Мой "список Шиндлера"
Поступила пациентка, бабушка 87 лет.
Не буду рассказывать, что там у неё медицинского, так как всё грустно и безнадёжно.
Вдвоём с медсестрой Таней, деревенской простой барышней, мы проделываем всякие медицинские действия.
Сестричка видит на руке у пациентки затёртую татуировку: "Ба, а чёйта у тебя татуировка, ты тюрьме чтоли сидела?"
"Нет, милочка, не в тюрьме, в концлагере. Аушвиц. Один годик и четыре месяца."
Таня по-простому заинтересовалась: "Расскажи, ба..."
"А что рассказывать, плохо и страшно там было. И били резиновыми палками, очень больно, по спине, по ногам. Мы уголёк ведёрками носили, уронишь один уголёчек - тебя бьют, не уронишь - тоже бьют. Плохо было, очень больно."
На этом разговор об Освенциме закончился. У меня глаза на мокром месте. Слушать такие истории тяжело - страшно.
Эта бабуля - первый человек с номером из концлагеря, которую я вижу сам лично, не в кино, когда актёр торжественно кому-то закатывает рукав, чтобы показать свой номер. И видимо последний. Таких вообще единицы остались.
© Uriel Sinai/Getty Images
Этих людей освободили из лагерей, погрузили в вагоны с цветами, накормили, с песнями провезли по Европе. А в Белоруссии вагоны заколотили и погнали прямиком в Сибирь. На оккупированных территориях настоящий патриот не должен был выжить. И лагеря немецкие сменились лагерями нашими.
Истощённые люди выпрыгивали из окон на полном ходу, выкидывали детей, понимая, что их дальше не ждёт ни чего хорошего.
Сегодня-завтра одной бабушкой пережившей Освенцим и весь последующий ахтунг станет меньше.
Я, как это было возможно, организовал ей помощь, привлёк других врачей, разумеется ни кто не отказался немного облегчить последние страдания женщине которой всю жизнь снились очень плохие сны.
Не буду рассказывать, что там у неё медицинского, так как всё грустно и безнадёжно.
Вдвоём с медсестрой Таней, деревенской простой барышней, мы проделываем всякие медицинские действия.
Сестричка видит на руке у пациентки затёртую татуировку: "Ба, а чёйта у тебя татуировка, ты тюрьме чтоли сидела?"
"Нет, милочка, не в тюрьме, в концлагере. Аушвиц. Один годик и четыре месяца."
Таня по-простому заинтересовалась: "Расскажи, ба..."
"А что рассказывать, плохо и страшно там было. И били резиновыми палками, очень больно, по спине, по ногам. Мы уголёк ведёрками носили, уронишь один уголёчек - тебя бьют, не уронишь - тоже бьют. Плохо было, очень больно."
На этом разговор об Освенциме закончился. У меня глаза на мокром месте. Слушать такие истории тяжело - страшно.
Эта бабуля - первый человек с номером из концлагеря, которую я вижу сам лично, не в кино, когда актёр торжественно кому-то закатывает рукав, чтобы показать свой номер. И видимо последний. Таких вообще единицы остались.
© Uriel Sinai/Getty Images
Этих людей освободили из лагерей, погрузили в вагоны с цветами, накормили, с песнями провезли по Европе. А в Белоруссии вагоны заколотили и погнали прямиком в Сибирь. На оккупированных территориях настоящий патриот не должен был выжить. И лагеря немецкие сменились лагерями нашими.
Истощённые люди выпрыгивали из окон на полном ходу, выкидывали детей, понимая, что их дальше не ждёт ни чего хорошего.
Сегодня-завтра одной бабушкой пережившей Освенцим и весь последующий ахтунг станет меньше.
Я, как это было возможно, организовал ей помощь, привлёк других врачей, разумеется ни кто не отказался немного облегчить последние страдания женщине которой всю жизнь снились очень плохие сны.