Гвардии финансист (из ранее напечатанного)
Как царский генерал большевиков прокормил
После гражданской войны СССР напрягал все силы, чтобы восстановить экономику. Для выполнения этой задачи были нужны деньги. Долгое время большевики пытались установить контроль над счетами царского правительства в зарубежных банках. Во Франции их усилия увенчались успехом. Произошло это неожиданно, благодаря помощи графа Игнатьева, царского генерала, гвардейца и дипломата.
Вторая половина 20-х годов XX столетия. За столиком уютного парижского кафе сидят двое уже немолодых мужчин и о чем-то громко спорят. Они оба в штатском, но выправка выдает в них кадровых офицеров. В их лицах и жестах есть что-то неуловимо похожее, так что внимательный наблюдатель может узнать в них родственников. Действительно, это братья Игнатьевы, Алексей и Павел, представители знатного дворянского рода, друзья с самого детства. Но сегодня происходит непоправимое. Павел, младший брат, произносит: «Послушай, Леша, я должен сообщить тебе решение собранного нами семейного совета, на котором мы решили тебя из семьи исключить. Нашей матери поставлен ультиматум: или она прервет с тобой отношения, или, как мать большевика, должна отказаться от посещения церкви на рю Дарю». Такую огромную цену заплатил граф Алексей Игнатьев за свое желание отдать миллионы царского правительства молодому Советскому государству. Для десятков тысяч русских, оказавшихся за границей, он стал чужим.
Русский военный атташе
Алексей Игнатьев родился в марте 1877 года. Его судьба на годы вперед была предопределена: многие поколения Игнатьевых посвящали себя военной службе. Некоторые из представителей этой дворянской фамилии сыграли заметную роль в истории России. Алексей вспоминал: «Один день или, точнее, даже одно утро - 14 декабря 1825 года оказало решающее влияние на всю жизнь деда. Как рассказывала мне бабушка, дед, просвещенный офицер, вращался в кругу будущих декабристов, принесших из Франции багаж «вольтерианства» - русского вольнодумства. Однако накануне памятного дня он имел длинное объяснение со своей матерью, которая заставила его поклясться, что он будет «благоразумен» и не выступит против власти. И когда на следующий день взволнованный Николай [император России] вышел на подъезд Зимнего дворца… то первой воинской частью, прибывшей на Дворцовую площадь в распоряжение нового царя, оказалась 1-я рота Преображенского полка… Командовал этой ротой капитан Игнатьев.
- Поздравляю тебя флигель-адъютантом, - сказал тут же Николай».
И совершенно неудивительно, что в 1896 году внук бравого преображенца молодой граф Игнатьев окончил элитарное учебное заведение - Пажеский корпус и был произведен в корнеты не менее элитарного Кавалергардского полка. Юноша был не без таланта, вскоре он поступил в Николаевскую академию генерального штаба и в 1902 году окончил ее по первому разряду, затем прошел обучение в Офицерской кавалерийской школе. Отныне перед молодым гвардейцем с академическим образованием, отпрыском древнего дворянского рода, открывались блестящие перспективы. Однако в условиях разразившейся Русско-японской войны он покинул столичный Петербург и отправился в действующую армию. В Манчжурии, будучи все время при штабе, граф не снискал славы, а после возвращения в Россию еще два года также занимался штабной работой. Наконец в 1906 году его судьба совершила крутой поворот - Игнатьев стал военным дипломатом. Сначала его назначили временным военным атташе во Франции, потом более четырех лет он был агентом России в Дании, Швеции и Норвегии, а затем, уже став полковником, вновь отправился в Париж.
О начале своей карьеры военного атташе Игнатьев писал: «Помню, как лестно было заказать впервые визитные карточки «attaché militaire de Russie p. i.» (русский военный атташе); последние буквы означали «временно». Мне, однако, казалось, что одно упоминание о том, что я являюсь представителем своей родины, налагает на меня какие-то священные обязанности. Как ответственно казалось запереть в первый раз в железный сейф секретный шифр, переступить в качестве официального лица порог французского генерального штаба, явиться в штатском сюртуке и цилиндре к военному министру».
Казенные деньги
Тем не менее вплоть до Первой мировой войны служба Игнатьева была ничем не примечательна. Однако с началом боевых действий, в которых Россия и Франция выступили союзницами, работа русских офицеров и дипломатов в Париже приобрела большое значение. Русская армия оказалась не готова к ведению длительного конфликта, войска испытывали нужду буквально во всем: в снарядах, ружьях, боевом снаряжении, специальных технических средствах. Правительство приняло решение разместить крупные военные заказы за рубежом, в первую очередь во Франции. Интересы страны должен был отстаивать полковник Игнатьев. Позже он вспоминал: «Многим людям выпадает на долю лишь одно крупное и полезное для своей родины дело. Для меня таким делом во время мировой войны явилась организация снабжения русской армии из Франции. Оно стало, кроме того, отправной точкой всей моей последующей жизни».
Игнатьев был ответственен за оплату заказов на французских предприятиях, работа которых имела жизненное значение для русской армии. Он получил право распоряжаться счетами России в Banque de France. Деятельность графа была признана успешной, во всяком случае, его не отзывали из Парижа в течение всей мировой войны, а пришедшее к власти в 1917 году Временное правительство произвело Алексея в генерал-майоры.
Работая с крупными суммами, Игнатьев не мог не навлечь на себя подозрения в казнокрадстве. Сегодня уже сложно сказать, был ли граф кристально честен (таким образом он показывает себя в своих мемуарах) или все же был прав его подчиненный, полковник Алексей Панчулидзев, который написал рапорт о деятельности военного агента, якобы замеченного «в недобросовестном отношении к казенным деньгам и в отсутствии заботливости о казенном имуществе». Тем не менее начальство в Петрограде решило расследовать данный эпизод по всем правилам. Дознание по делу Игнатьева началось 25 октября 1917 года. По мнению современного исследователя данной темы историка Андрея Ганина, деятельность Игнатьева, «давшая повод столь громким слухам в политических кругах и обществе двух стран, а позднее вызвавшая даже специальное расследование, находившееся на контроле у начальника Генерального штаба, нанесла самый серьезный ущерб престижу России и русской армии».
Единственный представитель государства
Октябрьская революция привела к прекращению расследования, а Игнатьев вновь стал значительной фигурой, ведь только он имел доступ к колоссальным суммам, которые должны были идти на оплату оружия. За время работы во Франции генерал смог обзавестись обширными связями и авторитетом в местных военных и промышленных кругах. Неудивительно, что с 1918 по 1924 год Игнатьев признавался французским правительством как «единственный представитель русского государства» по всем вопросам, связанным с ликвидацией военных заказов. В это самое время лидеры российского белого движения выражали надежду, что генерал поспособствует организации финансирования антибольшевистских сил. Сам же Игнатьев явно занимал выжидательную позицию. В своих мемуарах он так описывает итоги переговоров с уполномоченным белых Василием Маклаковым: «Лицо Маклакова было искажено такой злобой, какой я за ним и не подозревал.
- А если это пгиказ [Маклаков картавил] самого Деникина,- сказал он, - вы тоже не намегены его выполнить?
- Деникина я встречал полковником генерального штаба в русско-японскую войну. Но почему же я должен теперь исполнять его приказ? Не понимаю».
При этом ранее через того же Маклакова граф передавал телеграмму другому руководителю белого движения - адмиралу Колчаку: «От лица всей русской военной миссии во Франции, находящейся под моим начальством и объединяющей как военную агентуру, так и заготовительные комиссии, приветствую Ваш подвиг. Работа наша, несмотря на трудные условия, не прекращалась. Прошу Вас считать меня в полном Вашем распоряжении относительно всего, что касается русского военного дела во Франции». Финансирование белых с французских счетов так и не было организовано. Такая двойственная позиция Игнатьева не могла не привести к неприятию этого человека русской эмиграцией.
Чужой среди своих
Осенью 1924 года Франция, которая ранее была одним из самых последовательных противников Советского государства, признала СССР. Полпредом в Париж отправился Леонид Красин. Вскоре состоялась его встреча с графом. Для представителей СССР, как и для лидеров эмиграции, Игнатьев (точнее, счет, который он контролировал) представлял собой большой интерес: страна только начинала приходить в себя после жесточайших боев Первой мировой и Гражданской войн. Игнатьев же ощущал себя чужим среди эмигрировавших русских и хотел вернуться на родину. Позже генерал вспоминал диалог, состоявшийся с полпредом:
« - Я много слышал о вас. Я в курсе ваших отношений с французами, но как жаль, что в годы революции вы были не с нами,- начал полпред.
И от этих слов впервые что-то сжалось внутри меня так сильно, что я не смог ничего возразить.
- Вы были во Франции, а не в России,- объяснил уже мягче свою мысль Красин. - Неправда ли?
- Так точно, но с контрреволюцией боролся и революцию защищал,- уже оправившись, твердо ответил я.
- Но успокойтесь,- неожиданно, даже улыбаясь, продолжал Леонид Борисович.- Мы тоже знаем, что, будь на вашем месте, Алексей Алексеевич, другой человек, возможно, от казенных денег следа бы не осталось. Любители использовать их во враждебных Советскому Союзу целях всегда бы нашлись, а вот здесь таких граждан, которые их бы не тронули и не дали бы тронуть, пожалуй, встретить очень и очень трудно.
И в знак установления со мной нормальных отношений Красин крепко пожал мне руку».
Через некоторое время 225 млн франков (огромная сумма) перекочевали в распоряжение советского правительства, однако возвращать Игнатьева на родину никто не спешил. Ему лишь разрешили, и то не сразу, работать консультантом в советском торгпредстве. Между тем для эмигрантов он стал чуть ли не врагом и был исключен из союзов ветеранов Кавалергардского полка и Пажеского корпуса, русскоязычная пресса клеймила «красного» графа, а его родственники, в том числе мать и родной брат, отказались от него.
«Пятьдесят лет в строю»
В апреле 1937 года Алексей наконец вернулся в Россию, при этом он снова надел военный мундир (в 1940 году он стал генерал-майором уже Красной Армии). Однако новые назначения не соответствовали амбициям теперь уже бывшего графа. Некогда блестящий кавалергард с академическим образованием и большим дипломатическим опытом стал старшим инспектором по иностранным языкам управления военно-учебных заведений Красной Армии, а затем начальником кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии. Вполне возможно, Игнатьева просто использовали, чтобы продемонстрировать всему миру, что бывшие царские генералы не только возвращают деньги трудовому народу, но и стремятся на родину. В 1941 году Игнатьеву дали возможность издать мемуары под названием «Пятьдесят лет в строю», которые имели ярко выраженный идеологический характер. Книга вызвала большой интерес у советских читателей, так как подробно описывала жизнь русского дворянства и офицерства, однако острословы вскоре придумали продолжение названия этого литературного произведения - «Пятьдесят лет в строю, ни дня в бою».
Нельзя не отметить, что бывший граф, гордившийся своей принципиальностью, весьма оригинально описывал людей, с которыми сталкивался по службе. Согласно мемуарам, начальники, в большинстве своем, не слушали советов Игнатьева, в результате чего совершали глупые ошибки, а будущие лидеры белого движения все как на подбор были посредственностями. Совсем по-другому описан парад на Красной площади 1 мая 1937 года: «Не успела часовая стрелка на Спасской башне дойти до десяти, как на трибунах раздались громкие, долго не смолкавшие рукоплескания. Десятки тысяч глаз устремились на Мавзолей. То подымался по ступеням Мавзолея нескорым, размеренным и в то же время легким шагом Иосиф Виссарионович Сталин.
...Когда ровно в десять утра на рыжем белоногом коне из Спасских ворот к построенным безупречными квадратами войскам коротким галопом выехал Климент Ефремович Ворошилов, я подумал: Не было у нас таких парадов в старой армии!»
Игнатьев благополучно пережил все чистки рядов Красной Армии, во время войны был редактором военного издательства Народного комиссариата обороны и получил звание генерал-лейтенанта. По одной из версий, именно он был автором идеи воссоздания кадетских корпусов в виде суворовских училищ.
В 1947 году Игнатьев был отправлен в отставку, а в 1954 году бывшего графа не стало. Последними его словами были: «Третий эскадрон, ко мне!» В историю генерал вошел благодаря не боевым подвигам, а уникальной финансовой операции.
Текст был опубликован в журнале "Энергия успеха" в 2013 году
После гражданской войны СССР напрягал все силы, чтобы восстановить экономику. Для выполнения этой задачи были нужны деньги. Долгое время большевики пытались установить контроль над счетами царского правительства в зарубежных банках. Во Франции их усилия увенчались успехом. Произошло это неожиданно, благодаря помощи графа Игнатьева, царского генерала, гвардейца и дипломата.
Вторая половина 20-х годов XX столетия. За столиком уютного парижского кафе сидят двое уже немолодых мужчин и о чем-то громко спорят. Они оба в штатском, но выправка выдает в них кадровых офицеров. В их лицах и жестах есть что-то неуловимо похожее, так что внимательный наблюдатель может узнать в них родственников. Действительно, это братья Игнатьевы, Алексей и Павел, представители знатного дворянского рода, друзья с самого детства. Но сегодня происходит непоправимое. Павел, младший брат, произносит: «Послушай, Леша, я должен сообщить тебе решение собранного нами семейного совета, на котором мы решили тебя из семьи исключить. Нашей матери поставлен ультиматум: или она прервет с тобой отношения, или, как мать большевика, должна отказаться от посещения церкви на рю Дарю». Такую огромную цену заплатил граф Алексей Игнатьев за свое желание отдать миллионы царского правительства молодому Советскому государству. Для десятков тысяч русских, оказавшихся за границей, он стал чужим.
Русский военный атташе
Алексей Игнатьев родился в марте 1877 года. Его судьба на годы вперед была предопределена: многие поколения Игнатьевых посвящали себя военной службе. Некоторые из представителей этой дворянской фамилии сыграли заметную роль в истории России. Алексей вспоминал: «Один день или, точнее, даже одно утро - 14 декабря 1825 года оказало решающее влияние на всю жизнь деда. Как рассказывала мне бабушка, дед, просвещенный офицер, вращался в кругу будущих декабристов, принесших из Франции багаж «вольтерианства» - русского вольнодумства. Однако накануне памятного дня он имел длинное объяснение со своей матерью, которая заставила его поклясться, что он будет «благоразумен» и не выступит против власти. И когда на следующий день взволнованный Николай [император России] вышел на подъезд Зимнего дворца… то первой воинской частью, прибывшей на Дворцовую площадь в распоряжение нового царя, оказалась 1-я рота Преображенского полка… Командовал этой ротой капитан Игнатьев.
- Поздравляю тебя флигель-адъютантом, - сказал тут же Николай».
И совершенно неудивительно, что в 1896 году внук бравого преображенца молодой граф Игнатьев окончил элитарное учебное заведение - Пажеский корпус и был произведен в корнеты не менее элитарного Кавалергардского полка. Юноша был не без таланта, вскоре он поступил в Николаевскую академию генерального штаба и в 1902 году окончил ее по первому разряду, затем прошел обучение в Офицерской кавалерийской школе. Отныне перед молодым гвардейцем с академическим образованием, отпрыском древнего дворянского рода, открывались блестящие перспективы. Однако в условиях разразившейся Русско-японской войны он покинул столичный Петербург и отправился в действующую армию. В Манчжурии, будучи все время при штабе, граф не снискал славы, а после возвращения в Россию еще два года также занимался штабной работой. Наконец в 1906 году его судьба совершила крутой поворот - Игнатьев стал военным дипломатом. Сначала его назначили временным военным атташе во Франции, потом более четырех лет он был агентом России в Дании, Швеции и Норвегии, а затем, уже став полковником, вновь отправился в Париж.
О начале своей карьеры военного атташе Игнатьев писал: «Помню, как лестно было заказать впервые визитные карточки «attaché militaire de Russie p. i.» (русский военный атташе); последние буквы означали «временно». Мне, однако, казалось, что одно упоминание о том, что я являюсь представителем своей родины, налагает на меня какие-то священные обязанности. Как ответственно казалось запереть в первый раз в железный сейф секретный шифр, переступить в качестве официального лица порог французского генерального штаба, явиться в штатском сюртуке и цилиндре к военному министру».
Казенные деньги
Тем не менее вплоть до Первой мировой войны служба Игнатьева была ничем не примечательна. Однако с началом боевых действий, в которых Россия и Франция выступили союзницами, работа русских офицеров и дипломатов в Париже приобрела большое значение. Русская армия оказалась не готова к ведению длительного конфликта, войска испытывали нужду буквально во всем: в снарядах, ружьях, боевом снаряжении, специальных технических средствах. Правительство приняло решение разместить крупные военные заказы за рубежом, в первую очередь во Франции. Интересы страны должен был отстаивать полковник Игнатьев. Позже он вспоминал: «Многим людям выпадает на долю лишь одно крупное и полезное для своей родины дело. Для меня таким делом во время мировой войны явилась организация снабжения русской армии из Франции. Оно стало, кроме того, отправной точкой всей моей последующей жизни».
Игнатьев был ответственен за оплату заказов на французских предприятиях, работа которых имела жизненное значение для русской армии. Он получил право распоряжаться счетами России в Banque de France. Деятельность графа была признана успешной, во всяком случае, его не отзывали из Парижа в течение всей мировой войны, а пришедшее к власти в 1917 году Временное правительство произвело Алексея в генерал-майоры.
Работая с крупными суммами, Игнатьев не мог не навлечь на себя подозрения в казнокрадстве. Сегодня уже сложно сказать, был ли граф кристально честен (таким образом он показывает себя в своих мемуарах) или все же был прав его подчиненный, полковник Алексей Панчулидзев, который написал рапорт о деятельности военного агента, якобы замеченного «в недобросовестном отношении к казенным деньгам и в отсутствии заботливости о казенном имуществе». Тем не менее начальство в Петрограде решило расследовать данный эпизод по всем правилам. Дознание по делу Игнатьева началось 25 октября 1917 года. По мнению современного исследователя данной темы историка Андрея Ганина, деятельность Игнатьева, «давшая повод столь громким слухам в политических кругах и обществе двух стран, а позднее вызвавшая даже специальное расследование, находившееся на контроле у начальника Генерального штаба, нанесла самый серьезный ущерб престижу России и русской армии».
Единственный представитель государства
Октябрьская революция привела к прекращению расследования, а Игнатьев вновь стал значительной фигурой, ведь только он имел доступ к колоссальным суммам, которые должны были идти на оплату оружия. За время работы во Франции генерал смог обзавестись обширными связями и авторитетом в местных военных и промышленных кругах. Неудивительно, что с 1918 по 1924 год Игнатьев признавался французским правительством как «единственный представитель русского государства» по всем вопросам, связанным с ликвидацией военных заказов. В это самое время лидеры российского белого движения выражали надежду, что генерал поспособствует организации финансирования антибольшевистских сил. Сам же Игнатьев явно занимал выжидательную позицию. В своих мемуарах он так описывает итоги переговоров с уполномоченным белых Василием Маклаковым: «Лицо Маклакова было искажено такой злобой, какой я за ним и не подозревал.
- А если это пгиказ [Маклаков картавил] самого Деникина,- сказал он, - вы тоже не намегены его выполнить?
- Деникина я встречал полковником генерального штаба в русско-японскую войну. Но почему же я должен теперь исполнять его приказ? Не понимаю».
При этом ранее через того же Маклакова граф передавал телеграмму другому руководителю белого движения - адмиралу Колчаку: «От лица всей русской военной миссии во Франции, находящейся под моим начальством и объединяющей как военную агентуру, так и заготовительные комиссии, приветствую Ваш подвиг. Работа наша, несмотря на трудные условия, не прекращалась. Прошу Вас считать меня в полном Вашем распоряжении относительно всего, что касается русского военного дела во Франции». Финансирование белых с французских счетов так и не было организовано. Такая двойственная позиция Игнатьева не могла не привести к неприятию этого человека русской эмиграцией.
Чужой среди своих
Осенью 1924 года Франция, которая ранее была одним из самых последовательных противников Советского государства, признала СССР. Полпредом в Париж отправился Леонид Красин. Вскоре состоялась его встреча с графом. Для представителей СССР, как и для лидеров эмиграции, Игнатьев (точнее, счет, который он контролировал) представлял собой большой интерес: страна только начинала приходить в себя после жесточайших боев Первой мировой и Гражданской войн. Игнатьев же ощущал себя чужим среди эмигрировавших русских и хотел вернуться на родину. Позже генерал вспоминал диалог, состоявшийся с полпредом:
« - Я много слышал о вас. Я в курсе ваших отношений с французами, но как жаль, что в годы революции вы были не с нами,- начал полпред.
И от этих слов впервые что-то сжалось внутри меня так сильно, что я не смог ничего возразить.
- Вы были во Франции, а не в России,- объяснил уже мягче свою мысль Красин. - Неправда ли?
- Так точно, но с контрреволюцией боролся и революцию защищал,- уже оправившись, твердо ответил я.
- Но успокойтесь,- неожиданно, даже улыбаясь, продолжал Леонид Борисович.- Мы тоже знаем, что, будь на вашем месте, Алексей Алексеевич, другой человек, возможно, от казенных денег следа бы не осталось. Любители использовать их во враждебных Советскому Союзу целях всегда бы нашлись, а вот здесь таких граждан, которые их бы не тронули и не дали бы тронуть, пожалуй, встретить очень и очень трудно.
И в знак установления со мной нормальных отношений Красин крепко пожал мне руку».
Через некоторое время 225 млн франков (огромная сумма) перекочевали в распоряжение советского правительства, однако возвращать Игнатьева на родину никто не спешил. Ему лишь разрешили, и то не сразу, работать консультантом в советском торгпредстве. Между тем для эмигрантов он стал чуть ли не врагом и был исключен из союзов ветеранов Кавалергардского полка и Пажеского корпуса, русскоязычная пресса клеймила «красного» графа, а его родственники, в том числе мать и родной брат, отказались от него.
«Пятьдесят лет в строю»
В апреле 1937 года Алексей наконец вернулся в Россию, при этом он снова надел военный мундир (в 1940 году он стал генерал-майором уже Красной Армии). Однако новые назначения не соответствовали амбициям теперь уже бывшего графа. Некогда блестящий кавалергард с академическим образованием и большим дипломатическим опытом стал старшим инспектором по иностранным языкам управления военно-учебных заведений Красной Армии, а затем начальником кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии. Вполне возможно, Игнатьева просто использовали, чтобы продемонстрировать всему миру, что бывшие царские генералы не только возвращают деньги трудовому народу, но и стремятся на родину. В 1941 году Игнатьеву дали возможность издать мемуары под названием «Пятьдесят лет в строю», которые имели ярко выраженный идеологический характер. Книга вызвала большой интерес у советских читателей, так как подробно описывала жизнь русского дворянства и офицерства, однако острословы вскоре придумали продолжение названия этого литературного произведения - «Пятьдесят лет в строю, ни дня в бою».
Нельзя не отметить, что бывший граф, гордившийся своей принципиальностью, весьма оригинально описывал людей, с которыми сталкивался по службе. Согласно мемуарам, начальники, в большинстве своем, не слушали советов Игнатьева, в результате чего совершали глупые ошибки, а будущие лидеры белого движения все как на подбор были посредственностями. Совсем по-другому описан парад на Красной площади 1 мая 1937 года: «Не успела часовая стрелка на Спасской башне дойти до десяти, как на трибунах раздались громкие, долго не смолкавшие рукоплескания. Десятки тысяч глаз устремились на Мавзолей. То подымался по ступеням Мавзолея нескорым, размеренным и в то же время легким шагом Иосиф Виссарионович Сталин.
...Когда ровно в десять утра на рыжем белоногом коне из Спасских ворот к построенным безупречными квадратами войскам коротким галопом выехал Климент Ефремович Ворошилов, я подумал: Не было у нас таких парадов в старой армии!»
Игнатьев благополучно пережил все чистки рядов Красной Армии, во время войны был редактором военного издательства Народного комиссариата обороны и получил звание генерал-лейтенанта. По одной из версий, именно он был автором идеи воссоздания кадетских корпусов в виде суворовских училищ.
В 1947 году Игнатьев был отправлен в отставку, а в 1954 году бывшего графа не стало. Последними его словами были: «Третий эскадрон, ко мне!» В историю генерал вошел благодаря не боевым подвигам, а уникальной финансовой операции.
Текст был опубликован в журнале "Энергия успеха" в 2013 году