Однажды, в самом конце 1970-х, мы всей семьёй справляли Новый год у
соседей по дому. Зачем-то в гостиной, где все собрались, был включён телевизор. Давали, как водится, «
Голубой огонёк». На сцену один за одним поднимались какие-то унылые клоуны, лица которых, наверное, были хорошо знакомы телезрителю, но у нас дома телевизора никогда не было, так что мы их не узнавали даже после того, как ведущий их торжественно объявлял.
Выступающие читали стихи, рассказы, юморески. Размахивали руками, брали театральные паузы, выразительно смотрели в камеру. Почтительно склоняли голову, когда гости за столами в студии разражались аплодисментами после номера. Уходили за кулисы, а следом выскакивали новые… и такие они были все одинаковые, в своих импортных пиджаках, с отвислыми полужопиями щёк по обе стороны лица, что даже не всегда понятно было: это нового кого-то выпустили, или мы уже скучали полчаса назад над его же шутками.
Мой отчим старался уделять побольше внимания оливье с винегретом, холодцу и селёдке под шубой, но так случилось, что сидел он прямо напротив экрана, и стоило ему поднять глаза от тарелки - тут же он упирался взглядом во что-то очередное щекасто-пиджачное, надсадно сыплющее репликами с экрана…
Ближе к половине второго, поставив на стол пустую рюмку из-под «Экстры», отчим произнёс двустишие,
почти из «Медного всадника», которые я с трудом расслышал, зато запомнил на всю последующую жизнь, настолько точно они описали всё происходящее по ту сторону экранного стекла:
Одна свинья сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
К чему я сегодня вспомнил эти строки?
Да просто так, безо всякой задней мысли.