Докимион
Есть женщины, как Аталанта. Так уж сложилась их жизнь, что силой и навыками они равны мужчинам, свободы им не занимать, жизненных трудностей не боятся, а даже ищут. Сюжеты их историй похожи до безобразия: хорошее образование, активное становление, преодоление трудностей, соревнования, победы… мужские скальпы на поясе.
Отношения с родителями соответственные: Отец, великий, но недосягаемый, отвергнувший девочку в самом начале отношений и оставляющий надежду на близость, только если она докажет, что может быть ловкой и сильной. Что может быть самой. Что может. Мать - холодная или эмоционально мёртвая, воспитывающая, но не любящая, натаскивающая, как сама Урсула - дева-медведь. Дева-воительница.
- Спорим, я обгоню тебя, - говорит Аталанта очередному герою, - но если я окажусь права, то я отрежу тебе голову. И она снова и снова оказывается права, и уже некуда складывать головы, и бежать уже тоже некуда. Ну, может быть, только за моря, к новым чудесам и новым трудностям. Мужчины таких женщин не то чтобы боятся, но опасаются. И в партнеры зовут с неохотой, и соревнуются отчаянно - шутка ли, на кону все мужское достоинство - лучше уж голову, право слово.
Зато вокруг вечно вьются кудрявые юноши, жаждущие внимания и Победы. Завоевать, покорить, присвоить. И любой способ им, юношам, хорош: и тушкой прикинуться , и чучелком, и золотые яблочки разбросать в стратегических местах. И не то чтобы она их, кудрявых, любит, но ведь только они доходят до конца и не доходят даже, а добегают - зазевайся только. Ну, хитрят, правда, и обманывают, и тошно становится через некоторое время от их лжи и притворства, но ведь сама испытание придумывала, сама требовала доказательств. Сама. Сама.
И это заколдованный круг какой-то, бесконечная медвежья песня: вокруг множество мужчин, и все они хотят только одного: победить и повергнуть, а те, которые не хотят, те мёртвые уже давно, или уставшие от собственных подвигов. И нет ни одной женщины, которая бы обняла и обогрела, а те, что есть, те не знают что делать, когда ты сильная и свободная, и ветер в твоих волосах поёт, и звенит туго натянутая тетива. И как это всё сочетать в себе, и как прекратить испытывать этот мир на прочность, и нужно ли. И возможно ли это, если жизнь твоя - с самого рождения испытание на прочность.
И есть, пожалуй, только один способ остановить этот вечный бег, не разрушая при этом себя, не отказываясь ни от свободы, ни от силы, ни от ловкости - решиться на еще одно путешествие. Вглубь себя, в самое нутро, туда, где под воротами храма лежит маленькая испуганная девочка и это её первое испытание - выжить, и не испугаться, и оказаться на пути у Извечной Девы. Взять эту девочку на руки, прижать к себе и долго брести обратно, шепча ей о своей любви и нежности, замирая от страха и прячась - потому что невозможно сражаться с ребёнком на руках, совсем невозможно.
И выйти, наконец, к людям, и искать какой-то бабий дом - потому что только там знают, как с маленькими девочками нужно обращаться, и остановиться там на постой: кривиться на пустую болтовню, смотреть, как ловкие руки пеленают и моют, кормят и пестуют. И ушла бы, да девочке хорошо - вон она, лежит - улыбается, румянец во всю щеку. И самой учиться этой лёгкой нежности, сначала исподтишка, почти ненароком, потом в открытую, мол, не такая уж и сложная ваша наука. И втянуться в неспешный ритм, в песни тягучие, в эту, совсем другую силу и ловкость - в другой способ бытия, где никому и ничего не нужно доказывать, потому что всё уже доказано давно.
Оставаться такой же свободной и ловкой, все так же дружить с ветром и даже бегать по-прежнему быстрее всех на свете, а ещё быть нежной и ласковой, уметь плакать навзрыд, оживлять прикосновением, и часами болтать ни о чём. И смысла в этой болтовне никакого, да только всем как-то сразу становится легче, даже суровым одиноким женщинам с медвежьей судьбой.