В подарок себе
На ночной, на заснеженной улице
свет такой, что идешь как во сне.
Видно, даром все лучшее сбудется,
А худое по нашей вине.
Остья стужи настыли на линии.
Я люблю здесь бродить вдоль путей
под навесом в искрящемся инее
расступающихся тополей.
Мраки белые! где занавешено,
где потушено - тайна для глаз.
Загадать бы на счастье, да где ж оно?
Вот оно! - и погаснет как раз.
Вот ударит струной - и по узкому
коридору, мерцая дугой,
от Савеловского к Белорусскому
проскользит и уйдет к Беговой.
Кто да что, с семафора не спросится,
прощевай! - простучит полотно.
Это жизнь не чужая проносится,
а куда - не поймешь все равно.
Чем же мне, как не мысленным лепетом,
остается сказаться ей вслед?
Я люблю тебя здесь, а не где-то там,
в этом тамбуре, где меня нет,
в этой будке, замерзшей на улице,
где слова проглотил автомат.
Знаю, знаю, и худшее сбудется,
но и худшему, кажется, рад.
Олег Чухонцев
свет такой, что идешь как во сне.
Видно, даром все лучшее сбудется,
А худое по нашей вине.
Остья стужи настыли на линии.
Я люблю здесь бродить вдоль путей
под навесом в искрящемся инее
расступающихся тополей.
Мраки белые! где занавешено,
где потушено - тайна для глаз.
Загадать бы на счастье, да где ж оно?
Вот оно! - и погаснет как раз.
Вот ударит струной - и по узкому
коридору, мерцая дугой,
от Савеловского к Белорусскому
проскользит и уйдет к Беговой.
Кто да что, с семафора не спросится,
прощевай! - простучит полотно.
Это жизнь не чужая проносится,
а куда - не поймешь все равно.
Чем же мне, как не мысленным лепетом,
остается сказаться ей вслед?
Я люблю тебя здесь, а не где-то там,
в этом тамбуре, где меня нет,
в этой будке, замерзшей на улице,
где слова проглотил автомат.
Знаю, знаю, и худшее сбудется,
но и худшему, кажется, рад.
Олег Чухонцев