Шарканцы и их роль в соотношении целого и единого
Да, презабавно было получить в конце декабря в подарок книгу, на которой годом издания стоял 2010. Так "Лаура и ее оригинал" из небывшего времени чудесным образом оказалась в моей сумке и поехала в небывшее знакомым место - в путешествие из зимы в лето. Эта негласная компания ожидалась приятной, Набоков еще ни разу не подводил :)
О "Лауре" известно, что автор писал ее и не дописав из-за болезни уже хотел было сжечь, но потом договорился с супругой и, в случае если черновой вариант книги не будет создан, поручил книгосожжение ей.
Доверять жене как самому себе - эта трогательная тема и пример еще ждут своего вдумчивого исследователя и последователей, а я уже интересуюсь другим :)
Как целое превращается в единое? 138 карточек - это уже черновик романа или еще нет? А - 137, а - 130? Есть ли жизнь в тексте, если автор его не дотворил, сложил в коробку и поставил у печки? Понятно, что это вопрос не потомкам, не книгоиздателям и не набоковолюбам, он и для меня не был вопросом, пока я не споткнулась о первую эротическую сцену в этом тексте. Она оказалась совсем не как Ночь Когда Горел Амбар...
Конечно, книгу я дочитала. Исключительно из уважения к В.В. (это единственный случай уважения всяких В.В. в моей жизни). Но... Нет, не возникло в воображении той мыслимо-пространственной картинки, которую иногда называют умозрением, а постмодернисты считали основанием "удовольствия от текста". Именно поэтому в атмосфере райского отпуска, располагающей к разным удовольствиям, "Лаура" стала невыносимо диссонансной. А ведь могла бы: читателю предлагалось поиграть в игру - из подсобных материалов подставить слова, вычеркнутые автором в тексте, или попереставлять карточки, вообщем как-то поучавствовать в творении, в творении неживого. Фрагменты романа, как и полагается фрагментам, не обладают внятностью, через их слоистость приходится продираться, а вкушать нечего, высказывания нет.
Единственное, что меня порадовало - "шарканцы" на ногах какого-то героя.
Вот так - удовольствие было недолгим: от слова, от части, не от целого, так и не ставшего единым.
О "Лауре" известно, что автор писал ее и не дописав из-за болезни уже хотел было сжечь, но потом договорился с супругой и, в случае если черновой вариант книги не будет создан, поручил книгосожжение ей.
Доверять жене как самому себе - эта трогательная тема и пример еще ждут своего вдумчивого исследователя и последователей, а я уже интересуюсь другим :)
Как целое превращается в единое? 138 карточек - это уже черновик романа или еще нет? А - 137, а - 130? Есть ли жизнь в тексте, если автор его не дотворил, сложил в коробку и поставил у печки? Понятно, что это вопрос не потомкам, не книгоиздателям и не набоковолюбам, он и для меня не был вопросом, пока я не споткнулась о первую эротическую сцену в этом тексте. Она оказалась совсем не как Ночь Когда Горел Амбар...
Конечно, книгу я дочитала. Исключительно из уважения к В.В. (это единственный случай уважения всяких В.В. в моей жизни). Но... Нет, не возникло в воображении той мыслимо-пространственной картинки, которую иногда называют умозрением, а постмодернисты считали основанием "удовольствия от текста". Именно поэтому в атмосфере райского отпуска, располагающей к разным удовольствиям, "Лаура" стала невыносимо диссонансной. А ведь могла бы: читателю предлагалось поиграть в игру - из подсобных материалов подставить слова, вычеркнутые автором в тексте, или попереставлять карточки, вообщем как-то поучавствовать в творении, в творении неживого. Фрагменты романа, как и полагается фрагментам, не обладают внятностью, через их слоистость приходится продираться, а вкушать нечего, высказывания нет.
Единственное, что меня порадовало - "шарканцы" на ногах какого-то героя.
Вот так - удовольствие было недолгим: от слова, от части, не от целого, так и не ставшего единым.