Викенд
Тут, в зарубежной Дании (где я в настоящее время тружусь) красивые, многочисленные велосипеды, а у моей любимой - страшный и старый. Спрашиваю: « Ты, что ли, старые вещи любишь?» «Да, - говорит,- тебя, например». А какой же я старый. Совсем наоборот, - ещё очень даже игого, между прочим.
Но я не об этом.
Тут о вдохновляющей роли творчества в развитии подрастающего поколения, или апокалипсис нау.
Воскресенье - выходной, но не у меня. Тружусь в мастерской, а вокруг крутятся две маленькие террористки, 11 и 13 лет. Приезжают к местному воскресному папе, который, залив пивом брюхо, обычно дремлет перед телевизором. Весь огонь, соответственно, обрушивается на меня. Отрисовав жирафа с большими зубами, бритниспирс, красивую машину с пламенами и много-много других замечательный вещей, пытаясь хоть как-то уложиться в график, я даю им «профессиональных» карандашей и усаживаю за самостоятельную работу, а сам (спасаясь бегством)- за дела.
В скором времени младшенькая слиняла по нужде, а старшая притихла и очень внимательно стала наблюдать за моей работой. Я время от времени оборачивался на неё и всё время натыкался на пристальный взгляд больших карих глаз. «Какое милое, трогательное дитя,- умилялся я, - проявляет интерес к искуйству».
Вдруг она подходит и протягивает мне листок: «Смотри, что я нарисовала». Боже, - там, недвусмысленно и со знанием дела, был изображён… хуй. Я опешил. «Что это?» - спрашиваю. Она, удивлённо (типа - такой здоровый, а тупой, как баран) отвечает: «Хуй». Мне сделалось как-то не по себе. Я заставил себя вспомнить, что я - взрослый дядя, папа двухметрового, небритого дылды, что меня в Стокгольме ждёт любимая, что я устал и, вообще, надо пойти полежать.
Немного придя в себя, возвращаюсь на рабочее место. Маленькая, к тому времени уже просралась, и, сопя, высунув язычок, что-то старательно вырисовывала. Предчувствуя недоброе, с замиранием сердца бросаю взгляд на её произведение... Как вы думаете, что там было? Совершенно верно. Только уже - большим красным фломастером, в, довольно приличную, натуральную величину.
Это куда ж мы, граждане, катимся? Или ж мне пора на переплавку,- стал от жизни отставать?
Но я не об этом.
Тут о вдохновляющей роли творчества в развитии подрастающего поколения, или апокалипсис нау.
Воскресенье - выходной, но не у меня. Тружусь в мастерской, а вокруг крутятся две маленькие террористки, 11 и 13 лет. Приезжают к местному воскресному папе, который, залив пивом брюхо, обычно дремлет перед телевизором. Весь огонь, соответственно, обрушивается на меня. Отрисовав жирафа с большими зубами, бритниспирс, красивую машину с пламенами и много-много других замечательный вещей, пытаясь хоть как-то уложиться в график, я даю им «профессиональных» карандашей и усаживаю за самостоятельную работу, а сам (спасаясь бегством)- за дела.
В скором времени младшенькая слиняла по нужде, а старшая притихла и очень внимательно стала наблюдать за моей работой. Я время от времени оборачивался на неё и всё время натыкался на пристальный взгляд больших карих глаз. «Какое милое, трогательное дитя,- умилялся я, - проявляет интерес к искуйству».
Вдруг она подходит и протягивает мне листок: «Смотри, что я нарисовала». Боже, - там, недвусмысленно и со знанием дела, был изображён… хуй. Я опешил. «Что это?» - спрашиваю. Она, удивлённо (типа - такой здоровый, а тупой, как баран) отвечает: «Хуй». Мне сделалось как-то не по себе. Я заставил себя вспомнить, что я - взрослый дядя, папа двухметрового, небритого дылды, что меня в Стокгольме ждёт любимая, что я устал и, вообще, надо пойти полежать.
Немного придя в себя, возвращаюсь на рабочее место. Маленькая, к тому времени уже просралась, и, сопя, высунув язычок, что-то старательно вырисовывала. Предчувствуя недоброе, с замиранием сердца бросаю взгляд на её произведение... Как вы думаете, что там было? Совершенно верно. Только уже - большим красным фломастером, в, довольно приличную, натуральную величину.
Это куда ж мы, граждане, катимся? Или ж мне пора на переплавку,- стал от жизни отставать?