Поиски себя
В поисках себя я снова вернулся к мыслям о писательстве.
Я не знаю, о чём хочу писать, у меня нет мыслей, но писательство доставляет мне удовольствие - это то, что я могу сказать точно. Может, когда-нибудь окажется, что и писательство это не моё, но пока я уповаю только на это.
Вот, очерк для себя.
Роберто аккуратно вытер подошву о лежащее рядом тело безымянного бандита, решившего выкрасть всё его добро. Ему в этом деле старались помочь двое его друзей, но они тоже переоценили собственные силы, и поэтому сейчас лежали чуть поодаль в узкой улочке. На красивой голубой рубашке бандита, скрывавшей жирный живот, остался продолговатый след из грязи и песка.
Роберто оглянулся, но никто не проходил мимо и не смотрел на их кратковременную схватку - в сиесту все местные сидели по домам. Испанец вытер второй башмак и вышел из улочки на освещённую горячим солнцем площадь, чьи отполированные камни отражали яркие лучи подобно зеркалу. Роберт расстегнул несколько пуговиц на своей рубашке, так как жара и битва его сильно изнурили, и, бросая взгляды по сторонам, направился к небольшому ресторану, расположившемуся у края площади. Казалось, в нём никого не было: на плетеных стульях уличного кафе никто не сидел, а в чёрном проёме входа не было ни единого движения, но Роберто это не останавливало. Войдя под покров прохладной темноты, он тотчас повернул направо, не давая глазам времени привыкнуть к темноте, в которой он первую минуту ничего не видел и был как крот.
Наконец , он постепенно начал замечать тройку посетителей - местных толстяков, двигающихся медленно, как ленивцы; они и не выходят из этого ресторана, даже когда жаркое солнце не печёт снаружи город. У барной стойки, не отрывая глаз от Роберто, стоял такой же толстяк, но взгляд его был цепкий и твёрдый; под его рубашкой вздымалась красная, как и всё его лицо, волосатая, сильная грудь, и его движения были отнюдь не медлительны.
- Буэнос, - сказал Роберто и сел на стул.
- И тебе… бэунос, - гулко отозвался толстяк.
Роберто положил ладонь на стойку, сжав три пальца и изобразив пистолет. Бармен опустил глаза, посмотрел на незамысловатый символ пару секунд, и вновь поднял глаза на Роберто, оценивая его; затем повернулся и вышел из зала.
Я не знаю, о чём хочу писать, у меня нет мыслей, но писательство доставляет мне удовольствие - это то, что я могу сказать точно. Может, когда-нибудь окажется, что и писательство это не моё, но пока я уповаю только на это.
Вот, очерк для себя.
Роберто аккуратно вытер подошву о лежащее рядом тело безымянного бандита, решившего выкрасть всё его добро. Ему в этом деле старались помочь двое его друзей, но они тоже переоценили собственные силы, и поэтому сейчас лежали чуть поодаль в узкой улочке. На красивой голубой рубашке бандита, скрывавшей жирный живот, остался продолговатый след из грязи и песка.
Роберто оглянулся, но никто не проходил мимо и не смотрел на их кратковременную схватку - в сиесту все местные сидели по домам. Испанец вытер второй башмак и вышел из улочки на освещённую горячим солнцем площадь, чьи отполированные камни отражали яркие лучи подобно зеркалу. Роберт расстегнул несколько пуговиц на своей рубашке, так как жара и битва его сильно изнурили, и, бросая взгляды по сторонам, направился к небольшому ресторану, расположившемуся у края площади. Казалось, в нём никого не было: на плетеных стульях уличного кафе никто не сидел, а в чёрном проёме входа не было ни единого движения, но Роберто это не останавливало. Войдя под покров прохладной темноты, он тотчас повернул направо, не давая глазам времени привыкнуть к темноте, в которой он первую минуту ничего не видел и был как крот.
Наконец , он постепенно начал замечать тройку посетителей - местных толстяков, двигающихся медленно, как ленивцы; они и не выходят из этого ресторана, даже когда жаркое солнце не печёт снаружи город. У барной стойки, не отрывая глаз от Роберто, стоял такой же толстяк, но взгляд его был цепкий и твёрдый; под его рубашкой вздымалась красная, как и всё его лицо, волосатая, сильная грудь, и его движения были отнюдь не медлительны.
- Буэнос, - сказал Роберто и сел на стул.
- И тебе… бэунос, - гулко отозвался толстяк.
Роберто положил ладонь на стойку, сжав три пальца и изобразив пистолет. Бармен опустил глаза, посмотрел на незамысловатый символ пару секунд, и вновь поднял глаза на Роберто, оценивая его; затем повернулся и вышел из зала.