Жги-гуляй
Весна потихоньку вытесняла собой холодную и снежную зиму. Грязная жижа с каждым днём всё больше и больше покрывала и без того не слишком белый снег, сосульки с новой силой падали на прохожих, заставляя обходить стороной дома и опасливо поднимать голову.
Первое утро, когда солнце греет. В городском парке народ собирается проводить зиму на покой массовыми гуляньями - без этого здесь делать было совершенно нечего. Люди стоят, переступая ногами, чтобы не замёрзнуть и подставляют лица яркому солнцу, подслеповато прищуривая глаза. Играет музыка, по-советски радостная и весёлая, все едят горячие, дымящиеся блины и запивают их кто чем: кто чаем, а кто и горячим сбитнем.
Вот и Фёдор Иваныч налегал в основном на сбитень. Блины он не любил, общество людей, впрочем, тоже. Он стоял в сторонке, спрятавшись в тени больших сосен, и наблюдал за всем происходящим. Народ пел, плясал, а потом и вовсе начал водить хоровод вокруг огромной соломенной масленицы, которую предполагалось сжечь вместе с зимой.
Зима выдалась не слишком удачной. Перед Новым Годом, в середине декабря, Фёдора отправили на пенсию. Ему подарили огромный чайный сервиз на 10 персон, говорили много о том, как завидуют тому, что у него теперь есть время на множество интересных вещей, как он будет ездить на рыбалку, ходить гулять в парк и пить чай из подаренных красивых чашечек - просто делать всё, чего душа пожелает.
Сервиз он кому-то продал - пить чай из него было решительным образом не с кем. Не детей, не семьи у Фёдора Иваныча уже давно не было, лучший и единственный друг умер больше пяти лет назад. Точнее, конечно, не умер, погиб. Точно такой же весной на голову другу свалилась ледяная глыба, вместе с дворником, её убиравшим.
“Такая вот вечная весна” - сказал Фёдор на похоронах.
У друга он забрал кота, трёхлапого и глухого. Кот смирился с новым хозяином - жили они душа в душу. По вечерам, особенно зимой, он приходил к Фёдору на кухню и залезал на стол. Фёдор наливал в блюдце молока, себе наливал крепкого чая в единственную чашку, оставленную из сервиза и они долго, молча сидели на тихой кухне. А весной, когда теплело, уезжали по выходным на дачу. Он носил кота по посёлку. Часами могли они бродить по грязным улицам садоводства, просто так, без какой-либо цели. Люди смотрели кто с удивлением, кто с недоумением, а кто и вовсе с опаской на бородатого молчаливого мужика с котом.
В середине февраля дача сгорела. Какие-то местные гопники забрались в неё, сожгли, да и сами в погорели. Фёдор продал участок, с некоторым даже облегчением - теперь не надо было тащиться туда в электричке. На деньги от участка он сделал дома ремонт и купил проигрыватель пластинок. Теперь он целыми днями мог слушать свою любимую классику. А кот мог сидеть и наблюдать за крутящейся пластинкой, периодически пытаясь поймать её лапой. Музыки он всё равно не слышал.
Общение с людьми Фёдор Иваныч свёл к минимуму: пенсия приходила на пластиковую карточку и с неё же он платил за квартиру. Раз в пару недель ходил за едой в ближайший магазин. Вот и на прошлой неделе, как обычно, пошёл.
Вернувшись, увидел открытую настежь дверь квартиры. Вынесли у Фёдора его проигрыватель, даже пластиночки не одной не оставили. Не нашлось в квартире и кота. Целый день ходил Фёдор, искал его и в доме, и во дворе, обошёл весь квартал вдоль и поперёк - не нашёл. А вечером выглянул из окна - кот лежит на козырьке магазина. Был бы со всеми лапами - выжил бы, наверное.
Всю жизнь Фёдор Иваныч считал себя оптимистом. И оставался им - когда его жена пропала без вести, когда закрыли его НИИ, которому он тридцать лет жизни отдал. Он верил в лучшее, когда нечего было жрать, когда свет включали на три часа в день - всё это время успокаивал себя, что лучшее впереди. И, действительно, временами становилось полегче, жизнь, казалось, налаживалась и расцветала. Но каждый раз судьба готовила новый сногсшибательный сюрприз.
А народ, между тем, поджигал масленицу. Языки пламени обнимали соломенное чучело со всех сторон. Фёдор вышел из-под сосен и направился к огню. Вокруг стояли люди, он прошёл сквозь них и приблизился к чучелу на расстояние, когда уже чувствовался жар на лице. Сзади кто-то удивленно вскрикнул, когда Фёдор вступил одной ногой в последнюю весну.
Сквозь закрывающиеся от боли глаза он успел рассмотреть переполох вокруг, какой-то мужик пытался затушить масленицу снегом. Продвинулся дальше, в глубь чучела, одежда прогорела уже и начала шипеть кожа. Съела весна Фёдора Иваныча, съела и не подавилась.
Такая вот весёлая весна, жги-гуляй.
Первое утро, когда солнце греет. В городском парке народ собирается проводить зиму на покой массовыми гуляньями - без этого здесь делать было совершенно нечего. Люди стоят, переступая ногами, чтобы не замёрзнуть и подставляют лица яркому солнцу, подслеповато прищуривая глаза. Играет музыка, по-советски радостная и весёлая, все едят горячие, дымящиеся блины и запивают их кто чем: кто чаем, а кто и горячим сбитнем.
Вот и Фёдор Иваныч налегал в основном на сбитень. Блины он не любил, общество людей, впрочем, тоже. Он стоял в сторонке, спрятавшись в тени больших сосен, и наблюдал за всем происходящим. Народ пел, плясал, а потом и вовсе начал водить хоровод вокруг огромной соломенной масленицы, которую предполагалось сжечь вместе с зимой.
Зима выдалась не слишком удачной. Перед Новым Годом, в середине декабря, Фёдора отправили на пенсию. Ему подарили огромный чайный сервиз на 10 персон, говорили много о том, как завидуют тому, что у него теперь есть время на множество интересных вещей, как он будет ездить на рыбалку, ходить гулять в парк и пить чай из подаренных красивых чашечек - просто делать всё, чего душа пожелает.
Сервиз он кому-то продал - пить чай из него было решительным образом не с кем. Не детей, не семьи у Фёдора Иваныча уже давно не было, лучший и единственный друг умер больше пяти лет назад. Точнее, конечно, не умер, погиб. Точно такой же весной на голову другу свалилась ледяная глыба, вместе с дворником, её убиравшим.
“Такая вот вечная весна” - сказал Фёдор на похоронах.
У друга он забрал кота, трёхлапого и глухого. Кот смирился с новым хозяином - жили они душа в душу. По вечерам, особенно зимой, он приходил к Фёдору на кухню и залезал на стол. Фёдор наливал в блюдце молока, себе наливал крепкого чая в единственную чашку, оставленную из сервиза и они долго, молча сидели на тихой кухне. А весной, когда теплело, уезжали по выходным на дачу. Он носил кота по посёлку. Часами могли они бродить по грязным улицам садоводства, просто так, без какой-либо цели. Люди смотрели кто с удивлением, кто с недоумением, а кто и вовсе с опаской на бородатого молчаливого мужика с котом.
В середине февраля дача сгорела. Какие-то местные гопники забрались в неё, сожгли, да и сами в погорели. Фёдор продал участок, с некоторым даже облегчением - теперь не надо было тащиться туда в электричке. На деньги от участка он сделал дома ремонт и купил проигрыватель пластинок. Теперь он целыми днями мог слушать свою любимую классику. А кот мог сидеть и наблюдать за крутящейся пластинкой, периодически пытаясь поймать её лапой. Музыки он всё равно не слышал.
Общение с людьми Фёдор Иваныч свёл к минимуму: пенсия приходила на пластиковую карточку и с неё же он платил за квартиру. Раз в пару недель ходил за едой в ближайший магазин. Вот и на прошлой неделе, как обычно, пошёл.
Вернувшись, увидел открытую настежь дверь квартиры. Вынесли у Фёдора его проигрыватель, даже пластиночки не одной не оставили. Не нашлось в квартире и кота. Целый день ходил Фёдор, искал его и в доме, и во дворе, обошёл весь квартал вдоль и поперёк - не нашёл. А вечером выглянул из окна - кот лежит на козырьке магазина. Был бы со всеми лапами - выжил бы, наверное.
Всю жизнь Фёдор Иваныч считал себя оптимистом. И оставался им - когда его жена пропала без вести, когда закрыли его НИИ, которому он тридцать лет жизни отдал. Он верил в лучшее, когда нечего было жрать, когда свет включали на три часа в день - всё это время успокаивал себя, что лучшее впереди. И, действительно, временами становилось полегче, жизнь, казалось, налаживалась и расцветала. Но каждый раз судьба готовила новый сногсшибательный сюрприз.
А народ, между тем, поджигал масленицу. Языки пламени обнимали соломенное чучело со всех сторон. Фёдор вышел из-под сосен и направился к огню. Вокруг стояли люди, он прошёл сквозь них и приблизился к чучелу на расстояние, когда уже чувствовался жар на лице. Сзади кто-то удивленно вскрикнул, когда Фёдор вступил одной ногой в последнюю весну.
Сквозь закрывающиеся от боли глаза он успел рассмотреть переполох вокруг, какой-то мужик пытался затушить масленицу снегом. Продвинулся дальше, в глубь чучела, одежда прогорела уже и начала шипеть кожа. Съела весна Фёдора Иваныча, съела и не подавилась.
Такая вот весёлая весна, жги-гуляй.