Алхимия бессилия
На Донбассе продолжают стрелять. Я помню об этом, я читаю об этом каждый день, смотрю волонтерские сводки - раненые, мертвые. Просят о помощи. Просят помощи. Мне почти не снится война, только Ира моя, когда дотрагивается до шеи и плеч стонет и причитает: ну как камень же, говорит, как же вы так.
На Донбассе стреляют, и это стало каким-то обыденным фактом.
- у нас сегодня опять бухкает - пишут в ленте, - как же это достало.
- храни Бог, - отвечаю.
А что писать? Что помню розарии на центральном проспекте Донецка? И самый вкусный наполеон в восемь утра, в маленькой кофейне - черт, как же она называется - с Женькой, под неспешное его утреннее молчание. О том, что сад кованных скульптур зимой похож на сказку постмодерна, ледяной Кальмиус тих и спокоен, куртку, которую я купила в Луганске, я ношу по сей день, а ведь десять лет уже прошло.
Я касаюсь черных буковок на белом фоне и их сразу становится мало, и слов становится мало и целых предложений. Нет их. У меня нет предложений, как все это изменить, как исправить, как выдержать такое количество боли.
Буквы не складываются в слова, слова не рождают идеи, не приходят правильные действия взамен.
- Татос, - спрашиваю, - как это, когда в твоей стране все время идет война?
- Страшно, - говорит.
И чуть заметно сжимает руль.
Правда страшно. И очень много бессилия.
На Донбассе стреляют, и это стало каким-то обыденным фактом.
- у нас сегодня опять бухкает - пишут в ленте, - как же это достало.
- храни Бог, - отвечаю.
А что писать? Что помню розарии на центральном проспекте Донецка? И самый вкусный наполеон в восемь утра, в маленькой кофейне - черт, как же она называется - с Женькой, под неспешное его утреннее молчание. О том, что сад кованных скульптур зимой похож на сказку постмодерна, ледяной Кальмиус тих и спокоен, куртку, которую я купила в Луганске, я ношу по сей день, а ведь десять лет уже прошло.
Я касаюсь черных буковок на белом фоне и их сразу становится мало, и слов становится мало и целых предложений. Нет их. У меня нет предложений, как все это изменить, как исправить, как выдержать такое количество боли.
Буквы не складываются в слова, слова не рождают идеи, не приходят правильные действия взамен.
- Татос, - спрашиваю, - как это, когда в твоей стране все время идет война?
- Страшно, - говорит.
И чуть заметно сжимает руль.
Правда страшно. И очень много бессилия.