33 237.
Калинин натужно хрипит, отплёвываясь прогорклым воздухом своих полуторалитровых лёгких, в напрасной попытке аккомпанировать моему ныне молчаливому голосу. Его мятежная душа рвётся наружу шестой передачей. Вместе с ним мы рвём ночной туман на облака и отпускаем их на волю. Но даже на полных оборотах мне едва ли удастся опередить своё собственное сознание. Авто дарит чувство свободы. Только свобода, это возможность выбора, в то время как у меня давно уже есть сама возможность и куда дольше нет чёртового выбора. В другой системе отсчёта, мы с товарищем старостой революции лишь стоим на месте, наблюдая за проплывающей диорамой за стеклом. Броуновское движение. И что за пошлая голова назвала это миром? Этот чувак, наверняка, посвятил свою жизнь пению по кабакам. Мир снаружи почти так же лишён смысла, как те капли воды, что зачем-то устремились вверх по стеклу. В этом мире можно существовать, но давно невозможно жить. У нас же на пару: два кресла, диван, музыка и тепло, тела воскрешающее. Сам господь бог не придумает ничего уютнее нашего микрокосма и Калинин отлично дарит этот мир. Я беру попутчиков. Эй, кто вы. Я вас не знаю. Положа руку на сердце, мне это и не нужно. Но расскажите мне что-нибудь о себе и я не возьму с вас денег, после чего мы разойдёмся, чтобы не встретиться уже никогда.
Но. Панель приборов явственно озаряет алым. Ни от кого и ни от чего бы я не бежал, это не будет вечным и Калинин знает это не хуже меня. Обочина, встречная али свет чужих городов. Мы всё равно к чему-нибудь придём.