Ночь в Склифе
Ночь в Склифе
У кого - когда начинается работа.
Сам того не подозревая,
возвращаясь в девять вечера по Петровке домой, я шёл на работу.
Тоже поругивал Собянина и дворников, скользя, обходя, лавируя
- на улице Чехова (Малой Дмитровке) они вместо того,
чтоб убирать всей оранжевой стайкой (женщины в основном)
стояли под церковною защитой от дождя
(Рождества или успения в путинках, уж и не помню).
А рядом народ изощрялся в траекториях обхождения
с собянинской фирменной плиткой,
торжественно заменившей асфальт всего пару лет назад
- но об этом и дальше, и больше…
И вот - звонок.
Мама уже дома, но со сломанной рукой,
мне надо бежать, насколько это возможно в таких условиях.
Довели её до дома добрые студенты (на них, на добрых, всё и держится),
а то швейцар под ресторацией и шагу бы в её сторону не сделал,
не по этикету, прогонят с работы.
Лежите, товарищи, в лужах - нам господ встречать велено.
Болевой шок проходит, принимаем сердечные.
Ждём скорую - час, два…
Возникают мысли просто на троллейбус сесть да и в Горлов тупик, как обычно.
Но с такой болью - куда же?
Да, я год назад писал про сокращения-слияния «скорой» в Москве
- писал зло и актуально
(предупреждал, что замена Мосгордумой 24-й больницы на Страстном бульваре
приведёт именно к таким заторам в ближайших больницах), но что с того?
Кто-то это переделал, реагируя на критику?
Нет - и тема накрыла уже нас, на дому.
Вот такой «фидбэк»…
«Скорая» в самый час пик, конечно, добирается медленно, особенно в центр.
Наконец, появился одинокий парнишка в синем с громадным оранжевым ящиком
- вежливый, обходительный, интеллигентный.
Но один!
Сделал обезболивающий укол, подождал 20 минут - всё по инструкции.
От чая отказался, некогда, погрузились в «скорую», задали вопрос:
а почему один-то паренёк (меня помладше лет на пять),
с кем он носилки таскает, если надо.
Оказывается, просит соседей, прохожих!
Вот так нынче укомплектованы бригады оказания первой, жизненноважной помощи,
когда от времени доставки в больницу зависит жизнь.
- Так нас же сократили, а ещё зарплаты урезали, год как, некому работать, бардак…
Отмечу, что говорит это человек не в мегафон на митинге громко,
а очень цивильный, вдумчивый, на своём рабочем месте говорит, тихо
- с искренним выражением лица «ну как так может быть?!».
Узнав, что я к журналистике имею отношение
- с удовольствием рассказывает,
за что получают диспетчеры «скорой» от Собянина премии.
За рапорты о прибытии за 12 минут на место.
(Ну, вот я свидетельствую - 2 часа ждали!).
А диспетчеры просто ставят отметку о прибытии раньше, чем «скорая» входит в дом,
мухлюют, и это как раз встречает понимание мэрское.
Наша машина «скорой» в это время, пересекая сплошные полосы,
за десять минут доезжает до Склифа через Колхозную (Сухаревскую),
долго ждали, зато быстро приехали.
Выгружаемся - и начинаются новые часы,
часы ожидания и долгожданного коридорного сопребывания с народом.
Время - к полуночи…
Поди разбери их тут, в травматологии - может, гриппом больные?
Каталки стоят прямо в коридоре и столпотворение - у рентгеновского кабинета.
И не поймёшь тут - где очередь начинается, только медсёстры и спасают.
Мужик с красным лицом (может, грипп?) пока кто-то рядом нервничает,
просто спит на своей каталке, мерно высапывает…
Бабушка с сыном возле ней - лицом сын полячок, утончён,
но одеждой почему-то бомжеват, в обращении сверхделикатен:
«Яицкий, Яицкий, ударение на Я».
Все, конечно, с болью, а не просто так - ждут осмотра и направлений на рентген.
То есть это - тоже час пик, пик падучих последствий вечернего кошмара,
что наблюдался в центре.
Нет, не все дворники прятались от дождика с лопатами, свидетельствую:
на Долгоруковской самочинно рассеивали эту чёртову соль-реагент,
используя её скорее просто как песок, подсыпку под шаги,
ведь наледь была тонкой, едва ощутимой,
но потому и чудовищной даже для моего опорно-двигательного аппарата…
Родимый народ, где ж тебя ещё встретишь?
Вот, плывёт наш механизм Москва, плывёт всё куда-то,
уже не в коммунизм, оттого и поломки частые.
И мы оказались в одной кают-кампании, а точнее - просто в трюме.
Глядим друг на друга, все с тревогой, ведь - ЧП, что-то отломалось.
Все терпят боль, но кто-то начинает строить причинно-следственные связи…
Да-да, наше здоровье зависит от конкретных решений конкретных чинуш
- которых мы вроде бы выбираем.
В городе, где человек человеку когда-то был брат, а теперь - конкурент,
а значит - ломайтесь, падайте, меньше трат на вас, дорогие россияне...
Вот передо мной прямо - поставили ещё одну каталку
(краснолицый, словно с большого бодуна дрыхнущий мужик не проснулся,
уж кто тут спокоен - так это он и его сумка стоящая ближе к ногам).
На каталке - парнишка двадцати лет, таджик, грохнулся с лестницы
покрытой этой адской собянинской наледью (патентую название), сломал позвоночник.
На шее его - специфический такой пластмассовый «капюшон», его - на операцию.
Судя по тем, кто привёз паренька, он - пролетарий наш московский,
а его дядья - такие же гастарбайтеры.
Пузатый один, в кепочке, вроде прораба, говорят на своём.
Держат в руках пластиковую полуторку газировки и чипсы
- как некое важнейшее лекарство, которое понадобится после операции.
Сам паренёк терпит боль, мимо него проходит оранжеватая медсестричка Настя
- внимательная ко всему этому человекодвижению
- да уж, устроил мэр тут им неспокойную ночку.
Медсестричка делает указание двадцатилетнему:
«Так! А ну-ка не двигаться!» - но эту строгость он воспринимает как благо.
Рядом с мамой усаживается даже в свои лета привлекательная дама
- сломано плечо, плохо переломано, судя по снимку, будут лангету конструировать.
Шла на вечер музыки, глядела на плитку
- и ведь видит, что глянцем коварным блестит, а обойти-то негде.
Пошла и грохнулась…
Пан Яицкий крестится - оказывается, маму со сломанной шейкой бедра привезли.
Сын с утончённым лицом и в странном то ли спортивном,
то ли войлочном домашнем, засиженном и захоженном костюме
- творит неслышную молитву.
Медсестричка Настя, сутуловатая от усталости вахты
- по виду только вчера со школьной скамьи,
- улыбается в их сторону со здоровым удивлением и снисхождением.
Мимо проходят уже явно те, кто будут лечить
- как команда корабля, внимательно всматриваясь в лица больных,
властно заглядывая в кабинеты.
Старшая, видимо, медсестра армянского весёлого вида
снимает всё в коридоре на мобильник и будит заснувших в кабинете:
"Эй, три бэздэльницы, на телефон ответьте!".
Хирурги, травматологи, врачи - хмурее.
Один - с боцманской бородкой, другой с приземистым лбом и усталыми глазами.
Да, им так всю ночь тут бдеть - по белейшему халату и по выражению лица хирург
- как-то окостенело и окаянненько, словно военачальник своё войско,
оглядывает битых плиткой москвичей.
Суров, но справедлив, перемещая свой угловатый, но целый скелет среди ломанных
- сегодня их кости в его власти,
а больше-то врачей на огромном этом первом этажей и нет…
Оптимизация.
Веду маму на рентген через призрачно-двоящиеся коридорами-дублёрами полэтажа
- оказывается, туда надо сдавать как в больницу, вещи забирать, халат получать.
Сижу и почти дремлю, впитывая всё новые истории поступающих на второй сан-пункт.
Вот девушка, она была в приёмном покое в инвалидной коляске,
хотя ходит сама нормально.
Её привезли в гинекологию по линии онкологии
- работает в социологической службе при администрации президента,
но квартиру вынуждена снимать…
Звонит квартиросдающей:
надо передать подруге таблетки, приём которых нельзя прекращать.
Строгая приёмная бабуля в синих резиновых перчатках
и с кругами недельной усталости под глазами,
- что описывает вещи в случае надобности
- покрикивает на восточноликую девушку, растерянную, но не без гонора:
- Да привезут вам ваши родители таблетки,
сдавайте вещи быстрее, и в палату, у меня за вами больные!
- А у меня никого нет, кроме подруги…
Тут подбегает подруга и с матом пополам успокаивает:
заберёт она таблетки, но надо успеть и сюда вернуться, а час-то уже - второй ночи.
Если тревогам девушки в отделении гинекологии ещё долго рассеиваться
или, наоборот, усиливаться, то с палатой в травматологии, битых плиткой
- всё вполне ясно, в порядке общей очереди.
Их там, вместе с мамой - уже восемь человек,
а врач, который будет кости направлять на верную дорогу - всего один.
И ведь не только руки - головы тут пробитые, жатва одного вечера.
Спасибо мэру и за это…
И вот оттуда-то и доносятся сквозь мой сон
единогласные «одобрения» смены асфальта на плитку:
- Его жене доход - а нам что, трамвы?
Это в каком гражданском или градостроительном там кодексе-то прописано?
- Да вроде не жены завод, не доказано…
- А какого чёрта тогда и все его телеканалы трубили о пользе плитки?
Что дольше живёт и так далее.
Да, блин, она-то может жить хоть сто лет - теперь понятно, за чей счёт,
мы столько не проживём, сколько его проклятая плитка!
Семейный бизнес тут у него, дочки в зарубежных вузах пасутся.
- Собака, и ведь продолжает улыбаться нам с экранов,
скотина - он-то по этой плитке не ходит, не падает, у него машины и охраны,
а уж медицина явно без очередей, личная, семейный доктор, поди…
- Сколько у него телеканалов-то - шесть?
- А десять не хотите?!
Это с кабельными вместе - бюджет обдирает для прославления себя, как липку,
я вон даже в Банке Москвы взяла вместе с пенсией буклет
- так там же один Собянин!
Резко они от Лёни Бородина и Лужкова под его крыло перенырнули-то!
- Я теперь лично выковыряю хотя бы одну плитку
- и в мэрию его закину, мне, пенсионеру, да и ветерану, к тому же - ничего не будет.
Но ответить пора этой мрази!
Увы, сон всё же взял своё - заботливая медсестра.
Пока «описывала» очередного поступившего в ивалидном кресле
- пузатого мужика и с травмой руки тоже, висящей грозно и тяжело,
подсказала мне, как удобнее улечься на банкетке.
Это я и делал, имея теперь лишь две опции-позиии лежания: на правом боку и на спине.
Не засыпалось, скорее что-то грезилось.
Вот привезли, судя по запаху, бомжа. И глаз открывать не надо.
Сипатый голос, перелом - только его-то сопровождать некому.
Жизненная философия его, однако, сквозит в голосе
- момент торжественный, государство вроде как и о воспроизводстве его скелета
должно позаботиться.
Тут ведь уравнены все, потому и медленно так течёт время
- советское время в советском механизме воспроизводства,
ремонта нас, но уполовиненном, урезанном, загнанном в уголок,
где работает втрое меньше врачей, чем требуется в день ударной ломки костей.
- Ва-ле-рИ! Ва-лле-рИ! - сипло объясняет бомж что-то записывающей медсестре.
В этот момент, а может позже, что-то я проспал,
подмешивается к коридорной прозе голос яростного парня:
- Нет, мне будут в этой стране эбальник защивать!?
- Если ты сюда попал - то попал,
- добавляет не такой яростный, но идейно согласный его брат сидящим рядом
(при вооружении АКСу!) полицаям,
- ты ж не из России, брат? тогда поезжай домой,
там тебя вылечат, а тут ты чужой, как мы, тут ты враг…
Сарказм очкастого, менее восточного на вид братца понятен:
они из Германии, хоть родом-то оба явно с Кавказа,
но вот натурализовались там, стали патриотами Германии,
а тут вдруг настигла их московская постсоветская медицинка.
А родные просторы - кроют родным матом, не щадя врачей.
Всё это происходит, напоминаю, в непосредственной близости от ствола АКСу полицая,
который внимательно слушает мат чеченского немца и нисколько ему не перечет,
а тот, видимо истекая кровью и яростью, продолжает:
- Дайте Собянина этого сюда, я ему мозг вынесу одной левой, сука!
Кто так устроил тут всё? Где врачи, нах?
Моя фамилия - Кляйн, Кляйн, это значит маленький, нэжний,
но я бываю и злой, и сэйчас буду!
Будут меня в этой стране грёбаной лечить, мать вашу всех!
- это я ещё смягчаю набор эпитетов…
Кавказские немцы проорав весь первый этаж и добившись операции,
настроив против себя одну медсестру, а сестричку Настю, наоборот, закадрив
- уходят обратно, к спящему краснолицему мужику.
У русского спящего лицо уже не такое красное - видно, кризис миновал,
но его пока никуда не госпитализировали, палату не дали.
А меня будит врач - осторожно,
хотя после этой серенады солнечной долины Тангейзера по фамилии Кляйн,
я не сплю, а улыбаюсь с закрытыми глазами.
Кляйн, кстати, не на плитке упал, как выяснилось позже
- влез в драку с секьюритинами в ночном клубе,
вот его полиция сюда и привезла на освидетельствование.
Носится, капает кровью - повязка на голове,
прямо герой сражения, на колчаковских фронтах раненный.
Мы снова на первом рубеже, где проходили диагностику.
Руку маме загипсовали, накололи новокаина, аж тошнит теперь
- но срастаться будет трудно, до конца вправить не удалось.
Конечно - мама рассказала, что вдвоём жали врачи, молоденькие парни.
Тот «боцман» и его помощник.
После такой изнурительной ночи - откуда же взяться силам.
Как дворники - недосыпали, недоочистили, недотянули.
Медсестричка Настя, кстати, получает тут 17 тысяч рублей в месяц
- это в центре Москвы работая по 12 часов вахтой!
А сколько собянинские чинуши получают?
А с премиями за обустройство такого вот комфорта?!
- Что, ломаем? - спрашивает «боцман»,
прекрасно понимая, что мамы уже на эту переделку не хватит.
Решили репозицию не трогать.
Гимнастикой исправлять, разрабатывать…
На исходе ночи и сил - к шести утра вызываю такси,
но наледь никуда не делась,
а реагент, которым с избытком посыпали
легко тающий снежок в декабре и начале января
- видимо, кончился во всей Москве Собянинской…
Глядя из окна такси на убийственную плитку Садового кольца,
думаю, как говорится, из последних сил.
Когда мы будем эту плитку выламывать ломами
и направлять на борьбу с коренной, а не локальной проблемой власти
градом классовой ненависти - мы будем понимать,
что выполняем ещё и завет сотен, если не тысяч тех,
кто в мирное время стал жертвой собянизации Москвы.
Вот этих беззащитных бабушек, что провели бессонную ночь в Склифе
и выносили муки вправки костей.
А когда эта самая плитка ударно послужит революции,
мы снова положим тут асфальт,
у которого не та темплоёмкость и влажность внутренняя,
чтобы обрастать ледяным глянцем.
И памятник новой революции
«плитка - оружие москвича против мэра» плиткой же и выполним.
Теперь, Серёга Собянин, ты враг мне кровный, личный
- и это «не так, как вчера»,
поверь профессиональному революционеру и москвичу в 8-м поколении!
Ночь в Склифе - Новости - ФОРУМ.мск
Опубликовано 29.01.2016 автором Чёрный Дмитрий в разделе Новости комментариев 26
У кого - когда начинается работа.
Сам того не подозревая,
возвращаясь в девять вечера по Петровке домой, я шёл на работу.
Тоже поругивал Собянина и дворников, скользя, обходя, лавируя
- на улице Чехова (Малой Дмитровке) они вместо того,
чтоб убирать всей оранжевой стайкой (женщины в основном)
стояли под церковною защитой от дождя
(Рождества или успения в путинках, уж и не помню).
А рядом народ изощрялся в траекториях обхождения
с собянинской фирменной плиткой,
торжественно заменившей асфальт всего пару лет назад
- но об этом и дальше, и больше…
И вот - звонок.
Мама уже дома, но со сломанной рукой,
мне надо бежать, насколько это возможно в таких условиях.
Довели её до дома добрые студенты (на них, на добрых, всё и держится),
а то швейцар под ресторацией и шагу бы в её сторону не сделал,
не по этикету, прогонят с работы.
Лежите, товарищи, в лужах - нам господ встречать велено.
Болевой шок проходит, принимаем сердечные.
Ждём скорую - час, два…
Возникают мысли просто на троллейбус сесть да и в Горлов тупик, как обычно.
Но с такой болью - куда же?
Да, я год назад писал про сокращения-слияния «скорой» в Москве
- писал зло и актуально
(предупреждал, что замена Мосгордумой 24-й больницы на Страстном бульваре
приведёт именно к таким заторам в ближайших больницах), но что с того?
Кто-то это переделал, реагируя на критику?
Нет - и тема накрыла уже нас, на дому.
Вот такой «фидбэк»…
«Скорая» в самый час пик, конечно, добирается медленно, особенно в центр.
Наконец, появился одинокий парнишка в синем с громадным оранжевым ящиком
- вежливый, обходительный, интеллигентный.
Но один!
Сделал обезболивающий укол, подождал 20 минут - всё по инструкции.
От чая отказался, некогда, погрузились в «скорую», задали вопрос:
а почему один-то паренёк (меня помладше лет на пять),
с кем он носилки таскает, если надо.
Оказывается, просит соседей, прохожих!
Вот так нынче укомплектованы бригады оказания первой, жизненноважной помощи,
когда от времени доставки в больницу зависит жизнь.
- Так нас же сократили, а ещё зарплаты урезали, год как, некому работать, бардак…
Отмечу, что говорит это человек не в мегафон на митинге громко,
а очень цивильный, вдумчивый, на своём рабочем месте говорит, тихо
- с искренним выражением лица «ну как так может быть?!».
Узнав, что я к журналистике имею отношение
- с удовольствием рассказывает,
за что получают диспетчеры «скорой» от Собянина премии.
За рапорты о прибытии за 12 минут на место.
(Ну, вот я свидетельствую - 2 часа ждали!).
А диспетчеры просто ставят отметку о прибытии раньше, чем «скорая» входит в дом,
мухлюют, и это как раз встречает понимание мэрское.
Наша машина «скорой» в это время, пересекая сплошные полосы,
за десять минут доезжает до Склифа через Колхозную (Сухаревскую),
долго ждали, зато быстро приехали.
Выгружаемся - и начинаются новые часы,
часы ожидания и долгожданного коридорного сопребывания с народом.
Время - к полуночи…
Поди разбери их тут, в травматологии - может, гриппом больные?
Каталки стоят прямо в коридоре и столпотворение - у рентгеновского кабинета.
И не поймёшь тут - где очередь начинается, только медсёстры и спасают.
Мужик с красным лицом (может, грипп?) пока кто-то рядом нервничает,
просто спит на своей каталке, мерно высапывает…
Бабушка с сыном возле ней - лицом сын полячок, утончён,
но одеждой почему-то бомжеват, в обращении сверхделикатен:
«Яицкий, Яицкий, ударение на Я».
Все, конечно, с болью, а не просто так - ждут осмотра и направлений на рентген.
То есть это - тоже час пик, пик падучих последствий вечернего кошмара,
что наблюдался в центре.
Нет, не все дворники прятались от дождика с лопатами, свидетельствую:
на Долгоруковской самочинно рассеивали эту чёртову соль-реагент,
используя её скорее просто как песок, подсыпку под шаги,
ведь наледь была тонкой, едва ощутимой,
но потому и чудовищной даже для моего опорно-двигательного аппарата…
Родимый народ, где ж тебя ещё встретишь?
Вот, плывёт наш механизм Москва, плывёт всё куда-то,
уже не в коммунизм, оттого и поломки частые.
И мы оказались в одной кают-кампании, а точнее - просто в трюме.
Глядим друг на друга, все с тревогой, ведь - ЧП, что-то отломалось.
Все терпят боль, но кто-то начинает строить причинно-следственные связи…
Да-да, наше здоровье зависит от конкретных решений конкретных чинуш
- которых мы вроде бы выбираем.
В городе, где человек человеку когда-то был брат, а теперь - конкурент,
а значит - ломайтесь, падайте, меньше трат на вас, дорогие россияне...
Вот передо мной прямо - поставили ещё одну каталку
(краснолицый, словно с большого бодуна дрыхнущий мужик не проснулся,
уж кто тут спокоен - так это он и его сумка стоящая ближе к ногам).
На каталке - парнишка двадцати лет, таджик, грохнулся с лестницы
покрытой этой адской собянинской наледью (патентую название), сломал позвоночник.
На шее его - специфический такой пластмассовый «капюшон», его - на операцию.
Судя по тем, кто привёз паренька, он - пролетарий наш московский,
а его дядья - такие же гастарбайтеры.
Пузатый один, в кепочке, вроде прораба, говорят на своём.
Держат в руках пластиковую полуторку газировки и чипсы
- как некое важнейшее лекарство, которое понадобится после операции.
Сам паренёк терпит боль, мимо него проходит оранжеватая медсестричка Настя
- внимательная ко всему этому человекодвижению
- да уж, устроил мэр тут им неспокойную ночку.
Медсестричка делает указание двадцатилетнему:
«Так! А ну-ка не двигаться!» - но эту строгость он воспринимает как благо.
Рядом с мамой усаживается даже в свои лета привлекательная дама
- сломано плечо, плохо переломано, судя по снимку, будут лангету конструировать.
Шла на вечер музыки, глядела на плитку
- и ведь видит, что глянцем коварным блестит, а обойти-то негде.
Пошла и грохнулась…
Пан Яицкий крестится - оказывается, маму со сломанной шейкой бедра привезли.
Сын с утончённым лицом и в странном то ли спортивном,
то ли войлочном домашнем, засиженном и захоженном костюме
- творит неслышную молитву.
Медсестричка Настя, сутуловатая от усталости вахты
- по виду только вчера со школьной скамьи,
- улыбается в их сторону со здоровым удивлением и снисхождением.
Мимо проходят уже явно те, кто будут лечить
- как команда корабля, внимательно всматриваясь в лица больных,
властно заглядывая в кабинеты.
Старшая, видимо, медсестра армянского весёлого вида
снимает всё в коридоре на мобильник и будит заснувших в кабинете:
"Эй, три бэздэльницы, на телефон ответьте!".
Хирурги, травматологи, врачи - хмурее.
Один - с боцманской бородкой, другой с приземистым лбом и усталыми глазами.
Да, им так всю ночь тут бдеть - по белейшему халату и по выражению лица хирург
- как-то окостенело и окаянненько, словно военачальник своё войско,
оглядывает битых плиткой москвичей.
Суров, но справедлив, перемещая свой угловатый, но целый скелет среди ломанных
- сегодня их кости в его власти,
а больше-то врачей на огромном этом первом этажей и нет…
Оптимизация.
Веду маму на рентген через призрачно-двоящиеся коридорами-дублёрами полэтажа
- оказывается, туда надо сдавать как в больницу, вещи забирать, халат получать.
Сижу и почти дремлю, впитывая всё новые истории поступающих на второй сан-пункт.
Вот девушка, она была в приёмном покое в инвалидной коляске,
хотя ходит сама нормально.
Её привезли в гинекологию по линии онкологии
- работает в социологической службе при администрации президента,
но квартиру вынуждена снимать…
Звонит квартиросдающей:
надо передать подруге таблетки, приём которых нельзя прекращать.
Строгая приёмная бабуля в синих резиновых перчатках
и с кругами недельной усталости под глазами,
- что описывает вещи в случае надобности
- покрикивает на восточноликую девушку, растерянную, но не без гонора:
- Да привезут вам ваши родители таблетки,
сдавайте вещи быстрее, и в палату, у меня за вами больные!
- А у меня никого нет, кроме подруги…
Тут подбегает подруга и с матом пополам успокаивает:
заберёт она таблетки, но надо успеть и сюда вернуться, а час-то уже - второй ночи.
Если тревогам девушки в отделении гинекологии ещё долго рассеиваться
или, наоборот, усиливаться, то с палатой в травматологии, битых плиткой
- всё вполне ясно, в порядке общей очереди.
Их там, вместе с мамой - уже восемь человек,
а врач, который будет кости направлять на верную дорогу - всего один.
И ведь не только руки - головы тут пробитые, жатва одного вечера.
Спасибо мэру и за это…
И вот оттуда-то и доносятся сквозь мой сон
единогласные «одобрения» смены асфальта на плитку:
- Его жене доход - а нам что, трамвы?
Это в каком гражданском или градостроительном там кодексе-то прописано?
- Да вроде не жены завод, не доказано…
- А какого чёрта тогда и все его телеканалы трубили о пользе плитки?
Что дольше живёт и так далее.
Да, блин, она-то может жить хоть сто лет - теперь понятно, за чей счёт,
мы столько не проживём, сколько его проклятая плитка!
Семейный бизнес тут у него, дочки в зарубежных вузах пасутся.
- Собака, и ведь продолжает улыбаться нам с экранов,
скотина - он-то по этой плитке не ходит, не падает, у него машины и охраны,
а уж медицина явно без очередей, личная, семейный доктор, поди…
- Сколько у него телеканалов-то - шесть?
- А десять не хотите?!
Это с кабельными вместе - бюджет обдирает для прославления себя, как липку,
я вон даже в Банке Москвы взяла вместе с пенсией буклет
- так там же один Собянин!
Резко они от Лёни Бородина и Лужкова под его крыло перенырнули-то!
- Я теперь лично выковыряю хотя бы одну плитку
- и в мэрию его закину, мне, пенсионеру, да и ветерану, к тому же - ничего не будет.
Но ответить пора этой мрази!
Увы, сон всё же взял своё - заботливая медсестра.
Пока «описывала» очередного поступившего в ивалидном кресле
- пузатого мужика и с травмой руки тоже, висящей грозно и тяжело,
подсказала мне, как удобнее улечься на банкетке.
Это я и делал, имея теперь лишь две опции-позиии лежания: на правом боку и на спине.
Не засыпалось, скорее что-то грезилось.
Вот привезли, судя по запаху, бомжа. И глаз открывать не надо.
Сипатый голос, перелом - только его-то сопровождать некому.
Жизненная философия его, однако, сквозит в голосе
- момент торжественный, государство вроде как и о воспроизводстве его скелета
должно позаботиться.
Тут ведь уравнены все, потому и медленно так течёт время
- советское время в советском механизме воспроизводства,
ремонта нас, но уполовиненном, урезанном, загнанном в уголок,
где работает втрое меньше врачей, чем требуется в день ударной ломки костей.
- Ва-ле-рИ! Ва-лле-рИ! - сипло объясняет бомж что-то записывающей медсестре.
В этот момент, а может позже, что-то я проспал,
подмешивается к коридорной прозе голос яростного парня:
- Нет, мне будут в этой стране эбальник защивать!?
- Если ты сюда попал - то попал,
- добавляет не такой яростный, но идейно согласный его брат сидящим рядом
(при вооружении АКСу!) полицаям,
- ты ж не из России, брат? тогда поезжай домой,
там тебя вылечат, а тут ты чужой, как мы, тут ты враг…
Сарказм очкастого, менее восточного на вид братца понятен:
они из Германии, хоть родом-то оба явно с Кавказа,
но вот натурализовались там, стали патриотами Германии,
а тут вдруг настигла их московская постсоветская медицинка.
А родные просторы - кроют родным матом, не щадя врачей.
Всё это происходит, напоминаю, в непосредственной близости от ствола АКСу полицая,
который внимательно слушает мат чеченского немца и нисколько ему не перечет,
а тот, видимо истекая кровью и яростью, продолжает:
- Дайте Собянина этого сюда, я ему мозг вынесу одной левой, сука!
Кто так устроил тут всё? Где врачи, нах?
Моя фамилия - Кляйн, Кляйн, это значит маленький, нэжний,
но я бываю и злой, и сэйчас буду!
Будут меня в этой стране грёбаной лечить, мать вашу всех!
- это я ещё смягчаю набор эпитетов…
Кавказские немцы проорав весь первый этаж и добившись операции,
настроив против себя одну медсестру, а сестричку Настю, наоборот, закадрив
- уходят обратно, к спящему краснолицему мужику.
У русского спящего лицо уже не такое красное - видно, кризис миновал,
но его пока никуда не госпитализировали, палату не дали.
А меня будит врач - осторожно,
хотя после этой серенады солнечной долины Тангейзера по фамилии Кляйн,
я не сплю, а улыбаюсь с закрытыми глазами.
Кляйн, кстати, не на плитке упал, как выяснилось позже
- влез в драку с секьюритинами в ночном клубе,
вот его полиция сюда и привезла на освидетельствование.
Носится, капает кровью - повязка на голове,
прямо герой сражения, на колчаковских фронтах раненный.
Мы снова на первом рубеже, где проходили диагностику.
Руку маме загипсовали, накололи новокаина, аж тошнит теперь
- но срастаться будет трудно, до конца вправить не удалось.
Конечно - мама рассказала, что вдвоём жали врачи, молоденькие парни.
Тот «боцман» и его помощник.
После такой изнурительной ночи - откуда же взяться силам.
Как дворники - недосыпали, недоочистили, недотянули.
Медсестричка Настя, кстати, получает тут 17 тысяч рублей в месяц
- это в центре Москвы работая по 12 часов вахтой!
А сколько собянинские чинуши получают?
А с премиями за обустройство такого вот комфорта?!
- Что, ломаем? - спрашивает «боцман»,
прекрасно понимая, что мамы уже на эту переделку не хватит.
Решили репозицию не трогать.
Гимнастикой исправлять, разрабатывать…
На исходе ночи и сил - к шести утра вызываю такси,
но наледь никуда не делась,
а реагент, которым с избытком посыпали
легко тающий снежок в декабре и начале января
- видимо, кончился во всей Москве Собянинской…
Глядя из окна такси на убийственную плитку Садового кольца,
думаю, как говорится, из последних сил.
Когда мы будем эту плитку выламывать ломами
и направлять на борьбу с коренной, а не локальной проблемой власти
градом классовой ненависти - мы будем понимать,
что выполняем ещё и завет сотен, если не тысяч тех,
кто в мирное время стал жертвой собянизации Москвы.
Вот этих беззащитных бабушек, что провели бессонную ночь в Склифе
и выносили муки вправки костей.
А когда эта самая плитка ударно послужит революции,
мы снова положим тут асфальт,
у которого не та темплоёмкость и влажность внутренняя,
чтобы обрастать ледяным глянцем.
И памятник новой революции
«плитка - оружие москвича против мэра» плиткой же и выполним.
Теперь, Серёга Собянин, ты враг мне кровный, личный
- и это «не так, как вчера»,
поверь профессиональному революционеру и москвичу в 8-м поколении!
Ночь в Склифе - Новости - ФОРУМ.мск
Опубликовано 29.01.2016 автором Чёрный Дмитрий в разделе Новости комментариев 26