Союз погибели 14 декабря 1825 года
Сегодня 14 декабря - годовщина - 197 лет - восстания декабристов. 
Выйти на площадь в назначенный час
10 ноября 1825 года князь Сергей Петрович Трубецкой приехал в Петербург в отпуск из Киева, где служил уже почти год. В столице его и застало известие о смерти Александра I и вызванное этим возбуждение в среде либеральных оппозиционеров.
Присутствие в разгар политического кризиса в Петербурге давнего и авторитетнейшего участника декабристских объединений, каковым являлся Трубецкой, к тому же опытного и известного в офицерской среде военачальника, можно было считать настоящим подарком для противников самодержавия. Закономерно, что Трубецкой сразу становится одной из ключевых фигур среди заговорщиков и отвечает за планирование военного переворота.
Сергей Трубецкой, несостоявшийся диктатор
Очевидно, что и глава Северного общества Кондратий Рылеев поначалу всячески привечал и поддерживал князя. Но потом его тактические схемы стали стеснять пылкое поэтическое воображение лидера «северян». И чем ближе к началу выступления¸ тем очевиднее Рылеев действует в обход Трубецкого и его предложений, выдвигает на первые роли своих ставленников Якубовича и Булатова и даёт им указания напрямую.
Днём 13-го Рылеев предложил Булатову быть в казармах гренадер в семь часов. Позже он сообщил полковнику о том, что сбор назначен на восемь утра 14 декабря. Характерно, что во время вышеупомянутого разговора утром 14 декабря на квартире Рылеева Иван Пущин спросил полковника: "Да много ли вам надобно [войск]?" И получил ответ: "Столько, как обещивал Рылеев".
У главы Северного общества и полковника явно индивидуальная договорённость, содержание которой остаётся неясным для прочих. Вся роль Булатова, так блестяще им проваленная, была от начала и до конца написана Кондратием Ивановичем и оставалась неизвестна и Трубецкому, и даже Оболенскому. И Трубецкой умалчивает о заданиях Якубовича и Булатова не из осторожности, а по той простой причине, что он с этими личностями почти не пересекался и не знал, какие инструкции они получали.
Между тем Рылеев раздаёт приказы не только своим конфидентам, но и «ротным начальникам». Так, 12 декабря Рылеев на совещании у Оболенского - в отсутствие Трубецкого - «решительно объявил» соумышленникам, что «они собрались ныне для того более, чтобы честным словом обязаться быть на площади в день присяги с тем числом войск, которое каждый может привести, в противном случае находиться на площади самому». То есть вся тактическая схема сводится к тому, чтобы собраться у Сената - когда получится и с кем получится.
Кондратий Рылеев - тоже диктатор?
Поручик Финляндского полка Андрей Розен сообщал в своих мемуарах:
«12 декабря, вечером, был я приглашён на совещание к Рылееву… там застал я главных участников 14 декабря. Постановлено было в день, назначенный для новой присяги, собраться на Сенатской площади, вести туда сколько возможно будет войска под предлогом поддержания прав Константина, вверить начальство над войском князю Трубецкому…»
Оболенский, очевидно, воспринял все эти инструкции как некую предварительную версию и днём 13-го прямо спросил Рылеева «какой план», на что тот ответил, что план сообщит Трубецкой (когда, на площади?), но собраться нужно у Сената с той ротою, которая придёт первая. Итак, до путча осталось несколько часов, а начальнику штаба неизвестен порядок действий, а Рылеев, для виду сославшись на Трубецкого, тем не менее повторяет, что смысл их выступления состоит в сборе на площади.
Но вот наступает вечер. Николай Бестужев сообщает в воспоминаниях:
«В 10 часов приехал Рылеев с Пущиным и объявил нам о положенном на совещании, что в завтрашний день, при принятии присяги, должно поднимать войска, на которые есть надежда, и, как бы ни малы были силы, с которыми выйдут на площадь, идти с ними немедленно во дворец».
Как это понять: не важно, сколько сил соберется, но на дворец - «немедленно»…
А вот что сообщает о вечере 13 декабря Петр Каховский:
«Рылеев сказал, когда я спрашивал его о распоряжении, что надо видеть прежде силы наши и что на Петровской площади всем распорядится Трубецкой. Предположено было занять Сенат, крепость, но кому именно, не было назначено».
До начала путча остается все ничего, а из конкретики снова лишь сбор у Сената, все прочее - в тумане. И уже ничего про поход на дворец.
Уж полночь близится, а плана-то все нет…
Ситуация более чем странная, не правда ли? А возникла она во многом благодаря изоляции, точнее, самоизоляции Трубецкого. Согласно показаниям князя, по приезде из Киева он стал собирать сведения о состоянии умов в полках и числе членов самого общества.
Результаты не внушали оптимизма: «…расположение умов не подает надежды в успехе исполнения, а общество состоит из самых незначащих лиц». Неудивительно, что, например, Каховский, никогда не слышал Трубецкого говорящим: «Он, князь Оболенский, князь Одоевский, Николай Бестужев, Пущин всегда запирались с Рылеевым».
Осторожный князь считал излишним обсуждать детали будущего выступления со сборищем «незначащих лиц», ограничив свое общение узким кругом руководителей. Приверженность к конспирации сыграла с Трубецким злую шутку. Для большинства участников переворота «диктатор» оставался авторитетной, но малознакомой фигурой, о намерениях которого, как и о разногласиях с другими лидерами, им ничего не было известно.
Этим и воспользовался Рылеев, который, напротив тесно контактировал со всеми персонажами будущей драмы и мог беспрепятственно выдавать свои идеи за «план Трубецкого». Подытоживая сказанное, попробуем определить главные отличия в подходах двух лидеров переворота.
Трубецкой
- Захват Сената в момент присяги сенаторов. Охрана здания составляла всего 35 человек, так что для решения задачи хватало небольшой ударной группы.
- Подход лейб-гвардии и Финляндского полка на Петровскую площадь для защиты, перешедшего на сторону мятежа Сената.
- Выдвижение в сторону Зимнего дворца Гвардейского экипажа, Измайловского и Московских полков. Захват здания и пленение Николая для проведения дальнейшего суда над ним.
Рылеев
- Отказ от вмешательства в присягу сенаторов.
- Операция в Зимнем дворце силами Гвардейского экипажа и/или лейб-гвардейцев с целью убийства Николая. С этим же заданием на Дворцовую площадь отряжен убийца-одиночка Каховский.
- Сбор всех мятежных частей на Петровской площади.
Птенцы гнезда Кондратьева
В последнем варианте войска на площади нужны были скорее для красивой картинки - торжественного парада в ознаменование победы свободы, равенства и братства над тиранией. И Сенатская площадь была выбрана в первую очередь не из практических, а из символических соображений: именно здесь Сенат под ликующие вопли собравшихся должен был провозгласить упразднение прежнего правления и наступления новой эры в жизни России.
Рылеев был далеко не глупым человеком, но его богатое воображение явно обгоняло логику, а желаемое легко заменяло действительность. Возможно, на каком-то этапе он решил: чем сложнее замысел, тем сложнее его реализовать. Однако Кондратий Иванович упростил план переворота до такой степени, что в итоге его исход стал зависеть от одного выстрела, который должен был совершить Пётр Каховский.
Рылеев, возможно, был по-своему прав в том плане, что убийство великого князя разом решало все проблемы. Поэтому Гвардейский экипаж с Якубовичем и лейб-гвардейцы с Булатовым были отряжены для захвата дворца и «нейтрализации» Николая. Очевидно, два подразделения должны были действовать независимо, подстраховывая друг друга, так как их координация была фактически невозможна. А на случай их неудачи нового императора поджидал Каховский.
И тут мы подходим к такой важной стороне подготовки переворота, как подборка и расстановка кадров. Здесь организаторские способности Кондратия Ивановича раскрылись наиболее ярко. Все его креатуры (Каховский, Якубович, Булатов), несмотря на очевидные различия, были сходны в одном: все эти люди, как бы определили психиатры, находились в состоянии крайней эмоциональной нестабильности. Наряду с неустойчивостью настроения оно характеризуется ярко выраженной тенденцией действовать импульсивно, без учёта последствий, а также минимальной способностью к планированию.
Каховский - озлобленный неудачник, без связей и родных, выгнанный из армии за лень и аморальное поведение, потом был восстановлен, дослужился до поручика, но вышел в отставку по болезни, хотя, судя по всему, на физическое здоровье ему грех было жаловаться.
В итоге сами соратники по Северному обществу дали Каховскому такую характеристику: «Смоленский помещик, проигравшись и разорившись в игре, он приехал в Петербург в надежде жениться на богатой невесте; дело это ему не далось. Сойдясь с Рылеевым, он предался ему и обществу безусловно. Рылеев и другие товарищи содержали его в Петербурге на свой счёт». «Человек, чем-то огорчённый, одинокий, мрачный, готовый на обречение; одним словом, Каховский» (так характеризует его декабрист Владимир Штейнгель).
Булатов - человек, сломленный смертью горячо любимой жены, на могиле которой он выстроил храм, потратив на это почти все свои средства. И если состояние полковника можно охарактеризовать как надлом, то лейтмотив поведения Якубовича - надрыв. Его личная храбрость не мешала ему остаться в памяти современников позёром и фанфароном.
Такие натуры, очевидно, соответствовали романтическому умонастроению Рылеева, однако были совершенно неупотребимы для ответственного дела. Тем не менее, именно это трио в представлении Рылеева должно было сыграть решающую роль в путче.
Весьма примечательной получилась сцена, свидетелями которой 13 декабря оказались несколько заговорщиков. Рылеев, обняв Каховского, сказал: "Любезный друг, ты сир на сей земле, я знаю твое самоотвержение, ты можешь быть полезнее, чем на площади, - истреби царя".
«Инженер человеческих душ» нашёл нужные слова. После них будущий цареубийца почувствовал себя не паладином свободы и тираноборцем, а техническим исполнителем, сиротинушкой, которому богатенькие друзья недвусмысленно напомнили о необходимости отработать скормленный ему хлебушек. Неудивительно, что после такого наставления «киллер» не горел желанием исполнить задание.
Около шести часов утра 14 декабря Каховский пришёл к Александру Бестужеву, который так описал эту сцену: "Вас Рылеев посылает на площадь Дворцовую?" - сказал я. Он отвечал: "Да, но мне что-то не хочется". "И не ходите, - возразил я, - это вовсе не нужно". - "Но что скажет Рылеев?" - "Я беру это на себя; будьте со всеми на Петровской площади".
Каховский был ещё у Бестужева, когда пришёл Якубович и сообщил, что отказался от взятия дворца, «предвидя, что без крови не обойдётся…» В это время сенаторы уже съезжались для принятия присяги, а полковник Булатов, вместо того, чтобы идти к лейб-гвардейцам, молился за упокой души супруги и о будущем малолетних дочек.
Диктатор или зиц-председатель?
Собственно, в 6 часов утра переворот, каким его замышлял Рылеев, уже стал невозможен. Теперь путчистам могла помочь либо счастливая случайность, либо роковая ошибка их оппонентов. Но фортуна декабристам не улыбнулась, а Николай действовал решительно и оперативно.
Назначенный Рылеевым общий сбор у Сената, превратившись в самоцель, лишал мятежников инициативы, она неумолимо переходила к проправительственным силам. Московскому полку, который вышел первым на площадь, поначалу никто не противостоял. Но эта достаточно грозная сила (800 штыков) застыла в ожидании. В итоге под вечер против 3000 мятежников оказалось 12000 правительственных войск, да ещё с артиллерией.
Весьма показательны действия в тот день лейб-гвардейцев под командованием поручика Николая Панова, которые последними присоединились к мятежникам. Рота Панова выступила после того, как послышалась перестрелка в центре города. Очевидно, поручик решил, что началась решающая схватка, и, в отличие от однополчанина Александра Сутгофа, выступившего раньше, пошел не прямо к Сенату, а на Зимний, полагая, что основные силы путчистов начали бой за дворец.
Солдаты Панова даже проникли во двор Зимнего, но, столкнувшись с верными Николаю гвардейскими саперами, повернули к Сенату. Панову не откажешь в решительности, его рота дважды вступала в бой, но и над ним довлела установка на соединение с остальными силами. Не застав их у Зимнего, поручик поступил, как и все прочие, оказавшись в западне на Сенатской площади.
Но вернёмся в начало дня 14 декабря. В 7 часов утра к Рылееву приехал Трубецкой, однако, как князь рассказывал на следствии, «я не в таком духе был, чтобы расспрашивать, Рылеев тоже видно не хотел говорить». В 10 утра уже Рылеев с Пущиным прибыли к Трубецкому на Английскую набережную, но разговора снова не получилось, хозяин дома лишь дал гостям прочесть Манифест о восшествии Николая на престол.
Удивительная картина: выступление началось, а его вождям нечего сказать друг другу! Конечно, князь темнит: разговоры были и наверняка носили бурный характер. Но Трубецкой понимал, что стоит ему намекнуть на разногласия между ним и Рылеевым, тем более на конфликт, он даст следователям ниточку, потянув за которую, те вытащат всю подноготную.
Утром 14-го Трубецкому было от чего прийти в ярость: его выставили дураком, что называется, по полной программе. Его план был подменен инструкцией по сбору у Сената. Полковник ясно сознавал не только, что путч уже обречен на провал, но и то, что он, как «диктатор», возможно окажется главным виновником поражения для своих сторонников и (что уже совершенно точно) предстанет главным обвиняемым для противников.
Материалы следствия подтверждают эти догадки князя. На допросах Рылеев на голубом глазу утверждал, что все зависело от Трубецкого, а сам он никаких указаний давать не мог.
Вот его показания:
"Трубецкой был уже полновластный начальник наш; он или сам, или через меня, или через Оболенского делал распоряжения. В пособие ему на площади должны были явиться полковник Булатов и капитан Якубович. Последний - по собственному желанию Трубецкого, который был наслышан о храбрости его еще прежде и потому за несколько дней до 14-го числа просил меня познакомить с ним Якубовича лично, что и было исполнено".
Полковник Булатов, по утверждению Рылеева, тоже хотел прежде принятия окончательных решений познакомиться с диктатором, "с которым, - говорит Рылеев, - я и свёл его". Он также уверял, что вечером 12 декабря Трубецкой, Булатов, Якубович "рассуждали о плане действия".
Рылеев, который самолично отдавал важнейшие распоряжения, не только прячется за спину Трубецкого, но и всячески старается «покрепче привязать» к нему Якубовича и Булатова. Так же подло глава Северного общества пытался скрыть свое участие в замыслах на цареубийство, перекладывая инициативу на «сира» Каховского.
Понятно, что, появись Трубецкой на площади, болтаться бы на ему на виселице вместе с прочими наиболее опасными злодеями. Вполне сознавая подобную перспективу, если не в первую, то во вторую встречу утром 14-го Трубецкой твердо решил ни на какую площадь не выходить.
Обращённая к полковнику прощальная реплика Ивана Пущина («…однако ж, если что будет, то вы к нам придёте») даже в сухом пересказе Трубецкого звучит заискивающе. Смущённый Пущин явно понимал, что происходит на душе у князя. Однако, как признался на следствии Трубецкой, у него тогда не хватило духу «просто сказать «нет». Также у него не хватило духу удалиться прочь от эпицентра событий, от участия в которых он отказался.
Роль князя, хотя внешне и выглядела противоречивой и непоследовательной, не вызвала осуждения соратников. Сын декабриста Ивана Якушкина записал о Трубецком следующее:
«Поведение его 14 декабря, для нас не совсем ясное, не вызвало никаких обвинений против Трубецкого среди его товарищей. Среди декабристов и после 14 декабря Трубецкой сохранил общую любовь и уважение; не от ошибочности действий Трубецкого в этот день зависела неудача восстания».
Декабристы. Гражданская казнь
Тем не менее, большинство дореволюционных, советских, да и современных историков судит о «диктаторе» куда более строго. И тому есть очевидные причины. Редкий мерзавец, недалекий, но амбициозный предводитель «северян» Кондратий Иванович Рылеев, попав в разряд сакральных жертв самодержавия и мучеников во имя свободы, оказался вне зоны критики или хотя бы непредвзятой оценки его деятельности по организации восстания.
Трубецкой, напротив, оказался очень удобным кандидатом на роль виновника поражения путчистов, антигероя и антагониста пламенного революционера Рылеева.
Надеемся, что наши записки помогут более объективно оценить взаимоотношения главных руководителей мятежа 14 декабря 1825 года и их влияние на ход восстания.
Автор: Максим Зарезин
Выйти на площадь в назначенный час
10 ноября 1825 года князь Сергей Петрович Трубецкой приехал в Петербург в отпуск из Киева, где служил уже почти год. В столице его и застало известие о смерти Александра I и вызванное этим возбуждение в среде либеральных оппозиционеров.
Присутствие в разгар политического кризиса в Петербурге давнего и авторитетнейшего участника декабристских объединений, каковым являлся Трубецкой, к тому же опытного и известного в офицерской среде военачальника, можно было считать настоящим подарком для противников самодержавия. Закономерно, что Трубецкой сразу становится одной из ключевых фигур среди заговорщиков и отвечает за планирование военного переворота.
Сергей Трубецкой, несостоявшийся диктатор
Очевидно, что и глава Северного общества Кондратий Рылеев поначалу всячески привечал и поддерживал князя. Но потом его тактические схемы стали стеснять пылкое поэтическое воображение лидера «северян». И чем ближе к началу выступления¸ тем очевиднее Рылеев действует в обход Трубецкого и его предложений, выдвигает на первые роли своих ставленников Якубовича и Булатова и даёт им указания напрямую.
Днём 13-го Рылеев предложил Булатову быть в казармах гренадер в семь часов. Позже он сообщил полковнику о том, что сбор назначен на восемь утра 14 декабря. Характерно, что во время вышеупомянутого разговора утром 14 декабря на квартире Рылеева Иван Пущин спросил полковника: "Да много ли вам надобно [войск]?" И получил ответ: "Столько, как обещивал Рылеев".
У главы Северного общества и полковника явно индивидуальная договорённость, содержание которой остаётся неясным для прочих. Вся роль Булатова, так блестяще им проваленная, была от начала и до конца написана Кондратием Ивановичем и оставалась неизвестна и Трубецкому, и даже Оболенскому. И Трубецкой умалчивает о заданиях Якубовича и Булатова не из осторожности, а по той простой причине, что он с этими личностями почти не пересекался и не знал, какие инструкции они получали.
Между тем Рылеев раздаёт приказы не только своим конфидентам, но и «ротным начальникам». Так, 12 декабря Рылеев на совещании у Оболенского - в отсутствие Трубецкого - «решительно объявил» соумышленникам, что «они собрались ныне для того более, чтобы честным словом обязаться быть на площади в день присяги с тем числом войск, которое каждый может привести, в противном случае находиться на площади самому». То есть вся тактическая схема сводится к тому, чтобы собраться у Сената - когда получится и с кем получится.
Кондратий Рылеев - тоже диктатор?
Поручик Финляндского полка Андрей Розен сообщал в своих мемуарах:
«12 декабря, вечером, был я приглашён на совещание к Рылееву… там застал я главных участников 14 декабря. Постановлено было в день, назначенный для новой присяги, собраться на Сенатской площади, вести туда сколько возможно будет войска под предлогом поддержания прав Константина, вверить начальство над войском князю Трубецкому…»
Оболенский, очевидно, воспринял все эти инструкции как некую предварительную версию и днём 13-го прямо спросил Рылеева «какой план», на что тот ответил, что план сообщит Трубецкой (когда, на площади?), но собраться нужно у Сената с той ротою, которая придёт первая. Итак, до путча осталось несколько часов, а начальнику штаба неизвестен порядок действий, а Рылеев, для виду сославшись на Трубецкого, тем не менее повторяет, что смысл их выступления состоит в сборе на площади.
Но вот наступает вечер. Николай Бестужев сообщает в воспоминаниях:
«В 10 часов приехал Рылеев с Пущиным и объявил нам о положенном на совещании, что в завтрашний день, при принятии присяги, должно поднимать войска, на которые есть надежда, и, как бы ни малы были силы, с которыми выйдут на площадь, идти с ними немедленно во дворец».
Как это понять: не важно, сколько сил соберется, но на дворец - «немедленно»…
А вот что сообщает о вечере 13 декабря Петр Каховский:
«Рылеев сказал, когда я спрашивал его о распоряжении, что надо видеть прежде силы наши и что на Петровской площади всем распорядится Трубецкой. Предположено было занять Сенат, крепость, но кому именно, не было назначено».
До начала путча остается все ничего, а из конкретики снова лишь сбор у Сената, все прочее - в тумане. И уже ничего про поход на дворец.
Уж полночь близится, а плана-то все нет…
Ситуация более чем странная, не правда ли? А возникла она во многом благодаря изоляции, точнее, самоизоляции Трубецкого. Согласно показаниям князя, по приезде из Киева он стал собирать сведения о состоянии умов в полках и числе членов самого общества.
Результаты не внушали оптимизма: «…расположение умов не подает надежды в успехе исполнения, а общество состоит из самых незначащих лиц». Неудивительно, что, например, Каховский, никогда не слышал Трубецкого говорящим: «Он, князь Оболенский, князь Одоевский, Николай Бестужев, Пущин всегда запирались с Рылеевым».
Осторожный князь считал излишним обсуждать детали будущего выступления со сборищем «незначащих лиц», ограничив свое общение узким кругом руководителей. Приверженность к конспирации сыграла с Трубецким злую шутку. Для большинства участников переворота «диктатор» оставался авторитетной, но малознакомой фигурой, о намерениях которого, как и о разногласиях с другими лидерами, им ничего не было известно.
Этим и воспользовался Рылеев, который, напротив тесно контактировал со всеми персонажами будущей драмы и мог беспрепятственно выдавать свои идеи за «план Трубецкого». Подытоживая сказанное, попробуем определить главные отличия в подходах двух лидеров переворота.
Трубецкой
- Захват Сената в момент присяги сенаторов. Охрана здания составляла всего 35 человек, так что для решения задачи хватало небольшой ударной группы.
- Подход лейб-гвардии и Финляндского полка на Петровскую площадь для защиты, перешедшего на сторону мятежа Сената.
- Выдвижение в сторону Зимнего дворца Гвардейского экипажа, Измайловского и Московских полков. Захват здания и пленение Николая для проведения дальнейшего суда над ним.
Рылеев
- Отказ от вмешательства в присягу сенаторов.
- Операция в Зимнем дворце силами Гвардейского экипажа и/или лейб-гвардейцев с целью убийства Николая. С этим же заданием на Дворцовую площадь отряжен убийца-одиночка Каховский.
- Сбор всех мятежных частей на Петровской площади.
Птенцы гнезда Кондратьева
В последнем варианте войска на площади нужны были скорее для красивой картинки - торжественного парада в ознаменование победы свободы, равенства и братства над тиранией. И Сенатская площадь была выбрана в первую очередь не из практических, а из символических соображений: именно здесь Сенат под ликующие вопли собравшихся должен был провозгласить упразднение прежнего правления и наступления новой эры в жизни России.
Рылеев был далеко не глупым человеком, но его богатое воображение явно обгоняло логику, а желаемое легко заменяло действительность. Возможно, на каком-то этапе он решил: чем сложнее замысел, тем сложнее его реализовать. Однако Кондратий Иванович упростил план переворота до такой степени, что в итоге его исход стал зависеть от одного выстрела, который должен был совершить Пётр Каховский.
Рылеев, возможно, был по-своему прав в том плане, что убийство великого князя разом решало все проблемы. Поэтому Гвардейский экипаж с Якубовичем и лейб-гвардейцы с Булатовым были отряжены для захвата дворца и «нейтрализации» Николая. Очевидно, два подразделения должны были действовать независимо, подстраховывая друг друга, так как их координация была фактически невозможна. А на случай их неудачи нового императора поджидал Каховский.
И тут мы подходим к такой важной стороне подготовки переворота, как подборка и расстановка кадров. Здесь организаторские способности Кондратия Ивановича раскрылись наиболее ярко. Все его креатуры (Каховский, Якубович, Булатов), несмотря на очевидные различия, были сходны в одном: все эти люди, как бы определили психиатры, находились в состоянии крайней эмоциональной нестабильности. Наряду с неустойчивостью настроения оно характеризуется ярко выраженной тенденцией действовать импульсивно, без учёта последствий, а также минимальной способностью к планированию.
Каховский - озлобленный неудачник, без связей и родных, выгнанный из армии за лень и аморальное поведение, потом был восстановлен, дослужился до поручика, но вышел в отставку по болезни, хотя, судя по всему, на физическое здоровье ему грех было жаловаться.
В итоге сами соратники по Северному обществу дали Каховскому такую характеристику: «Смоленский помещик, проигравшись и разорившись в игре, он приехал в Петербург в надежде жениться на богатой невесте; дело это ему не далось. Сойдясь с Рылеевым, он предался ему и обществу безусловно. Рылеев и другие товарищи содержали его в Петербурге на свой счёт». «Человек, чем-то огорчённый, одинокий, мрачный, готовый на обречение; одним словом, Каховский» (так характеризует его декабрист Владимир Штейнгель).
Булатов - человек, сломленный смертью горячо любимой жены, на могиле которой он выстроил храм, потратив на это почти все свои средства. И если состояние полковника можно охарактеризовать как надлом, то лейтмотив поведения Якубовича - надрыв. Его личная храбрость не мешала ему остаться в памяти современников позёром и фанфароном.
Такие натуры, очевидно, соответствовали романтическому умонастроению Рылеева, однако были совершенно неупотребимы для ответственного дела. Тем не менее, именно это трио в представлении Рылеева должно было сыграть решающую роль в путче.
Весьма примечательной получилась сцена, свидетелями которой 13 декабря оказались несколько заговорщиков. Рылеев, обняв Каховского, сказал: "Любезный друг, ты сир на сей земле, я знаю твое самоотвержение, ты можешь быть полезнее, чем на площади, - истреби царя".
«Инженер человеческих душ» нашёл нужные слова. После них будущий цареубийца почувствовал себя не паладином свободы и тираноборцем, а техническим исполнителем, сиротинушкой, которому богатенькие друзья недвусмысленно напомнили о необходимости отработать скормленный ему хлебушек. Неудивительно, что после такого наставления «киллер» не горел желанием исполнить задание.
Около шести часов утра 14 декабря Каховский пришёл к Александру Бестужеву, который так описал эту сцену: "Вас Рылеев посылает на площадь Дворцовую?" - сказал я. Он отвечал: "Да, но мне что-то не хочется". "И не ходите, - возразил я, - это вовсе не нужно". - "Но что скажет Рылеев?" - "Я беру это на себя; будьте со всеми на Петровской площади".
Каховский был ещё у Бестужева, когда пришёл Якубович и сообщил, что отказался от взятия дворца, «предвидя, что без крови не обойдётся…» В это время сенаторы уже съезжались для принятия присяги, а полковник Булатов, вместо того, чтобы идти к лейб-гвардейцам, молился за упокой души супруги и о будущем малолетних дочек.
Диктатор или зиц-председатель?
Собственно, в 6 часов утра переворот, каким его замышлял Рылеев, уже стал невозможен. Теперь путчистам могла помочь либо счастливая случайность, либо роковая ошибка их оппонентов. Но фортуна декабристам не улыбнулась, а Николай действовал решительно и оперативно.
Назначенный Рылеевым общий сбор у Сената, превратившись в самоцель, лишал мятежников инициативы, она неумолимо переходила к проправительственным силам. Московскому полку, который вышел первым на площадь, поначалу никто не противостоял. Но эта достаточно грозная сила (800 штыков) застыла в ожидании. В итоге под вечер против 3000 мятежников оказалось 12000 правительственных войск, да ещё с артиллерией.
Весьма показательны действия в тот день лейб-гвардейцев под командованием поручика Николая Панова, которые последними присоединились к мятежникам. Рота Панова выступила после того, как послышалась перестрелка в центре города. Очевидно, поручик решил, что началась решающая схватка, и, в отличие от однополчанина Александра Сутгофа, выступившего раньше, пошел не прямо к Сенату, а на Зимний, полагая, что основные силы путчистов начали бой за дворец.
Солдаты Панова даже проникли во двор Зимнего, но, столкнувшись с верными Николаю гвардейскими саперами, повернули к Сенату. Панову не откажешь в решительности, его рота дважды вступала в бой, но и над ним довлела установка на соединение с остальными силами. Не застав их у Зимнего, поручик поступил, как и все прочие, оказавшись в западне на Сенатской площади.
Но вернёмся в начало дня 14 декабря. В 7 часов утра к Рылееву приехал Трубецкой, однако, как князь рассказывал на следствии, «я не в таком духе был, чтобы расспрашивать, Рылеев тоже видно не хотел говорить». В 10 утра уже Рылеев с Пущиным прибыли к Трубецкому на Английскую набережную, но разговора снова не получилось, хозяин дома лишь дал гостям прочесть Манифест о восшествии Николая на престол.
Удивительная картина: выступление началось, а его вождям нечего сказать друг другу! Конечно, князь темнит: разговоры были и наверняка носили бурный характер. Но Трубецкой понимал, что стоит ему намекнуть на разногласия между ним и Рылеевым, тем более на конфликт, он даст следователям ниточку, потянув за которую, те вытащат всю подноготную.
Утром 14-го Трубецкому было от чего прийти в ярость: его выставили дураком, что называется, по полной программе. Его план был подменен инструкцией по сбору у Сената. Полковник ясно сознавал не только, что путч уже обречен на провал, но и то, что он, как «диктатор», возможно окажется главным виновником поражения для своих сторонников и (что уже совершенно точно) предстанет главным обвиняемым для противников.
Материалы следствия подтверждают эти догадки князя. На допросах Рылеев на голубом глазу утверждал, что все зависело от Трубецкого, а сам он никаких указаний давать не мог.
Вот его показания:
"Трубецкой был уже полновластный начальник наш; он или сам, или через меня, или через Оболенского делал распоряжения. В пособие ему на площади должны были явиться полковник Булатов и капитан Якубович. Последний - по собственному желанию Трубецкого, который был наслышан о храбрости его еще прежде и потому за несколько дней до 14-го числа просил меня познакомить с ним Якубовича лично, что и было исполнено".
Полковник Булатов, по утверждению Рылеева, тоже хотел прежде принятия окончательных решений познакомиться с диктатором, "с которым, - говорит Рылеев, - я и свёл его". Он также уверял, что вечером 12 декабря Трубецкой, Булатов, Якубович "рассуждали о плане действия".
Рылеев, который самолично отдавал важнейшие распоряжения, не только прячется за спину Трубецкого, но и всячески старается «покрепче привязать» к нему Якубовича и Булатова. Так же подло глава Северного общества пытался скрыть свое участие в замыслах на цареубийство, перекладывая инициативу на «сира» Каховского.
Понятно, что, появись Трубецкой на площади, болтаться бы на ему на виселице вместе с прочими наиболее опасными злодеями. Вполне сознавая подобную перспективу, если не в первую, то во вторую встречу утром 14-го Трубецкой твердо решил ни на какую площадь не выходить.
Обращённая к полковнику прощальная реплика Ивана Пущина («…однако ж, если что будет, то вы к нам придёте») даже в сухом пересказе Трубецкого звучит заискивающе. Смущённый Пущин явно понимал, что происходит на душе у князя. Однако, как признался на следствии Трубецкой, у него тогда не хватило духу «просто сказать «нет». Также у него не хватило духу удалиться прочь от эпицентра событий, от участия в которых он отказался.
Роль князя, хотя внешне и выглядела противоречивой и непоследовательной, не вызвала осуждения соратников. Сын декабриста Ивана Якушкина записал о Трубецком следующее:
«Поведение его 14 декабря, для нас не совсем ясное, не вызвало никаких обвинений против Трубецкого среди его товарищей. Среди декабристов и после 14 декабря Трубецкой сохранил общую любовь и уважение; не от ошибочности действий Трубецкого в этот день зависела неудача восстания».
Декабристы. Гражданская казнь
Тем не менее, большинство дореволюционных, советских, да и современных историков судит о «диктаторе» куда более строго. И тому есть очевидные причины. Редкий мерзавец, недалекий, но амбициозный предводитель «северян» Кондратий Иванович Рылеев, попав в разряд сакральных жертв самодержавия и мучеников во имя свободы, оказался вне зоны критики или хотя бы непредвзятой оценки его деятельности по организации восстания.
Трубецкой, напротив, оказался очень удобным кандидатом на роль виновника поражения путчистов, антигероя и антагониста пламенного революционера Рылеева.
Надеемся, что наши записки помогут более объективно оценить взаимоотношения главных руководителей мятежа 14 декабря 1825 года и их влияние на ход восстания.
Автор: Максим Зарезин