Дождь про август
Зоя КОБОЗЕВА *
Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.
И. Бродский
Дождь шел дробный, унылый, осенний. В средней полосе так случается в августе, когда неожиданно обрушивается поздняя осень. Не просто поздняя, а тоскливая - с расставаниями, потерями, безнадегой, холодом, разочарованием, отсутствием сил и надежд. Как будто кто-то сказал: «Больше тебя не люблю!»
…Кому-то жизнь дается для великих дверей, гигантских бросков и космических траекторий. А кто-то топчется, как я, между прошлым и будущим, пробуя на вкус дежавю.
Под унылым осенним накрапывающим дождиком я топала лесной безрадостной дорогой в прошлое. Лет десять, а может, и пятнадцать, нет, вру, - двадцать лет отмотала назад, выйдя из электрички на станции Мастрюки. Тогда тоже был такой же позднеоктябрьский август. И сейчас снова дверь электрички открылась в октябрь. Дождь сыпал и сыпал, как в туристской аутентичной этим местам песне: «Солнца не будет, жди не жди, третью неделю льют дожди».
[Spoiler (click to open)]Вообще-то, меня продолжает забавлять это мое шныряние мелкими шажочками между десятилетиями, ощущениями, воспоминаниями, статусами, собственностями (не потеряла, выходит, еще способности смотреть на себя со стороны). Машины и изящного темно-вишневого чемоданчика на колесах уже не было. Были кеды, джинсы, истрепанный клетчатый баул из 90-х с вещами, вселенский безнадежный карантин в голове и дождик по ней же - несчастной и слишком много думающей.
Я просто сдалась на волю спутника, который единственный был в этой зарисовке относительно новый. Для него этот маршрут был в первый раз, а я не навязывала свои прошлые тропинки, просто шла под дождем следом с клетчатым баулом. «Ах, мой милый Августин»...
Но я всё знала. Знала, что сейчас закончится лес явлением старой турбазы. За ней откроется сумасшедше-прекрасный вид на Жигулёвские горы. Вниз поведут ступени к озеру, облюбованному самарской респектабельной буржуазией. Среди их катеров покажется дачно-флибустьерское судно под названием «Мирон». Будут заросли крапивы и запах гнилых яблок. Крепкие запахи рыбы и травы ударят в нос около зеленой Лимпопо. И озеро это я знала уже давно, и изгибы его, и вожделенный выход к острову Соля́ному и к волжским красотам. Ну разве может сравниться тишь мелких речек, озер и проток с ширью и красотой Волги?!! Даже их распускающиеся в полдень белые лилии, даже желтые пластмассовые шарики кувшинок с тропическими листьями-плотами не могут сравниться с волжской стремниной, с воздухом, с простором, с волей, которая и есть жизнь. И для тех, кто семенит под дождем между прошлым и будущим. И для тех, кто шагает по Вселенной семимильными шагами. Волга - и душа наша, и Родина.
Я только не знала, как же это мучительно - выходить на свет дороги с клетчатым баулом и бежать с ним под сплошным осенним дождем, лавируя между луж, получая в лицо брызги иной автомобильной социальности.
***
Помотавшись под дождем в поисках джонки, способной доставить на остров, продрогнув, как в ноябре, я оказалась там, где была сто лет назад, в другой жизни, с людьми, которых уже нет. Людей нет, а остров Соляный, сосны, песчаная коса посередине Волги - есть. Всё на месте! Ты сама - другая, абсолютно другая, а мир, в котором ты гостила много-много лет назад - прежний…
Только тогда, в 18 лет, ты не замечала мелочи: то, что белые лилии распускаются в полдень; то, что серая цапля в камышах похожа на заплутавшуюся коровушку; то, что в цветах луговых можно качаться на ветру, как в гамаке. А сейчас ты приехала прислушиваться, как блуждающая в темноте, дотрагиваться, чуять, втягивать воздух, запахи, ощущения, вбирать мир глазами, как будто в последний раз…
А дождь всё шел. Холод проникал глубже и глубже под старенькую курточку. В детстве у меня был пронзительно добрый и красивый диафильм, который я смотрела в одиночестве на стенке чулана: «Солёный пёс». Соленый, Соляный, солянка. Это мир привычного добра. Дождь закончился.
Коренные жители острова Соля́ного - чайки, раскачивающиеся на волнах, как утки, цапля-бурёнушка, застывшая в камышах и покачивающая хвостом (ну, я так придумала), и рыжий пес, свободно бегающий на ветру и балетно поднимающий то правую, то левую лапу в знак своей автохтонности территории. Жизнь в таких местечках: сон, берег и столовка. И еще сосиски под дешевый рислинг у костра.
Есть любители холодного дыхания осени - в грибных лесах и в рыбалках на зорьке. Я - теплолюбивая, ломающаяся от холода тут же, как стеклянный стакан. Утро встретило меня «Над вечным покоем» и «Надежды маленьким оркестриком». Надеждой, что не будет дождя, и «вечным покоем» Волги с медленными волнами, соснами, песком, чайками, коршунами, утками, косой вдали, лодками рыбаков, тяжелыми всплесками рыб, горами другого берега…
Вышла, поеживаясь, на мокрый песок. Стала молить о солнце и тепле. Так остро в наших краях не хватает жизни теплой, какой-то греческой, других красок, глиняных горшков, серебра кованого. Лето короткое, и всем всегда не хватает любви.
Вот человек ждет-ждет, когда же его полюбят, а когда начинают любить, ему кажется, что он не о таком мечтал. Глупая природа человеческая. У животных всё проще: опасность - беги, гладят-кормят - виляй хвостом.
***
Утром около соседнего домика обнаружила семейство котят с ободранной трехцветной мамой-кошкой во главе. Мама-кошка выставилась на меня своими зелеными глазищами неправильной формы, очень близко посаженными, и нарисованным носом, как на фаюмских портретах.
После дождя рассеиваются тучи. От холода щиплет в носу. Открылся портал небесный. Бог раздвинул небеса и протянул лестницу в рай. Сижу, смиренная, на камешках, одна, людей вокруг нет. В предгорьях на другой стороне церковь золотится. На солнечной дорожке вдали - рыбак. С тем, что мы все переживаем с марта, вдруг серьезно в какое-то мгновение ощутила, что умирать не хочется. Хочется тепла на переносице и тишины. И чтобы любовь была. Нет, лучше, чтобы быть любимой.
Коса посередине Волги, на которую с острова Соля́ного можно приплыть на старых турбазовских лодках, - необитаемый остров полного счастья. Там соединяются два русла, образуя мели. Там жесткие волнистые пески. Там поля из луговых цветов, которые треплет ветер суховей. С прической, конечно, увы. И с лицом, засыпанным песком, но на этой необитаемой волжской косе я вдруг додумалась до великого открытия о любви. Раньше, с детства, я думала, что тебя будут любить, если ты будешь хорошей, отличницей человеческих отношений. Если ты будешь хорошей девочкой, тебя будут любить родители. Если ты будешь самоотверженно любить своего возлюбленного, то он тебя будет любить. Если ты будешь хорошей мамой, то тебя будут любить твои дети. И вдруг утром, с великим внутренним обрушением, я поняла, что если тебя любят, то просто так. Не за красоту, не за чувственность, не за самопожертвования - просто или любят, или не любят. Я осознала это с ужасом и написала короткое эсэмэс своей школьной подруге, с которой дружу с первого класса, мне надо было с кем-то срочно поделиться таким открытием. От нее тут же пришел ответ: «Я тебя люблю просто так»...
***
Дожди закончились. Снова наступило лето. Но пар от холодной ночи такой, что глазом не виден, ледяная дымка. Чайки скользят по этому туманному ледку, как лебеди. Или как уточки. Тишина. Вороны каркают, кликуши соснового леса. Ветер шелестит осокой. Волны плещутся, как палочкой по металлофону звук идет, нежный-нежный, ласковый-ласковый. Вышла на деревянный помост перед столовкой. И вдруг утро прорезало другое. Дяденька моет деревянные столы, и у него на весь мир магнитофон: «А ты стоишь на берегу в синем платье!»
За вчерашний день я два раза совершала попытки уплыть с острова на веслах. Бежать на веслах мне больше нравится на середину Волги, на чудо-косу. Два рукава проток, соединяясь в одно русло, создают волны, сквозь которые не прогребешь. И я передумала бежать туда, тем более что тихие речки, протоки, озера меня и не особенно вдохновляют.
Солнце продиралось сквозь тучи - наступала жара. Наступала жара, и в полном островном одиночестве я скидывала куртку, свитер, джинсы, кеды, футболку и загорала. Через секунду небесный як заслонял солнце, я надевала на себя футболку, свитер, куртку, джинсы, кеды. И так полдня.
Как описать карту звездного неба над Жигулями? Над мысом острова Соля́ного ковшом лопает окуней из черной Волги Большая Медведица. А ты, как дремучий необразованный человечишка, пытаешься вспомнить: треугольник с хвостиком - это кто? Три звездочки подряд - это кто? Помню-помню, это «туманности Андромеды». Помню-помню, это «лунная пыль». А это Персей в сандалиях бежит с головой Медузы Горгоны, а это Альфа Центавра...
Небо нависло всеми россыпями. Прикреплены намертво к небосводу эти звезды - ни одна не упала. Я всё мечтаю: вот упадет звездочка, и я загадаю желание, и оно сбудется. Но мчатся в ночи из проток в Волгу катера с зелеными огоньками…
***
Наверное, взрослая жизнь - это когда рыбалка, шашлыки, заботы, добыча, бани, вино... Вино - для забвения. И без божеств.
На косе посреди Волги есть божественные заливные луга цветов. Кашки, знаете, как пахнут? Приторно и блаженно. Ломать их легко. Бродить среди этого острова цветов - легко, цветы растут из песка. Никаких насекомых, их сдувает ветром. Никаких деревьев. Стремнина с двух сторон и цветочные луга посередине. Трясогузки только мечутся из травы.
На выходные остров Соляный наполняется отдыхающими. Спустилась на берег вдохнуть утреннюю реку, а с лодки вывалились два таких огромных парня с букетами иван-чая и побежали к домикам - наверное, будить своих любимых.
На день было запланировано Приключение: обойти на лодке с веслами вокруг косы. Дальний берег косы покрыт высокой травой и «мангровыми зарослями». Вот показалась оконечность острова, тоже песчаная, длинными жалами уходящая в волжскую ширь, практически до соседнего острова. И тут, Господи, ну что за неудача, среди пасущихся белых чаек показалась рыбацкая резиновая лодка с рыбаком. Не удалась необитаемость!
Мы подплывали тихо-тихо. И тут я стала понимать, что это не рыбак и не лодка, а какое-то гигантское животное, которое вместе с чайками терзало добычу. Я вывернула шею, всматривалась и никак не могла понять, кто же это - может, «бродяга Севера» пришел косолапо ловить идущую по мелям рыбу? Но тут вверх поднялось гигантское крыло, и чудо заковыляло гигантскими ляжками и взлетело в небо. Это был орлан-белохвост. Такого гиганта я не видела никогда в жизни. И мы сели на мель…
Мели шикарные! Волнистые, с обрывами. Глубина - от щиколотки до середины икры. Вылезла из лодки, подхватила бечеву и потащила лодку. Бредешь по самой середине реки с бечевой…
Мой прапрадед был бурлак. Кашин Никанор. Если бы я умела писать про приключения, то в истории были бы завязка, кульминация и развязка, а я испытала только удивление: как же прекрасна и не изведана еще моим женским существом эта жизнь. Лодку тащить - не научным исследованием заниматься.
Две протоки соединяет узенький лимпопошный перешеек, чтобы выскочить в ширь Волги. И по этому узкому перешейку - бешеное движение! Джонки-перевозчики, моторки, катера, лайнеры, водные мотоциклы… движение - как на гигантском нерегулируемом перекрестке.
А я хотела всего-навсего добраться до материка и забраться на гору с сосновым лесом. Мы прижимались на нашей утлой лодочке к берегу. Волны от судов поднимались как в крошечном тазу, если туда бросить кирпич. Никакой горы в результате. Выбрались скорее в тихую протоку. И стали слушать жизнь водорослей и осоки. Без людей и лодок. Божечки, как зелено и вязко плывут и струятся подводные леса!
К сожалению, на телефон невозможно было сфотографировать «гавань в Сорренто» с оранжевым месяцем над Жигулями и оранжевой лунной дорожкой от гор до острова Соля́ного. Невозможно передать россыпи звездных рыб и чаек. Невозможно передать клубок из мамы-кошки с глазами, посаженными вплотную на переносицу, и ее пятерых котят: рыжего, серого, черного и двоих полосатых. Мама им таскала рыбу, и потом, разодрав звездного карася, они, свалившись друг на друга, сосали мамино молочко, образуя над протокой Млечный путь...
Из зеленой подводной травы вытянул усталую руку Водяной и покачал котят в лодке: образовалось созвездие большого черного кота. Большой кот - это папа. Он ничего не добывал, котят не кормил, но, как рассказал мне потрясенный и умиленный друг, спал сегодня на бедре мамы-кошки на деревянной солнечной веранде. Образовалось созвездие всех влюбленных котов...
***
В последнее утро «затерянного мира», где работает столовка и кусочки хлеба кладут на подносы из стопки; гуляют вечерами с шашлыками и с музыкой из 90-х компании из 90-х и хочется им так же громко включить в 5 утра Грига; где жизнь почему-то осталась нормальной; где рыбаки ловят рыбу; где клин за клином летают черные утки; где качаются в камышах, как лихи одноглазые, толстые серые цапли; куда сообщения о дистанционном образовании доносятся, как мир капитализма в счастливое советское детство, я шла по следам. Следы были человека и птицы. Если бы человека и собаки, это не вызвало бы удивления. Но большие мужские следы на мокром песке сопровождались по длинному, бесконечному берегу следами птицы.
И это было самое яркое мое впечатление. Человек и птица ушли от мира, в котором стало плохо.
* Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.
Опубликовано в «Свежей газеты. Культуре» от 10 сентября 2020 года, № 17 (190)
Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.
И. Бродский
Дождь шел дробный, унылый, осенний. В средней полосе так случается в августе, когда неожиданно обрушивается поздняя осень. Не просто поздняя, а тоскливая - с расставаниями, потерями, безнадегой, холодом, разочарованием, отсутствием сил и надежд. Как будто кто-то сказал: «Больше тебя не люблю!»
…Кому-то жизнь дается для великих дверей, гигантских бросков и космических траекторий. А кто-то топчется, как я, между прошлым и будущим, пробуя на вкус дежавю.
Под унылым осенним накрапывающим дождиком я топала лесной безрадостной дорогой в прошлое. Лет десять, а может, и пятнадцать, нет, вру, - двадцать лет отмотала назад, выйдя из электрички на станции Мастрюки. Тогда тоже был такой же позднеоктябрьский август. И сейчас снова дверь электрички открылась в октябрь. Дождь сыпал и сыпал, как в туристской аутентичной этим местам песне: «Солнца не будет, жди не жди, третью неделю льют дожди».
[Spoiler (click to open)]Вообще-то, меня продолжает забавлять это мое шныряние мелкими шажочками между десятилетиями, ощущениями, воспоминаниями, статусами, собственностями (не потеряла, выходит, еще способности смотреть на себя со стороны). Машины и изящного темно-вишневого чемоданчика на колесах уже не было. Были кеды, джинсы, истрепанный клетчатый баул из 90-х с вещами, вселенский безнадежный карантин в голове и дождик по ней же - несчастной и слишком много думающей.
Я просто сдалась на волю спутника, который единственный был в этой зарисовке относительно новый. Для него этот маршрут был в первый раз, а я не навязывала свои прошлые тропинки, просто шла под дождем следом с клетчатым баулом. «Ах, мой милый Августин»...
Но я всё знала. Знала, что сейчас закончится лес явлением старой турбазы. За ней откроется сумасшедше-прекрасный вид на Жигулёвские горы. Вниз поведут ступени к озеру, облюбованному самарской респектабельной буржуазией. Среди их катеров покажется дачно-флибустьерское судно под названием «Мирон». Будут заросли крапивы и запах гнилых яблок. Крепкие запахи рыбы и травы ударят в нос около зеленой Лимпопо. И озеро это я знала уже давно, и изгибы его, и вожделенный выход к острову Соля́ному и к волжским красотам. Ну разве может сравниться тишь мелких речек, озер и проток с ширью и красотой Волги?!! Даже их распускающиеся в полдень белые лилии, даже желтые пластмассовые шарики кувшинок с тропическими листьями-плотами не могут сравниться с волжской стремниной, с воздухом, с простором, с волей, которая и есть жизнь. И для тех, кто семенит под дождем между прошлым и будущим. И для тех, кто шагает по Вселенной семимильными шагами. Волга - и душа наша, и Родина.
Я только не знала, как же это мучительно - выходить на свет дороги с клетчатым баулом и бежать с ним под сплошным осенним дождем, лавируя между луж, получая в лицо брызги иной автомобильной социальности.
***
Помотавшись под дождем в поисках джонки, способной доставить на остров, продрогнув, как в ноябре, я оказалась там, где была сто лет назад, в другой жизни, с людьми, которых уже нет. Людей нет, а остров Соляный, сосны, песчаная коса посередине Волги - есть. Всё на месте! Ты сама - другая, абсолютно другая, а мир, в котором ты гостила много-много лет назад - прежний…
Только тогда, в 18 лет, ты не замечала мелочи: то, что белые лилии распускаются в полдень; то, что серая цапля в камышах похожа на заплутавшуюся коровушку; то, что в цветах луговых можно качаться на ветру, как в гамаке. А сейчас ты приехала прислушиваться, как блуждающая в темноте, дотрагиваться, чуять, втягивать воздух, запахи, ощущения, вбирать мир глазами, как будто в последний раз…
А дождь всё шел. Холод проникал глубже и глубже под старенькую курточку. В детстве у меня был пронзительно добрый и красивый диафильм, который я смотрела в одиночестве на стенке чулана: «Солёный пёс». Соленый, Соляный, солянка. Это мир привычного добра. Дождь закончился.
Коренные жители острова Соля́ного - чайки, раскачивающиеся на волнах, как утки, цапля-бурёнушка, застывшая в камышах и покачивающая хвостом (ну, я так придумала), и рыжий пес, свободно бегающий на ветру и балетно поднимающий то правую, то левую лапу в знак своей автохтонности территории. Жизнь в таких местечках: сон, берег и столовка. И еще сосиски под дешевый рислинг у костра.
Есть любители холодного дыхания осени - в грибных лесах и в рыбалках на зорьке. Я - теплолюбивая, ломающаяся от холода тут же, как стеклянный стакан. Утро встретило меня «Над вечным покоем» и «Надежды маленьким оркестриком». Надеждой, что не будет дождя, и «вечным покоем» Волги с медленными волнами, соснами, песком, чайками, коршунами, утками, косой вдали, лодками рыбаков, тяжелыми всплесками рыб, горами другого берега…
Вышла, поеживаясь, на мокрый песок. Стала молить о солнце и тепле. Так остро в наших краях не хватает жизни теплой, какой-то греческой, других красок, глиняных горшков, серебра кованого. Лето короткое, и всем всегда не хватает любви.
Вот человек ждет-ждет, когда же его полюбят, а когда начинают любить, ему кажется, что он не о таком мечтал. Глупая природа человеческая. У животных всё проще: опасность - беги, гладят-кормят - виляй хвостом.
***
Утром около соседнего домика обнаружила семейство котят с ободранной трехцветной мамой-кошкой во главе. Мама-кошка выставилась на меня своими зелеными глазищами неправильной формы, очень близко посаженными, и нарисованным носом, как на фаюмских портретах.
После дождя рассеиваются тучи. От холода щиплет в носу. Открылся портал небесный. Бог раздвинул небеса и протянул лестницу в рай. Сижу, смиренная, на камешках, одна, людей вокруг нет. В предгорьях на другой стороне церковь золотится. На солнечной дорожке вдали - рыбак. С тем, что мы все переживаем с марта, вдруг серьезно в какое-то мгновение ощутила, что умирать не хочется. Хочется тепла на переносице и тишины. И чтобы любовь была. Нет, лучше, чтобы быть любимой.
Коса посередине Волги, на которую с острова Соля́ного можно приплыть на старых турбазовских лодках, - необитаемый остров полного счастья. Там соединяются два русла, образуя мели. Там жесткие волнистые пески. Там поля из луговых цветов, которые треплет ветер суховей. С прической, конечно, увы. И с лицом, засыпанным песком, но на этой необитаемой волжской косе я вдруг додумалась до великого открытия о любви. Раньше, с детства, я думала, что тебя будут любить, если ты будешь хорошей, отличницей человеческих отношений. Если ты будешь хорошей девочкой, тебя будут любить родители. Если ты будешь самоотверженно любить своего возлюбленного, то он тебя будет любить. Если ты будешь хорошей мамой, то тебя будут любить твои дети. И вдруг утром, с великим внутренним обрушением, я поняла, что если тебя любят, то просто так. Не за красоту, не за чувственность, не за самопожертвования - просто или любят, или не любят. Я осознала это с ужасом и написала короткое эсэмэс своей школьной подруге, с которой дружу с первого класса, мне надо было с кем-то срочно поделиться таким открытием. От нее тут же пришел ответ: «Я тебя люблю просто так»...
***
Дожди закончились. Снова наступило лето. Но пар от холодной ночи такой, что глазом не виден, ледяная дымка. Чайки скользят по этому туманному ледку, как лебеди. Или как уточки. Тишина. Вороны каркают, кликуши соснового леса. Ветер шелестит осокой. Волны плещутся, как палочкой по металлофону звук идет, нежный-нежный, ласковый-ласковый. Вышла на деревянный помост перед столовкой. И вдруг утро прорезало другое. Дяденька моет деревянные столы, и у него на весь мир магнитофон: «А ты стоишь на берегу в синем платье!»
За вчерашний день я два раза совершала попытки уплыть с острова на веслах. Бежать на веслах мне больше нравится на середину Волги, на чудо-косу. Два рукава проток, соединяясь в одно русло, создают волны, сквозь которые не прогребешь. И я передумала бежать туда, тем более что тихие речки, протоки, озера меня и не особенно вдохновляют.
Солнце продиралось сквозь тучи - наступала жара. Наступала жара, и в полном островном одиночестве я скидывала куртку, свитер, джинсы, кеды, футболку и загорала. Через секунду небесный як заслонял солнце, я надевала на себя футболку, свитер, куртку, джинсы, кеды. И так полдня.
Как описать карту звездного неба над Жигулями? Над мысом острова Соля́ного ковшом лопает окуней из черной Волги Большая Медведица. А ты, как дремучий необразованный человечишка, пытаешься вспомнить: треугольник с хвостиком - это кто? Три звездочки подряд - это кто? Помню-помню, это «туманности Андромеды». Помню-помню, это «лунная пыль». А это Персей в сандалиях бежит с головой Медузы Горгоны, а это Альфа Центавра...
Небо нависло всеми россыпями. Прикреплены намертво к небосводу эти звезды - ни одна не упала. Я всё мечтаю: вот упадет звездочка, и я загадаю желание, и оно сбудется. Но мчатся в ночи из проток в Волгу катера с зелеными огоньками…
***
Наверное, взрослая жизнь - это когда рыбалка, шашлыки, заботы, добыча, бани, вино... Вино - для забвения. И без божеств.
На косе посреди Волги есть божественные заливные луга цветов. Кашки, знаете, как пахнут? Приторно и блаженно. Ломать их легко. Бродить среди этого острова цветов - легко, цветы растут из песка. Никаких насекомых, их сдувает ветром. Никаких деревьев. Стремнина с двух сторон и цветочные луга посередине. Трясогузки только мечутся из травы.
На выходные остров Соляный наполняется отдыхающими. Спустилась на берег вдохнуть утреннюю реку, а с лодки вывалились два таких огромных парня с букетами иван-чая и побежали к домикам - наверное, будить своих любимых.
На день было запланировано Приключение: обойти на лодке с веслами вокруг косы. Дальний берег косы покрыт высокой травой и «мангровыми зарослями». Вот показалась оконечность острова, тоже песчаная, длинными жалами уходящая в волжскую ширь, практически до соседнего острова. И тут, Господи, ну что за неудача, среди пасущихся белых чаек показалась рыбацкая резиновая лодка с рыбаком. Не удалась необитаемость!
Мы подплывали тихо-тихо. И тут я стала понимать, что это не рыбак и не лодка, а какое-то гигантское животное, которое вместе с чайками терзало добычу. Я вывернула шею, всматривалась и никак не могла понять, кто же это - может, «бродяга Севера» пришел косолапо ловить идущую по мелям рыбу? Но тут вверх поднялось гигантское крыло, и чудо заковыляло гигантскими ляжками и взлетело в небо. Это был орлан-белохвост. Такого гиганта я не видела никогда в жизни. И мы сели на мель…
Мели шикарные! Волнистые, с обрывами. Глубина - от щиколотки до середины икры. Вылезла из лодки, подхватила бечеву и потащила лодку. Бредешь по самой середине реки с бечевой…
Мой прапрадед был бурлак. Кашин Никанор. Если бы я умела писать про приключения, то в истории были бы завязка, кульминация и развязка, а я испытала только удивление: как же прекрасна и не изведана еще моим женским существом эта жизнь. Лодку тащить - не научным исследованием заниматься.
Две протоки соединяет узенький лимпопошный перешеек, чтобы выскочить в ширь Волги. И по этому узкому перешейку - бешеное движение! Джонки-перевозчики, моторки, катера, лайнеры, водные мотоциклы… движение - как на гигантском нерегулируемом перекрестке.
А я хотела всего-навсего добраться до материка и забраться на гору с сосновым лесом. Мы прижимались на нашей утлой лодочке к берегу. Волны от судов поднимались как в крошечном тазу, если туда бросить кирпич. Никакой горы в результате. Выбрались скорее в тихую протоку. И стали слушать жизнь водорослей и осоки. Без людей и лодок. Божечки, как зелено и вязко плывут и струятся подводные леса!
К сожалению, на телефон невозможно было сфотографировать «гавань в Сорренто» с оранжевым месяцем над Жигулями и оранжевой лунной дорожкой от гор до острова Соля́ного. Невозможно передать россыпи звездных рыб и чаек. Невозможно передать клубок из мамы-кошки с глазами, посаженными вплотную на переносицу, и ее пятерых котят: рыжего, серого, черного и двоих полосатых. Мама им таскала рыбу, и потом, разодрав звездного карася, они, свалившись друг на друга, сосали мамино молочко, образуя над протокой Млечный путь...
Из зеленой подводной травы вытянул усталую руку Водяной и покачал котят в лодке: образовалось созвездие большого черного кота. Большой кот - это папа. Он ничего не добывал, котят не кормил, но, как рассказал мне потрясенный и умиленный друг, спал сегодня на бедре мамы-кошки на деревянной солнечной веранде. Образовалось созвездие всех влюбленных котов...
***
В последнее утро «затерянного мира», где работает столовка и кусочки хлеба кладут на подносы из стопки; гуляют вечерами с шашлыками и с музыкой из 90-х компании из 90-х и хочется им так же громко включить в 5 утра Грига; где жизнь почему-то осталась нормальной; где рыбаки ловят рыбу; где клин за клином летают черные утки; где качаются в камышах, как лихи одноглазые, толстые серые цапли; куда сообщения о дистанционном образовании доносятся, как мир капитализма в счастливое советское детство, я шла по следам. Следы были человека и птицы. Если бы человека и собаки, это не вызвало бы удивления. Но большие мужские следы на мокром песке сопровождались по длинному, бесконечному берегу следами птицы.
И это было самое яркое мое впечатление. Человек и птица ушли от мира, в котором стало плохо.
* Доктор исторических наук, профессор Самарского университета.
Опубликовано в «Свежей газеты. Культуре» от 10 сентября 2020 года, № 17 (190)