Вот только что начал я в себя приходить.
Он был мне всем в медицине, сначала я всё пропускал через него. Потом-то, конечно, мы спорили, и я часто оказывался прав. Но не чаще, чем он неправ. Правда, конечное решение тогда принимал он, и его правильное решение всё равно становилось правильным под воздействием моего и всех наших, его помощников, решением. Беда была, что помощники все были разобщены, а профессор не мог принять на себя полноту ответственности в споре с академиком (про него я тоже напишу), и размазывал приказы и пожелания академика по ординаторам, аспирантам и вообще своим людям.
Такой стиль является непонятным для других, но очень понятным для тех, кто там, внутри. Сейчас и много лет до этого.
Как это менять? - а менять это надо, - я в принципе знаю, но полетят головы... а впрочем, никакие головы не полетят. Я останусь на своём месте, все остальные тоже. Так и будет.
Может это эволюция, а может Божья Длань? Скорее всего второе, но многие из нас атеисты, тогда значит, каждому по вере его.
Я тут не про веру. Я тут про людей. Профессор был либералом от мозга костей. Но делал всем всё только хорошее. В основном. Были эпизоды, но они... Короче их нет. И его вера только в хорошее не опиралась на знание людей, а опиралась на БиБиСи и на Севу Новгородцева. На державного проповедника Александра Шаргунова (которого зовут Винцент, и он с Профессором гулял студентом, как проклятый). На книги Горького, которых Профессор так и не перечёл, а только начал, и на Александра Солженицына.
Профессору в конце жизни было плевать на то, что Солженицын поменял свою ориентацию, он помнил только того Сашу Солженицына, про которого рассказывало всё окружение и (в том числе и Шаргунов) Говорит Америка.
Профессор остался в конце концов оставленным своими, наверное самыми многочисленными учениками в бывшем СССР, безденежным, теряющим смысл жизни, но до сих пор гениальным диагностом. Много раз за несколько недель до смерти он ставил совершенно нормальный для наших, тогдашних, дней, но невероятные для теперешних диагнозы.
Александр Васильевич, Дядя Саша или Дя-Саш: я Вас очень люблю. Это значит, что Вы живы. Вы живёте в своих учениках. Которые Вас предали или оставались с Вами, теперь уже не важно. Главное, что у них Ваш взгляд на болезнь и на больного.