История любви 2.
Мой маленький друг, пришло время рассказать тебе субботнюю сказку...
В рубрике "профессия" в ЗАГСЕ у неё было записано - "прачка" , у меня - "дезинфектор", и это было чистейшей правдой.
Нам было по девятнадцать лет, Она (назовём её Света) была вызывающе красива. Зелёные глаза с разрезом вниз, золотистые, иногда, в лучах заходящего солнца, чуть рыжие волосы, очень белое с легко появляющимся румянцем лицо. Мужчины смотрели ей вслед из окон троллейбусов. Она приехала в Ленинград с севера поступать в институт и, когда не поступила, стала работать прачкой, чтобы получить лимитную прописку и общежитие.
Я был отчисленным по собственному желанию со второго курса мед института студентом, ждал армии, предпринимал не очень убедительные попытки перевестись в педиатрический, где и работал дезинфектором.
Началось собственно с того, что моей двоюродной бабушке нужна была сиделка. Я предложил Свете, на которую тогда только заглядывался, она согласилась. Поехали к старушке, которая сразу просекла, что здесь что-то иное, и сказала моему отцу: "По-моему, Миша заинтересован в этой девушке не только в качестве мед персонала"... Я и сам не знал тогда, был ли я заинтересован.
Потом были проводы в Америку бывшего одноклассника, сердце рвалось на волю, всё казалось достижимым. После проводов я приехал к Свете, которая снимала комнату вместе со взрослой почти тридцатилетней подругой. Там при молчаливом присутствии подруги всё и произошло...
Потом это происходило после работы в дезинфекторской или в квартирах у друзей, когда родителей не было дома. Сюжет требовал развития, но надо мной висела армия, над ней - отсутствие лининградской прописки. Жениться в девятнадцать лет на девушке, которую ты знаешь четыре месяца - очень глупо, это я понимал и тогда. Но, поддаться внешним бессмыслено бюрократическим обстоятельствам, и расстаться было ещё больше не по мне.
Я объяснял себе и ей, что не могу и не буду давать никаких обязательств, что хоть мы и идём в ЗАГС - брак наш не вполне настоящий. Она была простодушнее и прямее, говорила, что любит меня, а загадывать на десять лет всё равно никто ни может.
Кроме редкой в северных краях чернобровой стати, доставшейся от отца кубанского казака, была в Свете и бесконечная очень русская самоотречённая доброта. Чего не было, это порядка.
"Встретимся в шесть на на "Василеостровской" - назначал я. Если она появлялась в семь и на "Площади мира" - это был ещё не самый плохой расклад.
Имел место и ещё один существенный диссонанс. Света была женщиной с определённым опытом. Я же безыскусен и, порой, груб. Было заметно, что телесно ей нужно что-то ещё. Я не придавал этому значения и оставался эгоистичным подростком...
Через полгода после женитьбы меня забрали в армию, Света плакала, писала по письму в день. Было в этих посланиях много детского, искреннего и нежного. За одни эти письма стоит ей поклониться в ноги...
Но вот, среди строчек иногда мелькнёт: "Мне кажется, я достигла пика, расцвета своей женской красоты, жаль что тебя нет рядом", или "Вчера в таврическом с меня рисовали портреты трое художников. Один из них был очень мил"
Света приезжала ко мне в гости каждые три - четыре месяца. Через полтора года службы отпустили на десять дней из Кустаная в Питер и меня. Света что- то долго и не очень правдоподобно рассказывала о своих гинекологиских сложностях, которые через неделю художественного вранья оказались четвёртым месяцем беременности. По расчётам, могло быть и от меня (приезжала же в гости) хотя и с некоторой натяжкой. И главное, если от меня, зачем огород городить и почему не сказать по-человечески.
Внешне я был очень рад тому, что у нас родится ребёнок, Света была фантастически хороша в своём новом положении. Когда мы выходили гулять, уже вся улица, включая стариков и детей, смотрела ей вслед. Физическая наша любовь наполнилась новым неведомым доселе огнём...
Но в душе оставалась какая-то отодвинутая на задний план боль. "Ну хорошо, невозможно ожидать от красивой, горячей, молодой женщины, чтобы она хранила верность забритому в армию полумальчику - полумужу, но чужой ребёнок - это всё же - чересчур, Или всё же мой?" И так - до бесконечности...
Девочка родилась, за два с половиной месяца до моего возвращения, золотисто-беленькая, хорошенькая, похожая на маму.
Когда я демобилизовался, Света встретила меня растерянно и немного угрюмо
Порвала все письма, которые я сентиментально хранил, сказала, что всё это - неправда
Мы прожили вместе ещё три года. Иногда хорошо, чаще не очень. Я восстановился в мед институт, она нянчилась с ребёнком и пыталась поступить на какой-нибудь гуманитарный факультет. Для успокоения раздражённого эго мне казалось очень важным быть хозяином, начальником в семье. В двадцать один год, однако, это мало у кого получается...
В ней иногда просыпалось облечённое в экзотическую форму чувство вины. Чтобы искупить свою неверность, она приводила мне своих подруг, с тем, чтобы я делал это с ними, желательно при ней. Фантазия распалялась, так, что можно было плавить железо, но до дела дошло всего один раз, я был слишком стеснителен и юн...
В начале 1986-го Света ушла от меня. Сейчас она живёт в Калифорнии, мы как-то встречались, гуляли по Стэнфордскому университету, было мило и хорошо. Девочке (моей? не моей?) уже двадцать семь лет, и она очень похожа на маму и больше ни на кого.
От той поры осталось стихотворение.
* * *
По выщербленному проулку,
По льду, изъеденному солью,
Начни заветную прогулку
В свой город юности престольный.
Там сумерки стоят полгода,
Холодный ветер студит лица.
И утренняя непогода
Грозит вечернею смениться.
Танцует снег в луче фонарном.
Коньяк стучит в висках замёрзших.
За стойкою отёчный бармен
Сквозь дым табачный - ус топорщит.
Любовь на лестничной площадке.
Стихи с портвейном в симбиозе.
Свет - призрачен, устои - шатки.
Вкус поцелуев - спиртуозен.
Мчит сквозь метель такси ночное.
Пусты и скользки тротуары.
И путь за белой кутерьмою
Во тьме вычерчивают фары.
В ушах забитой снежной ватой
Чрез волны жаркого дурмана
Звучит победная кантата
Потустороннего органа.
Гремят аккорды роковые,
Дрожит в руке червонец мятый
И то - уйдёт на чаевые.
Домой? Пожалуй рановато...
Ещё нас ждёт рассвет ненастный
Средь писсуаров, в пьяном гаме.
В объятиях липких педераста
С мечтою о Прекрасной Даме.
(1995-2001гг.)
(Впрочем, от гомосексуальных опытов Господь уберёг)
.