Обожаемый Добровинский
Дорогие друзья!
Вашему вниманию представляю рассказ «Молодо - зелено».
Рисунки - несравненной Екатерины Матвеевой, оригиналы которых по цензурным соображениям здесь не публикую. Рассказ вышел в июльском номере журнала Татлер и, надеюсь, улыбнет Вас.
Солнечных дней Вам всем!
Всегда Ваш,
ААД
"Молодо-зелено"
На дне рождения в ресторане отеля Hilton у художника Никаса Сафронова тысяча двести самых близких друзей гуляли и от избытка водки слегка бесились.
- Александр Андреевич! - Режиссер Стефанович пытался прорваться ко мне с каким-то важным вопросом.
Не получилось. Из-за шума ничего не было слышно.
Наконец оркестр смолк, натанцевавшиеся потные гости присели за стол и начали интенсивно жевать и булькать. Понимая, что времени у него немного, Александр Борисович мягко вклинился в жевательную паузу:
- Я хотел кое-что узнать про сегодняшнюю девушку из гостиницы.
- Что за девушка? Ты же мне говорил, что никогда не пользовался платными часовыми услугами? Александр! Как же так? - под общее улюлюканье попытался поймать меня всенародный любимец Марк Рудинштейн. - А если ты мне скажешь, что она была в гостинице завхозом, то зная Сашу Стефановича последние сорок с чем-то лет, я тебе точно не поверю.
- Дело в том, что мы с Александром Андреевичем задумали сделать сериал по его рассказам из Tatler, - объяснил всем присутствующим бывший муж Пугачевой. - Вот он мне и преподносит свои готовые для печати шедевры. Так вот, сегодня утром я получил потрясающую историю про некую жрицу любви, которая при ближайшем рассмотрении оказалась, да простят меня дамы, еще и бл**ь.
- Как интересно, какой неожиданный поворот! - заметил главный интеллигент отечественного кинематографа Владимир Хотиненко. - Александр, колитесь.
Прочесть новый рассказ в такой компании? Большая честь для любого писателя. А для скромняги - адвоката так вообще… Я достал из кармана еще не отправленную в редакцию любимого Tatler рукопись и начал читать вслух.
…Правую руку оттягивал портфель, левую - три огромные папки для завтрашнего суда.
Очень хотелось выйти на улицу и подышать после четырехчасового мозгойогства свежим воздухом. Но на улице было минус сорок два, а может быть, и все сорок четыре… «Хотя кто им там считает…», - говорят в Одессе со вздохом. Даже если бы на улице была «теплынь» в минус тридцать, я бы все равно в своем костюмчике Prince de Galles (по-нашему - «Принц Уэльский») с бабочкой а sortie (не путать с WC) и в замшевых Hermes смотрелся бы на улицах Нижневартовска странновато, но точно недолго.
Еще сегодня утром, ничего не подозревая, я сидел в своем московском офисе и смотрел на новую секретаршу с чашечкой кофе в холеных лапках, готовясь дать последние наставления коллеге перед встречей с клиентом. И тут раздался звонок.
- Ты уже все знаешь? - без «здрасьте» сказал Изя. - Не притворяйся. Не получится. Лешу ночью эти гады приняли за какой-то бред. Нашли солдатскую причину в аэропорту и приняли. Выпустят, конечно, но после завтрашнего суда. А мы как утром без адвоката? Блеять, что ли, должны? Так что выбора нет. Я уже поставил нам борт во Внуково. Летим вместе. Миша тоже с нами. Пока.
Я начал рассказывать про беременную жену и женихающуюся с кем-то тещу, про сегодняшний запланированный поход в театр, про несварение желудка и новую секретаршу. Изя слушал с интересом, не дышал, но не говорил ни слова. Я рассказал еще раз. Бесполезно. «Про театр и тещу забудь!» - попросил я шепотом. Нормальный человек бы тут же спросил: «Почему надо забывать про театр», но Изя был ненормальным и ничего не сказал. Я начал более подробно про последствия от несварения желудка… Усилил акценты… Но тут ухо сотряс телефонный звонок. Звонил Изя!
- Ты все слышал? - спросил я.
- Я ничего не слышал - сразу разъединился. А ты что-то говорил? Неважно, расскажешь в самолете. Давай быстрее. Машина уже внизу.
- Какая машина?
- С мигалкой. Не заморачивайся. Только бумаг никаких там не трогай, а то вице-премьер мне голову оторвет…
Спорить с десятой строчкой Forbes было бесполезно. Я с тоской посмотрел на свой кабинет и спустился вниз…
Это была тяжелая, очень упорная, экономическая и, к чести сторон, несмотря на вторую половину девяностых, исключительно холодная война. На кону была многомиллиардная компания и небольшая кучка многомиллионных в довесок.
Город Нижневартовск в эти годы был небольшой, неуютный и очень скучный.
Единственная человеческая гостиница в округе, которая, конечно, была названа в честь все той же нефтяной компании, обладала некоей причудливой конфигурацией.
В гостинице на первом этаже располагались две переговорные, бизнес-центр и ресторан с тощим баром, а на втором - двенадцать трехкомнатных номеров люкс с огромным холлом. И все. Более идиотского отеля представить себе было трудно, но красный директор, который заработал на турецком строительстве этого шедевра колоссальные деньги, ходил очень довольный.
Самое забавное заключалось в том, что обе финансовые группировки, соблюдая приличия, здоровались и перебрасывались новостями о «блинах и пряниках», останавливаясь в одном отеле. Это мне рассказал по дороге из аэропорта местный, слегка зашуганный всем происходящим, начальник протокольного отдела нефтяной компании. Было такое впечатление, что ему очень хочется спрятаться в какую-нибудь будку и закрыть там лапами глаза от страха.
Действительно, «напряжеметр» атмосферы чувствовался уже при приближении к забору и КПП гостиницы, которая с их помощью слега смахивала на так хорошо знакомые советскому человеку «крытые зоны» отдыха и «непионерские» лагеря. Я слегка нервничал, и было понятно почему.
Завтра начинался суд. Ведущего юриста Изи, Лешу Зелинского, арестовали в аэропорту из-за якобы феноменального сходства с разыскиваемым уже много лет маньяком Фонькиным. Через несколько дней, выводя Алексея на улицу, я сравнивал фотографии обоих хлопцев. Определенное сходство, конечно, было. Приблизительно, как у Карла Маркса с Валуевым. Не более того. Но разбогатевшие менты думали иначе.
Итак, с дикого сибирского мороза мы зашли прямиком в ресторан…
…Они все обернулись разом, но из-за стола вышел только он один. Остальные просто тихо поздоровались.
Игорь Борисович Липкин, адвокат в третьем поколении и главный генератор всех вражеских козней, шел мне навстречу, неся с собой лицо мужа, получившего на Новый год в подарок от супруги свежую гонорею. Я тоже протянул руку и сделал несколько па по направлению к нему.
Мы встретились посередине зала, под тенью огромной неработающей хрустальной люстры, как русский Пересвет с татаро-монгольским Челубеем, хотя различия с Куликовской битвой все-таки были. Во-первых, сошлись два еврея, а во-вторых - «обрезы» свои мы так и не достали.
Игорь Борисович носил шейный платок, я - бабочку. Наши бабушки когда-то учились вместе в одесской гимназии и с тех самых пор друг друга люто любили. Это светлое чувство генетически перешло и нам с Игорем.
- Александр Абрамович! Сам! Снизошел! Что случилось? А где мой друг Зеленский? - поправив свой вечный шейный платок, заголосил коллега.
- Гершензон Борухович, дорогой! Я просто соскучился. Вот и прилетел. А Алексей Вас ждет. Он мне сказал, что через несколько дней переуступит Вам свою небольшую съемную комнату. Я ничего не понял, но Леша просто попросил передать Вам его слова.
Мы мило поболтали еще пять минут и разошлись по своим углам.
- Он за все ответит. - процедил сквозь зубы Миша, глядя с ненавистью на Липкина и продолжая садистски пережевывать варенье из местной морошки.
Две переговорные - два клана. Я с тоской посмотрел на тяжеленные красные папки, и мы начали работать. Через пару пачек сигарет первым сломался Изя и, сославшись на то, что ему еще надо кое с кем поговорить и расслабиться перед завтрашним кошмаром, покинул компанию. Миша продержался еще полтора часа и отвалил. Я остался один на один c местным юристом, мыслями и кое-какими соображениями по поводу предстоящего процесса. Из соседней переговорной время от времени доносились истерические обрывки монолога: «Ты видел, кто приехал? Нет, ты видел?! Все! Понимаете, все пропало. Суд перекуплен!!! Я увольняюсь. Я не могу работать с нечестным, кидающим нас правосудием. Вы все радовались, что они у нас взяли так мало? Только я один спрашивал, почему такая дешевка в местном суде? Вот, оказывается, почему! Вы видели эту довольную рожу? Это он нам подставил в аэропорту никому не нужного дебила Лешу. Менты, конечно, были в доле, взяли деньги с двух сторон и загребли придурка… А этот… Этот, в бабочке, прилетел! В эту дыру, в бабочке! Он не просто прилетел… Он издеваться сюда прилетел. А вы знаете, что лежит в этом сраном чемоданчике Louis Vuitton? Там лежит разорванная грелка с моим именем на лицевой стороне! Он все просчитал… Какой негодяй… Как он нас обвел вокруг своего еврейского пальца! Какой я кретин, какой я кретин, я должен был это предвидеть. Мне еще бабушка говорила…»
Проводив местного «никчемушника» до дверей, я зашел в лифт и поднялся на второй этаж.
…Правую руку оттягивал портфель, левую - три огромные папки для завтрашнего суда.
Часы, несмотря на бесполезный турбийон, показывали точное время. Было двенадцать пятнадцать.
Холл второго этажа утопал в толстенном ковре, который полностью поглощал мои шаги, но не глушил какие-то странные тихие всхлипы на одном из центральных диванов.
Краем глаза я увидел зарытый в диванные подушки женский силуэт. Не обращая на диван с придатком никакого внимания, я подошел к своему номеру, поставил на пол портфель, достал ключ и тут услышал нечто довольно неожиданное:
- Молодой человек! Помогите мне, пожалуйста. Я Вас очень прошу.
В холле второго этажа в этот момент нас было немного: плачущий женский голос и я. Пришлось обернуться.
- Я прошу прощения. Помогите мне, пожалуйста. Вы, наверное, тоже из Москвы, как все здесь сегодня? Я только что заработала двести баксов с одним из Ваших, а швейцар сегодня злой какой-то на меня. Хочет все отобрать и еще грозится легавым сдать. Наверное, Наташка подговорила. У нее на меня зуб уже месяц как… В час ночи охрана пойдет по этажам и меня выведет отсюда. А там этот гад! А у меня мама болеет. Мне лекарства надо покупать. Папа умер в прошлом году, я одна в семье работаю. Ну и учусь, конечно… А вообще, я в Москву уехать хочу. В кино хочу сниматься. Меня Ваш приятель обещал в следующий раз с собой забрать, к себе в столицу. Сказал, что могу у него сначала в доме пожить…
- А что Вы хотите, чтобы я для Вас сделал? - с удивлением спросил я, думая о гнусном Изе, который, сняв стресс, выставил девчонку на мороз.
- Можно я у Вас посижу до восьми утра? Утром приходит новый швейцар Иван Алексеич, мамин друг. Добрый такой мужик. Он меня всегда за двадцатку выпускает. А впускает вообще бесплатно! Я тихо посижу. Ну правда… Умоляю! Пожалуйста! - И опять заплакала…
«Сердце не камень» - любила говорить тетя Фира, принимая пятикаратник от очередного любовника. Я открыл дверь и пропустил девушку вперед…
Будущая фрейлина Изиной жены по-хозяйски раскрыла шкаф, достала оттуда плед, скинула сапоги и, запрыгнув в большое кресло в гостиной, уютно свернулась калачиком.
- Только я Вас очень прошу, не приставайте ко мне сегодня. Я так устала, сил нет. Хотите - завтра приду со скидкой? А сегодня ну просто засыпаю…
Что-то трогательное было в этой «Красотке». Но я не был персонажем Ричарда Гира, и платная любовь на полчаса меня никогда не интересовала:
- Без проблем. Отдыхай. - сказал я и ушел к себе в спальню.
«Все не так просто в этой жизни…» - думал я левым полушарием, аккуратно снимая штаны все того же «Принца Уэльского». В силу обстоятельств на мне был весь мой сменный и бессменный гардероб, а выглядеть в суде надо будет все-таки прилично. Аккуратно развесив все на стуле, я обнаружил в ванной зубную щетку, бритву и остальные причиндалы номера люкс.
И уже под душем, счастливый и усталый, поглаживая с юности любимые места местной мочалкой, я прогонял через голову очередную банальность типа: «Все-таки жизнь - хорошая штука, господин адвокат!»
Полотенце в гостинице было качества парижского Ritz. Я насухо вытерся, почистил зубы, причесался и вышел из ванной в свою спальню.
В эту секунду моя жизнь резко поменялась… Мало того! До этого мгновения я считал ее насыщенной и бурной. Я ошибался. Все предыдущие годы я жил просто в штиле.
На кровати полулежала моя новая коридорная знакомая. Абсолютно голая и слегка взлохмаченная. Ее довольно широко расставленные ноги были согнуты в коленях, а к груди была прижата небольшая подушка. Несмотря на провинциальность работника сферы обслуживания, художественная эпиляция присутствовала. Мои вещи: костюм, рубашка, бабочка и даже трусы, и туфли были разбросаны по всей комнате, а один носок висел на телевизоре. Надо сказать, что по понятным причинам я тоже был не очень одет. Если не считать кольца и цепочки на шее, на мне больше ничего не было.
Нет… в моей жизни встречались люди, которые при виде голого меня испускали легкий крик удивления или стон отчаяния. Но тут?! Она заорала так, что могла разбудить тещу с женой в Москве! Это был не крик, нет… Это было что-то иное. Огонь в здании Владимирского централа в середине восьмидесятых согнал к тюрьме шестнадцать пожарных машин (пожар надо было тушить), тридцать пять милицейских (зеки могли сбежать) и десять скорых (охрана могла пострадать). Все сирены были включены одновременно. Говорят, что в городе оглохли даже коты. Так вот, по сравнению с криком в моем номере - это был этюд «пианиссимо» для арфы или лютни без оркестра. Глядя на эту картину, я даже не понимал, каким местом она кричит. Не говоря уже для чего?! На меня нашел столбняк, и в этот момент с треском распахнулись все двери, и в спальне стало неожиданно тесно.
В комнату вошли: полковник милиции с носом модного в том сезоне цвета «мов», два худосочных лейтенанта, две тетки с гаденькими улыбками и довольно бесстрастный швейцар.
У меня что-то шевельнулось…
- Харе вопить, - тихо сказал полковник.
Вой немедленно смолк.
- Может, надеть на него что-нибудь? - спросила тетка - понятая.
- Не надо! - твердо ответил главный мент. - Нам еще фотки для газеты делать: «Московский адвокат пытался изнасиловать четырнадцатилетнюю дочь простого рабочего». Думаю, гражданин адвокат, Вам в нашем городском СИЗО будет весело и уютно.
Девушка приподнялась на локтях и, не шевелясь, с интересом наблюдала за происходящим.
Я же с тоской смотрел то на полковника, то на художественную эпиляцию в виде сердечка. Я, конечно, все понял, как только распахнулась дверь. Теперь перед глазами проходили этапы неожиданно приближающейся к концу жизни: мама, мне пять лет и яблочный штрудель с надписью, школа, институт, первая и вторая любовь, Париж, вся наша веселая, дружная одесская семья, любимая, которая должна скоро родить, старшая дочь в платье принцессы, мой кабинет, книги, коллекции…
- Татьян, а, Татьян, а тебе когда шестнадцать? - спросил полковник, обращаясь к малолетней паскуде.
- Через месяц, дядя Коль. Двадцать второго.
- Нехорошо получается, Игорь Борисович! Нехорошо! Большой срок можете получить. Что делать будем, гражданин Липкин? Сейчас, говорят, педофил получает десятку и укол какой-то химической муры. Раз! И Вы уже кастрированный Барсик. Или, может, Вы сами себе все отрежете?
Как странно устроен человеческий организм! Видения исчезли сразу, и то, что еще несколько минут назад сжалось от страха до «Боже мой», неожиданно начало распрямляться и приобретать не подходящие к месту формы.
- Я должен позвонить соседу, - сказал я и, не дожидаясь ответа, набрал Мишу:
- Ты знаешь, что происходит? - выпалил я, как только трубка на том конце что-то пискнула.
- Тихо, не ори, - мягко ответил мой приятель. - Сейчас Гарика на малолетней телке берут. Я все устроил. Денег, правда, стоило кучу. Но это ему за Леху Зеленского!
- Вас к телефону. - Ничего никому не объясняя, я передал трубку полковнику.
- Полковник Сиделькин слушает! - начал он безапелляционным тоном.
Их разговор был бурным, довольно эмоциональным и бесценным для филологов русского языка. На лице у полковника милиции отображалась интеллектуальная овуляция. Потом к ней пришла и зачалась мысль. Видно было, что для блюстителя порядка - это сложный и мучительный процесс. Принципиально не одеваясь, я продолжал стоять абсолютно голый и только перед носом у присевших на стулья понятых кое-чем помахивал. Это был, скорее, знак презрения по отношению к находящимся в моей спальне уродам - предлагать им понюхать собственный носок, подобранный с корейского LG во время телефонной беседы.
- Ах ты, сука недое**нная!
«Ну наконец-то представитель правоохранительных органов начал смотреть в корень вопроса…» - подумал я, аналитически глядя на происходящее.
- Ты перед какой дверью села, фанера треснутая?! Как бабки вперед клянчить - ты первая! А как мозгой, а не жопой шевелить - ты где?
Продолжая ничего не стесняться, Татьяна, скрестив теперь ноги по-турецки, запричитала скороговоркой:
- Мне как сказали, я и села. Сказали - поднимется мудак в шейном платке - вот он и поднялся. Я свои деньги честно заработала. Ни хера теперь никому не отдам.
- Так тебе же сказали - мудак в шейном платке, а не мудак в бабочке, тварь проститучая! Ты разницу-то понимаешь, коза уродливая? Чему вас там только в школе учат? Александр Андреевич, я не хотел… Извините. Само вырвалось.
- Ой, не гони, полковник! Ты сам шейный платок с бабочкой где последний раз видел? Сказать в рифму? Или сам туда заглянешь? Я что, зря орала? Вещи, как сказали, раскидала? Раскидала. Голая легла? Легла. Даже показания о том, что он ко мне приставал, час назад подписала! Ты где, полковник, такую малолетку еще найдешь? В следующий раз веди дочурку свою конопатую! Или твоей жене рассказать, как ты во время целой (!) радиопередачи Наташку в своем кабинете шпындил? И передача такая долгая была: «Шестьдесят секунд для женщин». В школе расскажу - умрут от смеха. Деньги не отдам!
- Ну ты и бл**ь! - осипшим фальцетом выдавил из себя полковник. Все шесть звездочек (по три на каждом погоне) были близки к апоплексическому удару.
Однако накатывала усталость, да и приключений на сегодняшний вечер для меня оказалось уже достаточно. Я собрал девичьи шмотки в охапку и начал потихоньку выталкивать заслуженных идиотов Нижневартовска в злополучный коридор.
Капелла заговорщиков с поникшими лицами, суматошно извиняясь, выходила из номера задом. И тут меня осенило:
- Знаете что… У меня завтра с утра суд. А вы мне и рубашку, и костюм помяли и испачкали. Смены у меня нет. Так что вместо ваших вшивых извинений извольте привести все в порядок.
Засыпая, я слышал, как в гостиной две гнусные понятые и Таня - малолетка, разговаривая шепотом, сушили мою рубашку, гладили костюм, бабочку и даже трусы:
- Слышь, Танька, ты бы пошла, что ли, к нему… Зря такого человека обидели. Нехорошо получается. Хоть бабки немного отработаешь. А выдержка у мужика железная: ему срок светит, а у него ни один мускул не дрогнул. Неа, все-таки один дрогнул, я видела! - И бабы тихо заржали.
Таньку уговаривать не пришлось. Она долго стучала, скреблась и даже говорила разные рекламные слова, но дверь в спальню была уже предусмотрительно мной закрыта на ключ.
Я не стал уточнять, что, несмотря на то, что я учился во ВГИКе, лавры Романа Полански с его четырнадцатилетней американской историей мне не светят; что мне даже для скоротечных отношений нужны чувства и любовь; что моя женщина - это тридцать лет, и не важно, сколько ей на самом деле - она должна себя так чувствовать; и как говорила моя бабушка: «Поспать, поговорить и кофе попить» с девушкой по вызову не удастся. Танюша восприняла бы этот монолог за ахинею и ответила бы что-то типа: «Да ты не парься, за все уплачено…» Вот почему я сделал вид, что сплю, уважаю уголовный кодекс и ничего не слышу. Было начало третьего январской ночи тысяча девятьсот девяносто седьмого года.
…Гости Никаса лежали в салате от смеха, и выступающий с тостом на сцене Владимир Вольфович Жириновский не понимал, что происходит за десятым столом.
- Так что Вы хотели спросить, Александр Борисович? - вспомнил я, убирая рукопись.
- Дело в том, что я сейчас пробую на одну роль актрису - Татьяну К. из Нижневартовска. Очень хорошая, характерная актриса. А по некоторым разговорам сейчас понимаю - точно она. Но я даже не знаю после Вашего рассказа, что теперь делать… И вообще, у нас сложились отношения… Любовь, можно сказать. Может, правда, это не та Таня - малолетка, хотя сердечко там, где вроде должно быть. Точно, как Вы и описывали. Я могу Вам показать ее фото?
Я посмотрел на экран телефона и задумался. Сказать правду? Мой товарищ расстроится. Обмануть? Нельзя… И он все равно расстроится.
- Вы же знаете, Александр Борисович, что проститутка - это профессия, а бл**ь - это черта характера. Но согласитесь, что это сочетание довольно редко встречается в повседневной жизни.
- Как же Вы не правы, дорогой коллега, - вздохнул главный плейбой отечественного кинематографа и романтически закрыл глаза.
«И действительно, - пронеслось через мозг. - Что-то я погорячился с выводом…»