Как я писал стихи Пушкина
История про хабаровскую школьницу, выдавшую современный рэп за стихи Осипа Мандельштама напомнила мне эпизод из моего собственного школьного детства.
Однажды, придя на утренний урок русского языка в седьмом классе, я с ужасом вспомнил, что после перемены, на литературе, от меня ждут выученное стихотворение Пушкина и доклад об истории его создания. Томика Пушкина под рукой не было, Интернета - и подавно, так что я не придумал ничего лучше, кроме как сочинить своё собственное и выдать за «наше всё». Минут 15 ушло на творческий процесс, перемена - на заучивание собственных нетленных строк. В результате получил две пятёрки: за прочитанное стихотворение и за доклад о том, как Пушкин его писал.
Стихи мои не сохранились, но помню, что были они про политику. Пушкин там хуесосил австрийского канцлера, князя Клеменса Венцеля фон Меттерниха, за очередное предательство российских интересов, и напоминал ему прежние австро-венгерские измены, которые для габсбургского дома ничем хорошим не закончились. Историю наполеоновских войн я в ту пору изучал довольно старательно, так что населить мой стих именами и событиями рубежа XVIII/XIX веков труда не составило. Как и придумать позднейший повод для пушкинских упрёков австрийскому канцлеру. Для училки (которая прежде преподавала родную речь в начальных классах) тема была новая и незнакомая, так что и стихи, и мой последующий доклад об их исторической подоплёке сильно расширили её кругозор. Считаю, что обе пятёрки она мне поставила совершенно заслуженно.
Не знаю, чем закончится история хабаровской школьницы, но моя выходка имела последствия самые неприятные. Мои соученики рассказали об этом случае родителям, и те, разумеется, пришли к директору школы возмущаться - что за чучело преподаёт у вас литературу, если оно даже Носика от Пушкина не может отличить.
Директором английской спецшколы №40 на Войковской в ту пору была Валентина Ивановна Рогачёва. Её к нам прислали откуда-то из-за Урала, где она, по слухам, возглавляла колонию для несовершеннолетних преступников. Судя по тем воспитательным мерам, которые она привнесла в наш школьный быт, слух возник не на пустом месте. Одной из важных педагогических мер воздействия Валентина Ивановна считала перевод нарушителей дисциплины в параллельный класс. Что и было со мной проделано: проучившись без малого 6 лет в классе «в», я был переведён в класс «а», где нашёл немало новых приятелей. А спустя ещё полтора года, после окончания 8 класса, мне было «рекомендовано» школьное образование не продолжать. В ту пору, 35 лет назад, советская власть остро нуждалась в пролетариате, и у всех спецшкол была разнарядка по отчислению учащихся в ПТУ. В эту квоту я и угодил со своим Пушкиным (которого злопамятное школьное руководство мне, конечно же, не забыло).
К великому моему сожалению, мама моя в ту пору была ещё не готова смириться с моими планами насчёт медицинского образования, и запихнула меня в литературный класс 201-й школы на Войковской (той самой, здание которой в недавние годы было варварски разрушено). Там я благополучно и доучился до самой смерти Брежнева, а потом всё равно поступил в мединститут...
Не могу исключить, что на выходку с Пушкиным сподвигла меня сцена из прекрасного школьного фильма «Когда я стану великаном», с Михаилом Ефремовым и Андреем Васильевым в главных ролях - картина вышла как раз накануне летом, и там герой Ефремова, поэтический хулиган Копейкин, читал на уроке литературы собственные стихи, стилизованные под разную русскую классику. Впрочем, в фильме его за это не наказывали.
Click to viewОднажды, придя на утренний урок русского языка в седьмом классе, я с ужасом вспомнил, что после перемены, на литературе, от меня ждут выученное стихотворение Пушкина и доклад об истории его создания. Томика Пушкина под рукой не было, Интернета - и подавно, так что я не придумал ничего лучше, кроме как сочинить своё собственное и выдать за «наше всё». Минут 15 ушло на творческий процесс, перемена - на заучивание собственных нетленных строк. В результате получил две пятёрки: за прочитанное стихотворение и за доклад о том, как Пушкин его писал.
Стихи мои не сохранились, но помню, что были они про политику. Пушкин там хуесосил австрийского канцлера, князя Клеменса Венцеля фон Меттерниха, за очередное предательство российских интересов, и напоминал ему прежние австро-венгерские измены, которые для габсбургского дома ничем хорошим не закончились. Историю наполеоновских войн я в ту пору изучал довольно старательно, так что населить мой стих именами и событиями рубежа XVIII/XIX веков труда не составило. Как и придумать позднейший повод для пушкинских упрёков австрийскому канцлеру. Для училки (которая прежде преподавала родную речь в начальных классах) тема была новая и незнакомая, так что и стихи, и мой последующий доклад об их исторической подоплёке сильно расширили её кругозор. Считаю, что обе пятёрки она мне поставила совершенно заслуженно.
Не знаю, чем закончится история хабаровской школьницы, но моя выходка имела последствия самые неприятные. Мои соученики рассказали об этом случае родителям, и те, разумеется, пришли к директору школы возмущаться - что за чучело преподаёт у вас литературу, если оно даже Носика от Пушкина не может отличить.
Директором английской спецшколы №40 на Войковской в ту пору была Валентина Ивановна Рогачёва. Её к нам прислали откуда-то из-за Урала, где она, по слухам, возглавляла колонию для несовершеннолетних преступников. Судя по тем воспитательным мерам, которые она привнесла в наш школьный быт, слух возник не на пустом месте. Одной из важных педагогических мер воздействия Валентина Ивановна считала перевод нарушителей дисциплины в параллельный класс. Что и было со мной проделано: проучившись без малого 6 лет в классе «в», я был переведён в класс «а», где нашёл немало новых приятелей. А спустя ещё полтора года, после окончания 8 класса, мне было «рекомендовано» школьное образование не продолжать. В ту пору, 35 лет назад, советская власть остро нуждалась в пролетариате, и у всех спецшкол была разнарядка по отчислению учащихся в ПТУ. В эту квоту я и угодил со своим Пушкиным (которого злопамятное школьное руководство мне, конечно же, не забыло).
К великому моему сожалению, мама моя в ту пору была ещё не готова смириться с моими планами насчёт медицинского образования, и запихнула меня в литературный класс 201-й школы на Войковской (той самой, здание которой в недавние годы было варварски разрушено). Там я благополучно и доучился до самой смерти Брежнева, а потом всё равно поступил в мединститут...
Не могу исключить, что на выходку с Пушкиным сподвигла меня сцена из прекрасного школьного фильма «Когда я стану великаном», с Михаилом Ефремовым и Андреем Васильевым в главных ролях - картина вышла как раз накануне летом, и там герой Ефремова, поэтический хулиган Копейкин, читал на уроке литературы собственные стихи, стилизованные под разную русскую классику. Впрочем, в фильме его за это не наказывали.