там могут искать? Нет, не карамельки, совсем не карамельки. И даже не жевательную резинку - они ищут сигареты. Потому что они свои уже выкурили, а у него сигареты еще остались…
Ну, ты понял, какую я рассказал тебе историю? Ты понял теперь, почему я должен был обязательно рассказать тебе эту историю? А кому же я еще ее расскажу - это же ты ходишь на работу в этот музей и вешаешь пальто в том самом гардеробе, где я всё это увидел. И было это 6 января 1983 года, ты это не забудь, пожалуйста. Если забудешь - позвони мне, я тебе еще раз ее расскажу, конечно. Но все-таки постарайся не забыть. Вот и всё. Я же обещал, что расскажу тебе всего одну историю, вот я ее и рассказал. Ну, а теперь можешь бежать по своим делам, если они у тебя еще есть. Ну, давай, старик, будь здоров. Если забудешь историю - звони, я расскажу тебе ее еще раз.
Нет, я не забыл этой истории, но Борису Александровичу иногда все-таки звонил. Нечасто, чаще по делам, еще чаще - с какими-то деловыми просьбами. Однажды попросил, например, помочь раздобыть его чудесную книжку: «Борис Александрович, обегал все магазины - не могу найти». На следующий день он принес мне эту книжку в музей, подписал так: «Михаил Анатольевич, дарю Вам эту книгу в музее Алексея Толстого накануне Нового года. Почитайте, - может быть, она Вам понравится».
А как-то, несколько лет назад, Борис Александрович накануне Нового года позвонил мне. Это было 31 декабря, в девятом часу вечера. Наверное, он звонил тогда многим, тем, кого считал - нет, не друзьями, друзьями мы, разумеется, не были, - тем, кого считал людьми, достойными новогоднего звонка.
- Поздравляю тебя, старичок. Слушай анекдот: «Зима. Михайловское. Пушкин. Няня пьет (она всё время пьет). А Пушкин пишет: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека». Пишет и зачеркивает: «Нет, это еще рано». Здорово, да? «Это еще рано».
- Хороший анекдот, Борис Александрович.
- Это не анекдот, это притча. Ты ее расскажи кому-нибудь, чтобы не забыть.
- А я ее запишу.
- Вот и хорошо, запиши. А я звонил наверх. Мне сказали, что этот год високосный. Это значит, что на один день больше радости.
- Хорошо, Борис Александрович, будем на это надеяться.
- Нет, на это не надо надеяться. Я звонил наверх, а там точно знают. Ну, давай, старичок, будь здоров!
- И вы, Борис Александрович, будьте здоровы. До следующего года!
Притчу я записал тогда же, на всякий случай. И притчу, и весь наш разговор, каким я его тогда запомнил. Беру и помню, Борис Александрович, беру и помню.
***
И вот иду я теперь по городу и прихожу в свой музей. И вешаю пальто в том самом гардеробе. И помню и то, и другое, и третье. А рассказать об этом почти что и некому.
На фото:
1 - Василий Александрович Соболев
2 - Исай Львович Фишгойт
3 - Борис Александрович Кожин
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 11 ноября 2021 года, № 21 (218)
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН *
Была в детстве такая забава, не самая, может быть, необыкновенная, но по-своему атмосферная. Называлась «бери и помни», а начиналась за обеденным столом, когда в тарелке одного из обедающих попадалась небольшая куриная косточка, похожая на равнобедренный треугольник, но только без нижней, короткой, грани. Косточка извлекалась на свет божий, вытиралась или облизывалась, и счастливый ее обладатель предлагал своему сотрапезнику: «Поспорим?»
Сказано - сделано: загадывали желание и спорили. Спорщики зажимали ответвления анатомического треугольника двумя пальцами каждый и, прикладывая небольшое усилие, разламывали его пополам. При этом в руках у одного из споривших оставалась сторона вместе со своеобразной вершиной, а в руках у другого - простая палочка вроде спички.
Но сам спор - это только полдела. После него всё и начиналось и тянуться могло часами, а то и днями. После разламывания косточки спорщики выходили на настоящую дуэль. Дуэль состояла в том, что спорщики нет-нет да и предлагали своему визави взять у них что-нибудь из рук в руки. Взять визави мог, но при этом должен был обязательно сказать заветные слова: «Беру и помню».
Как только эта фраза произносилась, очередная фаза дуэли считалась исчерпанной, а выстрел - неудачным. И так это длилось до тех пор, пока кто-либо из спорщиков не забывал произнести заветные слова. В этом случае второй спорщик, выждав секунду-другую, победно констатировал: дескать, «бери и помни!». Вот после этого спор в самом деле считался исчерпанным, и проспоривший должен был заплатить по счетам. Такая вот курица.
1
С Василием Александровичем СОБОЛЕВЫМ мы познакомились так. Занимаясь историей нашего музея, я вдруг раскопал неожиданный для себя сюжет, связанный с именем его отца. Как-то вдруг выяснилось, что это он, простой научный сотрудник литературного музея Александр Васильевич Соболев, а не значившиеся в документах 1940-х годов музейными директорами чиновники из идеологических отделов райкомов и горкомов, и был человеком, который заложил основы того, что после превратится в этот самый музей.
[Spoiler (click to open)]
Придя с войны, Соболев стал единственным научным сотрудником музея, разыскал архив скончавшегося приятеля Горького Александра Смирнова (Треплева), вступил в переписку с Екатериной Павловной Пешковой, убедил ее в необходимости приехать в Куйбышев. Потом на него напишут донос и из музея выгонят, после чего Соболев будет писать в куйбышевские и не только в куйбышевские газеты небольшие статьи и зарисовки на краеведческие темы, издаст даже небольшую книжечку «Жигулёвская кругосветка» о Самаре и ее окрестностях, будет водить экскурсии по городу и переписываться с Екатериной Павловной, но уже не как сотрудник музея, а как частное лицо, знавшее об этом городе столько, сколько не знала о нем и сотня нечастных. А еще он будет пить - много и разное, и когда уйдет, газеты не будут помещать на своих страницах некрологов о нем. Подумаешь, кто он такой, этот Соболев!
И вот, изучая музейные документы и переписку с разными людьми, я и выяснил, что этот самый Соболев сыграл в истории нашего музея одну из ключевых ролей. Нет, проработал совсем недолго, но роль сыграл. И вот об этом я и написал в книжке «Екатерина Павловна Пешкова и Самара» и в других книжках тоже. И когда сын того самого Соболева, Василий Александрович, приехал в Самару из Днепропетровска, где жил и играл на сцене Днепропетровского русского театра, он нашел меня в музее и сказал: «Не удивляйтесь: моя фамилия Соболев, и я очень хочу пожать вам руку».
Вот так мы познакомились, а потом много-много общались - встречались в музее, ходили по городу, говорили по телефону… А как-то во время одного из приездов в Самару Василий Александрович пришел в музей с подарком, и подарок был не один, их было сразу несколько.
- Мишенька, вот я хочу сделать тебе подарок. Я был в Рязани, заезжал к своему другу Володе Астахову, встречался там и с другими людьми и там о тебе вспомнил. Я хочу подарить тебе книгу, но не свою, потому что моей книги я так и не написал, а книгу одного очень хорошего поэта - Павла Васильева. Если ты не знаешь такого поэта, то это напрасно. Ты почитай его, обязательно почитай, и тебя тогда за уши не оторвешь от его стихов. Он их, правда, не очень много написал, потому что не успел. Он вообще очень мало прожил - нет, не потому что болел, совсем не поэтому. Да ты почитай эту книгу, там всё написано.
Но я хочу подарить тебе эту книгу еще и потому, что на ней есть дарственная надпись. Знаешь, кому? Тебе. Я был в Рязани у дочери Павла Васильева, говорил с ней и рассказал, что вот есть в Самаре такой человек, который раскопал о моем отце правду и вернул ему доброе имя - имя труженика и настоящего музейщика. И она подписала тебе вот эту книгу стихов своего отца. Вот ее я тебе и дарю. А ещё я хочу передать тебе дневник и стихи своего отца, Александра Васильевича Соболева. Я знаю, у тебя сейчас совсем мало времени, чтобы ими заниматься. У тебя сейчас работа, маленький ребёнок, разные другие заботы и хлопоты. Но вот я тебе всё это передаю, из рук в руки, а ты - бери и помни. Понимаешь, бери и помни.
Василия Александровича Соболева не стало совсем скоро - об этом мне сообщила его приятельница Светлана Смолич. Возвращаюсь я как-то домой, а в домашнем телефоне на автоответчике сообщение: «Не стало Васи Соболева, Василия Александровича…»
Павла Васильева я прочитал. Дневник Александра Васильевича нет-нет да и беру в руки - сын вырос, но забот и хлопот пока меньше не стало. Но я помню, Василий Александрович, я помню.
2
А как-то - это тоже было в музее - Василий Александрович Соболев при мне повздорил с еще одним очень мне симпатичным человеком. Человека звали Исай Львович ФИШГОЙТ, и жил он совсем рядом с нашей усадьбой, на Чапаевской. Буквально в сотне, может быть, метров: выходишь из усадьбы, поворачиваешь в переулочек, идешь, внимательно смотря под ноги, и вот ты уже на Чапаевской у дома Исая Львовича.
Мы к нему не однажды ходили - и на чай с пирожками Ларисы Николаевны, и просто поболтать. И было это так: поднимаешься на крыльцо, звонок в дверь, голос в домофоне и - лестница наверх. А на лестнице уже ждут протянутая рука хозяина и верный пес, огромный красавец и верный товарищ на утренних прогулках по той же Чапаевской. «Ну давай, заходи-заходи, ты из музэя или как?»
И вот как-то Исай Львович был в гостях в этом самом музэе. И приехавший в Самару из Днепропетровска Василий Александрович Соболев тоже зашел на огонек. Пили чай, говорили про жизнь. А потом стали вспоминать - город, детство, юность. И слово за слово едва ли не подрались - не буквально, разумеется, горячо, но не буквально.
- Как он мог стоять на этом углу, если он стоял на совсем другом углу, рядом?
- А я говорю, что не рядом, рядом он стоять никак не мог, я это очень хорошо помню!
- Что же я, по-вашему, забыл такие очевидные вещи? Знаете, сколько раз я там был?!
- А у меня вообще товарищ жил по соседству!
Одним словом, музейный самовар кипел, а спорщики кипели еще громче - кипели, сидя за столом, кипели и после. «Как он мог подумать, что я спутаю, где стоял пивной ларек на Льва Толстого?!» - «Да меня ночью разбуди, и я, не задумываясь, всю улицу вам нарисую!»
Это было забавно и трогательно, и я там был и запоминал всё, что было в моих силах, потому что знал, что повториться это уже никогда не может.
А потом Исай Львович написал книгу и, наверное, каждого, кого он в этой книге упомянул, приглашал на отдельную презентацию. Все презентации проходили там же, на втором этаже дома на Чапаевской, за столом, сервированным верной спутницей автора Ларисой Николаевной Сорокиной. Лев Абрамович Сандлер приехал с гитарой и пел песни, а хозяин подписывал книги и произносил тосты…
Уже потом, много позже, я понял, где я тогда был и зачем мне всё это было подарено. Как мы все-таки поздно это понимаем, как не бережем подаренное.
3
С Борисом Александровичем КОЖИНЫМ нас познакомил Исай Львович Фишгойт, и Борис Александрович сразу взял быка за рога:
- Старик, я должен рассказать тебе одну очень важную вещь. Нет, ты мне не говори, пожалуйста, что тебе некогда и ты бежишь. Я же тебе сказал: важную вещь. Ну, теперь ты меня услышал? Всего одну, понимаешь, всего одну. Но если я тебе ее не расскажу, я себе этого не прощу, и ты мне тоже этого не простишь. Ну, ты готов? Вот я тебе ее рассказываю.
Я тебе должен рассказать, как я в первый раз побывал вот в этом твоем музее. Ты знаешь, когда это было? Это было в тот самый день, когда он открылся. И в тот самый вечер. Ты ведь в курсе, что сын Алексея Толстого Никита Алексеевич прилетел на открытие уже поздно вечером? Нет, он прилетел поздно вечером не потому, что ему было неинтересно. Как ему может быть неинтересно? Ведь он же сын того самого человека, про которого и был сделан этот музей! Нет, он прилетел вечером, потому что он принимал экзамен в университете, а когда принял экзамен - сел на самолет в Пулково и полетел в Куйбышев.
И его сразу повезли на торжественное заседание в театр драмы. На торжественное заседание, посвященное столетию его отца Алексея Толстого. Был такой писатель, это ты, я думаю, знаешь. И вот когда это заседание окончилось, вот только тогда Никита Алексеевич Толстой отправился в только что открывшийся музей. Но он отправился туда не один - ты понимаешь? И вот в этом вся соль! Нет, он отправился в этот музей вместе с Ритой Лимаровой, и с сыном Иваном, и с дочерью Татьяной. А еще с ними в этот музей отправилась наша съемочная группа, группа со студии кинохроники.
И вот когда мы все вместе пришли в ваш музей, тут я и увидел замечательную картину. Старик, ты понимаешь, что есть такие картины, которые не повторяются? Они случаются только один раз, и считай, что тебе повезло, если ты при этом был где-то рядом. И я был тогда рядом с гардеробом. А ведь это был январь, ты понимаешь? А в январе в нашей с тобой Самаре бывают холода и даже морозы, и в том январе тоже был мороз, - и все были, разумеется, в пальто и в шапках, и даже с шарфами, ну и так далее. И вот Никита Алексеевич Толстой, который тоже был в пальто и в шапке, зашел в гардероб, чтобы всё это снять и подняться в ту самую квартиру, где когда-то жил его отец Алексей Толстой.
И вот здесь, в гардеробе, - ты понимаешь, там же некуда убежать, он совсем маленький, - и вот в этом маленьком гардеробе на Никиту Толстого буквально садятся его дети, сын и дочь, и начинают потрошить его карманы! Что они там ищут? Старик, ты наивен, как ребенок! Что они там могут искать? Нет, не карамельки, совсем не карамельки. И даже не жевательную резинку - они ищут сигареты. Потому что они свои уже выкурили, а у него сигареты еще остались…
Ну, ты понял, какую я рассказал тебе историю? Ты понял теперь, почему я должен был обязательно рассказать тебе эту историю? А кому же я еще ее расскажу - это же ты ходишь на работу в этот музей и вешаешь пальто в том самом гардеробе, где я всё это увидел. И было это 6 января 1983 года, ты это не забудь, пожалуйста. Если забудешь - позвони мне, я тебе еще раз ее расскажу, конечно. Но все-таки постарайся не забыть. Вот и всё. Я же обещал, что расскажу тебе всего одну историю, вот я ее и рассказал. Ну, а теперь можешь бежать по своим делам, если они у тебя еще есть. Ну, давай, старик, будь здоров. Если забудешь историю - звони, я расскажу тебе ее еще раз.
Нет, я не забыл этой истории, но Борису Александровичу иногда все-таки звонил. Нечасто, чаще по делам, еще чаще - с какими-то деловыми просьбами. Однажды попросил, например, помочь раздобыть его чудесную книжку: «Борис Александрович, обегал все магазины - не могу найти». На следующий день он принес мне эту книжку в музей, подписал так: «Михаил Анатольевич, дарю Вам эту книгу в музее Алексея Толстого накануне Нового года. Почитайте, - может быть, она Вам понравится».
А как-то, несколько лет назад, Борис Александрович накануне Нового года позвонил мне. Это было 31 декабря, в девятом часу вечера. Наверное, он звонил тогда многим, тем, кого считал - нет, не друзьями, друзьями мы, разумеется, не были, - тем, кого считал людьми, достойными новогоднего звонка.
- Поздравляю тебя, старичок. Слушай анекдот: «Зима. Михайловское. Пушкин. Няня пьет (она всё время пьет). А Пушкин пишет: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека». Пишет и зачеркивает: «Нет, это еще рано». Здорово, да? «Это еще рано».
- Хороший анекдот, Борис Александрович.
- Это не анекдот, это притча. Ты ее расскажи кому-нибудь, чтобы не забыть.
- А я ее запишу.
- Вот и хорошо, запиши. А я звонил наверх. Мне сказали, что этот год високосный. Это значит, что на один день больше радости.
- Хорошо, Борис Александрович, будем на это надеяться.
- Нет, на это не надо надеяться. Я звонил наверх, а там точно знают. Ну, давай, старичок, будь здоров!
- И вы, Борис Александрович, будьте здоровы. До следующего года!
Притчу я записал тогда же, на всякий случай. И притчу, и весь наш разговор, каким я его тогда запомнил. Беру и помню, Борис Александрович, беру и помню.
***
И вот иду я теперь по городу и прихожу в свой музей. И вешаю пальто в том самом гардеробе. И помню и то, и другое, и третье. А рассказать об этом почти что и некому.
На фото:
1 - Василий Александрович Соболев
2 - Исай Львович Фишгойт
3 - Борис Александрович Кожин
* Доктор филологических наук, профессор Самарского университета, старший научный сотрудник Самарского литературного музея имени М. Горького.
Опубликовано в «Свежей газете. Культуре» от 11 ноября 2021 года, № 21 (218)