Сравнительное булгакововедение: "Белая гвардия" и Роман Гуль
«Белая гвардия» Булгакова будоражила мое воображение с детства, так реалистично была описана киевская катастрофа - взятие Города Петлюрой 14 декабря 1918 года. И, конечно, как после прочтения любой интересной книги, мне хотелось узнать о событиях, изложенных в романе, чуть больше. Я и узнал. Когда прочитал воспоминания офицера Романа Гуля «Киевская эпопея». В этих воспоминаниях я обнаружил некоторые эпизоды, похожие на те, что описал Михаил Афанасьевич. Однако, как я понимаю, далеко не все литературоведы признают, что Булгаков использовал в своей работе книгу Гуля. Попробую все же доказать обратное.
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)
Украинский историк Ярослав Тинченко в книге "Белая гвардия Михаила Булгакова" (материал бесспорно интересный, содержит большое количество малоизвестных фактов о романе) утверждает, что подробности взятия Киева Булгаков черпал «не из рассказов и воспоминаний писателя-эмигранта Романа Гуля, произведения которого Булгаков мог и в глаза не видеть, а о нем самом ничего не слышать, а от реального свидетеля из близкого окружения Михаила Афанасьевича. <…> В романе "Белая гвардия" и в воспоминаниях Гуля, публиковавшихся во 2-м сборнике "Архива русской революции" в Берлине в 1921 году, действительно в подробностях описаны одни и те же события. Но из четких подробностей нам становится ясно, что монолог Мышлаевского и воспоминания Гуля взаимодополняемы, но никак не тождественны».
Позволю себе не согласиться с украинским историком. Ниже я сравниваю эпизоды, содержащиеся в романе и в воспоминаниях Гуля. У меня сложилось впечатление, что Булгаков взял за основу именно строки Гуля и сумел вплести их в ткань романа. Проще говоря, пересказал своими словами.
Вот Гуль рассказывает о защите Киева от петлюровцев, и о тыле защитников на Посту Волынском: «Здесь, на Посту Волынском, штаб командующего участком, командующий отрядом, штабы полков, дружин, отделов, подотделов. На путях стоят вагон-салоны с кухнями и поварами, вагоны I, II и III классов. Около них толпятся, суетятся штабные, хорошо одетые офицеры...
<…>
На Посту Волынском нашел вагон I класса - штаб участка. Вошел. На ступеньках прекрасно одетый штабной офицер грубо осведомился, кто я такой и что мне нужно. "Мне нужно лично видеть командующего участком полковника Крейтона". Вхожу в вагон. На темно-красных бархатных диванах сидят: полковник Крейтон, Сперанский, Боровский в другие. Возле них батарея пустых разнообразных бутылок. Они о чем-то мирно беседуют. Полковник Крейтон увидел меня и вывел в соседнее купе. "В чем дело?" - спрашивает он, обдавая винным букетом . Рассказываю, что мы понимаем безнадежность фронта, что офицеры на позициях волнуются и просят выяснить им действительное общее положение. "Что ж тут выяснять, господа? Положение трудное, но не безнадежное, - отвечает полковник Крейтон. - Я солдат - не политик и могу вам сказать только одно: мы должны ждать приказаний нашего главнокомандующего князя Долгорукова и держаться во что бы то ни стало". - "Да, но, господин полковник..." - "Больше ничего не могу сказать", - перебивает Крейтон.
Мышлаевский у Булгакова: «- Нуте-с, в сумерки пришли на Пост. Что там делается - уму непостижимо. На путях четыре батареи насчитал, стоят неразвернутые, снарядов, оказывается, нет. Штабов нет числа. Никто ни черта, понятное дело, не знает. <…> К вечеру только нашел наконец вагон Щеткина. Первого класса, электричество... И что ж ты думаешь? Стоит какой-то холуй денщицкого типа и не пускает. А? "Они, говорит, сплять. Никого не велено принимать". Ну, как я двину прикладом в стену, а за мной все наши подняли грохот. Из всех купе горошком выскочили. Вылез Щеткин и заегозил: "Ах, боже мой. Ну, конечно же. Сейчас. Эй, вестовые, щей, коньяку. Сейчас мы вас разместим. П-полный отдых. Это геройство. Ах, какая потеря, но что делать - жертвы. Я так измучился..." И коньяком от него на версту».
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)
И еще.
Гуль о попытке защитников города открыть артиллерийсий огонь 14 декабря: "Видны наши орудия. Восемь пушек с приподнятыми кверху дулами молчат. Около них несколько темных фигур. Добежал до хаты командира батареи. Вхожу. В хате за столом в шинели, в фуражке сидит капитан. Перед ним - телефон. Он пытается с кем-то связаться. "Что вам?" - спрашивает капитан, оторвавшись от трубки. Докладываю. "Передайте полковнику Сперанскому, что я могу стрелять только из одного орудия. У меня нет прислуги". Я делаю изумленное лицо. "Разбежались", - раздраженно поясняет капитан. И снова кричит в телефон: "Вторая! вторая!"
Теперь я уже не бегу. Торопиться некуда. Тихо прохожу около молчащих орудий. Одно изредка вздрагивает - стреляет. Почти рассвело".
Булгаков тоже пишет о 14 декабря, только уже о вечере: «В глубоких снегах, верстах в восьми от предместья Города, на севере, в сторожке, брошенной сторожем и заваленной наглухо белым снегом, сидел штабс-капитан. На столике лежала краюха хлеба, стоял ящик полевого телефона и малюсенькая трехлинейная лампочка с закопченным пузатым стеклом. В печке догорал огонек. Капитан был маленький, с длинным острым носом, в шинели с большим воротником. Левой рукой он щипал и ломал краюху, а правой жал кнопки телефона. Но телефон словно умер и ничего ему не отвечал.
<…> Около девяти вечера он посопел носом и сказал почему-то вслух:
- С ума сойду. В сущности, следовало бы застрелиться. - И, словно в
ответ ему, запел телефон.
- Это шестая батарея? - спросил далекий голос.
- Да, да, - с буйной радостью ответил капитан.
Встревоженный голос издалека казался очень радостным и глухим:
- Откройте немедленно огонь по урочищу... - Далекий смутный собеседник квакал по нити, - ураганный... - Голос перерезало. - У меня такое впечатление... - И на этом голос опять перерезало.
- Да, слушаю, слушаю, - отчаянно скаля зубы, вскрикивал капитан в
трубку. Прошла долгая пауза.
- Я не могу открыть огня, - сказал капитан в трубку, отлично чувствуя,
что говорит он в полную пустоту, но не говорить не мог. - Вся моя прислуга
и трое прапорщиков разбежались. На батарее я один. Передайте это на Пост.
Еще час просидел штабс-капитан, потом вышел. Очень сильно мело. Четыре
мрачных и страшных пушки уже заносило снегом, и на дулах и у замков начало
наметать гребешки.
<…>
Тот же голос возник в трубке телефона в шести верстах от сторожки на запад, в землянке.<…> Из землянки с фонарями вылезли три офицера и три юнкера в тулупах. Четвертый офицер и двое юнкеров были возле орудий у фонаря, который метель старалась погасить. Через пять минут пушки стали прыгать и страшно бить в темноту. Мощным грохотом они наполнили всю местность верст на пятнадцать кругом …».
С моей точки зрения, схожесть эпизодов очевидна.
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)
Украинский историк Ярослав Тинченко в книге "Белая гвардия Михаила Булгакова" (материал бесспорно интересный, содержит большое количество малоизвестных фактов о романе) утверждает, что подробности взятия Киева Булгаков черпал «не из рассказов и воспоминаний писателя-эмигранта Романа Гуля, произведения которого Булгаков мог и в глаза не видеть, а о нем самом ничего не слышать, а от реального свидетеля из близкого окружения Михаила Афанасьевича. <…> В романе "Белая гвардия" и в воспоминаниях Гуля, публиковавшихся во 2-м сборнике "Архива русской революции" в Берлине в 1921 году, действительно в подробностях описаны одни и те же события. Но из четких подробностей нам становится ясно, что монолог Мышлаевского и воспоминания Гуля взаимодополняемы, но никак не тождественны».
Позволю себе не согласиться с украинским историком. Ниже я сравниваю эпизоды, содержащиеся в романе и в воспоминаниях Гуля. У меня сложилось впечатление, что Булгаков взял за основу именно строки Гуля и сумел вплести их в ткань романа. Проще говоря, пересказал своими словами.
Вот Гуль рассказывает о защите Киева от петлюровцев, и о тыле защитников на Посту Волынском: «Здесь, на Посту Волынском, штаб командующего участком, командующий отрядом, штабы полков, дружин, отделов, подотделов. На путях стоят вагон-салоны с кухнями и поварами, вагоны I, II и III классов. Около них толпятся, суетятся штабные, хорошо одетые офицеры...
<…>
На Посту Волынском нашел вагон I класса - штаб участка. Вошел. На ступеньках прекрасно одетый штабной офицер грубо осведомился, кто я такой и что мне нужно. "Мне нужно лично видеть командующего участком полковника Крейтона". Вхожу в вагон. На темно-красных бархатных диванах сидят: полковник Крейтон, Сперанский, Боровский в другие. Возле них батарея пустых разнообразных бутылок. Они о чем-то мирно беседуют. Полковник Крейтон увидел меня и вывел в соседнее купе. "В чем дело?" - спрашивает он, обдавая винным букетом . Рассказываю, что мы понимаем безнадежность фронта, что офицеры на позициях волнуются и просят выяснить им действительное общее положение. "Что ж тут выяснять, господа? Положение трудное, но не безнадежное, - отвечает полковник Крейтон. - Я солдат - не политик и могу вам сказать только одно: мы должны ждать приказаний нашего главнокомандующего князя Долгорукова и держаться во что бы то ни стало". - "Да, но, господин полковник..." - "Больше ничего не могу сказать", - перебивает Крейтон.
Мышлаевский у Булгакова: «- Нуте-с, в сумерки пришли на Пост. Что там делается - уму непостижимо. На путях четыре батареи насчитал, стоят неразвернутые, снарядов, оказывается, нет. Штабов нет числа. Никто ни черта, понятное дело, не знает. <…> К вечеру только нашел наконец вагон Щеткина. Первого класса, электричество... И что ж ты думаешь? Стоит какой-то холуй денщицкого типа и не пускает. А? "Они, говорит, сплять. Никого не велено принимать". Ну, как я двину прикладом в стену, а за мной все наши подняли грохот. Из всех купе горошком выскочили. Вылез Щеткин и заегозил: "Ах, боже мой. Ну, конечно же. Сейчас. Эй, вестовые, щей, коньяку. Сейчас мы вас разместим. П-полный отдых. Это геройство. Ах, какая потеря, но что делать - жертвы. Я так измучился..." И коньяком от него на версту».
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)
И еще.
Гуль о попытке защитников города открыть артиллерийсий огонь 14 декабря: "Видны наши орудия. Восемь пушек с приподнятыми кверху дулами молчат. Около них несколько темных фигур. Добежал до хаты командира батареи. Вхожу. В хате за столом в шинели, в фуражке сидит капитан. Перед ним - телефон. Он пытается с кем-то связаться. "Что вам?" - спрашивает капитан, оторвавшись от трубки. Докладываю. "Передайте полковнику Сперанскому, что я могу стрелять только из одного орудия. У меня нет прислуги". Я делаю изумленное лицо. "Разбежались", - раздраженно поясняет капитан. И снова кричит в телефон: "Вторая! вторая!"
Теперь я уже не бегу. Торопиться некуда. Тихо прохожу около молчащих орудий. Одно изредка вздрагивает - стреляет. Почти рассвело".
Булгаков тоже пишет о 14 декабря, только уже о вечере: «В глубоких снегах, верстах в восьми от предместья Города, на севере, в сторожке, брошенной сторожем и заваленной наглухо белым снегом, сидел штабс-капитан. На столике лежала краюха хлеба, стоял ящик полевого телефона и малюсенькая трехлинейная лампочка с закопченным пузатым стеклом. В печке догорал огонек. Капитан был маленький, с длинным острым носом, в шинели с большим воротником. Левой рукой он щипал и ломал краюху, а правой жал кнопки телефона. Но телефон словно умер и ничего ему не отвечал.
<…> Около девяти вечера он посопел носом и сказал почему-то вслух:
- С ума сойду. В сущности, следовало бы застрелиться. - И, словно в
ответ ему, запел телефон.
- Это шестая батарея? - спросил далекий голос.
- Да, да, - с буйной радостью ответил капитан.
Встревоженный голос издалека казался очень радостным и глухим:
- Откройте немедленно огонь по урочищу... - Далекий смутный собеседник квакал по нити, - ураганный... - Голос перерезало. - У меня такое впечатление... - И на этом голос опять перерезало.
- Да, слушаю, слушаю, - отчаянно скаля зубы, вскрикивал капитан в
трубку. Прошла долгая пауза.
- Я не могу открыть огня, - сказал капитан в трубку, отлично чувствуя,
что говорит он в полную пустоту, но не говорить не мог. - Вся моя прислуга
и трое прапорщиков разбежались. На батарее я один. Передайте это на Пост.
Еще час просидел штабс-капитан, потом вышел. Очень сильно мело. Четыре
мрачных и страшных пушки уже заносило снегом, и на дулах и у замков начало
наметать гребешки.
<…>
Тот же голос возник в трубке телефона в шести верстах от сторожки на запад, в землянке.<…> Из землянки с фонарями вылезли три офицера и три юнкера в тулупах. Четвертый офицер и двое юнкеров были возле орудий у фонаря, который метель старалась погасить. Через пять минут пушки стали прыгать и страшно бить в темноту. Мощным грохотом они наполнили всю местность верст на пятнадцать кругом …».
С моей точки зрения, схожесть эпизодов очевидна.
(иллюстрация Сергея Гонкова - http://www.sgonkov.ru)