БОРТОВОЙ ЖУРНАЛ. Часть II
ЭТЮДЫ, НАПИСАННЫЕ В АРТ-КРУИЗАХ НА «ВАЛЕРИ»
Август - сентябрь 2014 года
(Часть первая, май 2014 - тут)
Марина Нагорная. Капитан Семибаб
Три года тому назад я случайно попала на яхтенную регату по островам Греции. Поездка была веселой, хотя бы потому что наша яхтенная команда состояла из семи необученных и не очень спортивных тетенек. Капитан страдал во время переходов, наблюдая за нашими мучительными попытками справиться с парусами и кранцами, но зато вечером, когда мы, принаряженные, семенили за ним по набережным, он испытывал даже некоторое чувство превосходства. С соседних яхт ему кричали:
- Капитан Семибаб!
- Семь невест ефрейтора Збруева!
- Белоснежка и семь гномов!
Но он снисходительно улыбался и целеустремленно двигался к ближайшей таверне. Обратно на яхту мы возвращали капитана, подпирая с двух сторон, чтобы он не свалился пирса. Перед лодкой он внезапно приходил в сознание, кричал: «Разойдись!» - и забегал по узеньким мосточкам, петляя тоненькими ножками в резиновых сапогах.
Забежавшего капитана надо было еще угомонить, загнать в угол и уложить спать. Отдых был прекрасен.
Дмитрий Вачедин. Матрос
[Тема «Повествовательная позиция». Задание заключалось в том, чтобы показать происходящее на борту чужими глазами.]
Я - матрос. Я возил оливки с Крита в Марсель. Я возил сделанные в Китае греческие сувенира из Марселя на Крит. Сейчас мы возим странный груз. Мы возим русских женщин. На Корфу мы приняли этот груз на борт, загрузили их в каюты; они были бледны, они пошатывались на палубе, они фотографировали самые обычные кусты и дома, как будто приехали из ледяной пустыни.
Уже через день они освоились и обжили яхту. С тех пор я не могу и шагу ступить, чтобы не наткнуться на русскую женщину. Они нашли все укромные уголки. Они используют под свои нужды любую натянутую веревку. Они прекрасны. Они сумасшедшие. Ни с того ни с сего они начинают плакать, танцевать или смеяться. Тут же перестают это делать, исчезают в каюте, возвращаются в другой одежде и с другим запахом. О, этот запах. Каждый день я смываю с палубы запах русских женщин, но он не исчезает. Он сводит меня с ума. Лежа на узкой кровати, я представляю себе, как их нежная кожа, их фруктовая плоть касается нагретого дерева судна, когда они лежат, раскинув руки и ноги, как морские звезды. Зачем они приехали? Где их мужчины? Куда их несет?
Я - матрос. Я возил оливки. Сейчас я вожу русских женщин.
Мария Циркина-Богачева. Отранто
Конечно, больше всего впечатлил Кафедральный собор, а точнее, огромная мозаика на его полу. Мозаика с изображением ветхозаветного Древа, созданная в XII веке греческим монахом Панталеоне. В ее, казалось бы, примитивных формах есть своя пластическая музыка, свой язык, целомудренность и даже нежность изображений. В выложенных из мелких камешков теплой коричнево-охристой гаммы фигурах людей и животных есть наивная детскость, простота и непосредственность повествования - как в рисунках детей! И когда видишь это Древо в размере приблизительно пятьдесят на двадцать метров - это потрясает! Ничего подобного я раньше не видела ни в альбомах, ни наяву.
Потом, конечно, было множество уютных южных улочек, щит могучих крепостных стен со стороны моря и с них - великолепный вид на гавань в лучах заходящего солнца, вкуснейший запах свежеиспеченного хлеба из прибрежных ресторанчиков, ручьи отдыхающих, текущие во всех направлениях - и еще множество мелочей, которые так приятно заново прокручивать в памяти долгой московской зимой.
Андрей Богачев. Отранто
Вот она, эта мозаика. Светло-бежевые, темно-бежевые и коричнево-красные цвета мозаичных камешков, сложились в грандиозное представление с деревом, ветвями, животными и людьми. На входе нас встретил слон в итальянских сапогах с каблучками, над ним кот, две правые лапы которого были с когтями, а две левые в ботиночках. На ветке сидел голый мужик и дул в длинную трубу. Там же был страус, бегущий на полной скорости, какие-то драконы с раскрытыми пастями и птичьими крыльями. Ближе к престолу, где часть мозаики закрывали расставленные стулья, были изображены Адам и Ева с надписями над ними. За престолом - кресло и чего-то не хватает, незаполненное пустое пространство.
Спускаемся в нижней предел по новым красивым мраморным ступеням, рядом слева старые, из известняка, частью скрытые в стене. Выше оставили три старые колонны с резными изображениями людей и переплетением ветвей.
Дух храма внутри нас, можно идти дальше. Выходим через верхний выход, чтобы еще раз взглянуть на изумительную мозаику-дерево.
Вновь на площадь, тени стали длиннее. Вот и наши друзья художники в тенечке сосредоточенными взглядами режут площадь соразмерно холсту. На улочках пахнет печеным перцем и томатами, жареной рыбой и мясом, но ужинать мы будем на яхте. Дило приготовит ужин на двенадцать человек очень быстро - за час. Мы снова насладимся осьминогами в винной кисло-сладкой заливке. А сейчас мы ходим по пестрым магазинчикам - все, как в прибрежных городках. В бухте много разноцветных лодок, стоящих вдоль пирсов и просто на якорях - они построены дружными рядами, словно шеренги солдат, смотрят вдаль. Со старой стены крепости видны две части бухты - малая с лодочками и большая с нашей «Валери». Набережная, пляж, купающиеся и еще загорающие в последних нежарких лучах солнца люди, суета, шум, крики. Нам он запомнится таким разным - Отранто.
Мария Волкова. Прощание с Закинтосом
«Аэропорт Закинтоса» - наконец-то первый указатель. Через мгновение следующий дорожный знак - «Ограничение скорости 50 км в час. Камеры». Мчимся, не снижая скорости. Впереди машина Саши. Она тоже только ускоряется. Держу крепче руль, педаль почти в пол. Ведь опаздываю на самолет в Москву. После сорокаминутного серпантина дорога более-менее прямая, еду аж на пятой скорости! После первой, второй, третей по горам, пятая - это диковина. Арендованная машина не подводит, послушно спешит вместе с нами. Ребята на заднем сидении смотрят во все глаза на дорогу. Дима Вачедин справа пытается спать. Уже никто не читает стихов, не поет песен, не рассказывает историй, мысль у всех одна: надо успеть на регистрацию.
Вот он, въезд в аэропорт, паркуемся у входа, выбегаю, оставляя открытой дверь машины, ключи в зажигании, начинаю доставать чемодан из багажника, Леша Ланцов помогает. На ходу запихиваем в чемодан бутылки греческого вина. Саша указывает направление. На бегу обнимаемся с ребятами, прощаемся. Другой части нашей команды, во второй машине, посылаю мысленные воздушные поцелуи. Вбегаем в стеклянные двери аэропорта. Вперед, срочно на регистрацию, протягиваю паспорт. Успели. Через десять минут выход на посадку. Ищем глазами паспортный контроль. Вот уж и правда, недолгие проводы.
Ловлю себя на мысли: я первый раз в жизни стою в аэропорту в купальнике. Вот прям в купальнике, который к тому же все еще досыхает на мне, и в джинсовой юбке. Пришлось накинуть теплую кофту с капюшоном, которая в тридцати градусную греческую жару смотрелась еще более странно, но с собой была только такая. Все тело в соли, ноги в песке, пальцы на руках сине-зеленные от пастельной краски. Еще сорок минут назад на вершине горы мы рисовали скалу, море, бухту Навайо, небо и нежные, как пена каппучино, облака, которые красивыми тенями отражались в воде. Божественный пейзаж.
В следующий момент взгляд падает на кэпа нашей морской команды Сашу Астрихинского. Он тоже стоит посреди аэропорта в трусах и матроске с надписью «Байкал». Держит мою папку с рисунками. Взгляд спокойный и радостный. Читается: «Да ладно, обычное дело, и я же говорил, что успеем».
Из-за спешки все взмыленные, мы пропахли морским воздухом, пропитались соленой водой, жаркое солнце опалило наши лица.
Русский поэт из Финляндии Леша Ланцов с сединой в бороду, в слегка запотевших маленьких очках, в белой майке-алкоголичке, шортах с бесконечным количеством карманов, черных носках почти до колен и коричневых ботинках с квадратным носом «лопатой» завершает нашу композицию «трое моряков в аэропорту Закинтоса» - один нелепей другого. Взволнованные, но счастливые - успели на самолет!
Времени мало, обнимаемся, и я лезу в начало очереди на паспортном контроле. Люди после отдыха еще расслабленные, добрые, с пониманием пустили вперед. Уже из толпы выкрикиваю Саше и Леше:
- Спасибо! И легкого плавания вам!
- Легкого не надо, - уточняет Саша (далее следует мхатовская пауза, когда ты уже полностью заинтригован, что же он скажет дальше), - нам нужен ветер!
- Ну, тогда… попутного ветра! - подсказывает мне кто-то в толпе.
В следующую минуту слышу шепот за спиной:
- Вот, отдыхают же люди, не то, что мы с тобой, Лен… Девушка, у вас рюкзак расстегнут, вам помочь застегнуть? - это уже ко мне.
- Спасибо, я сама.
Пожилая загорелая гречанка ставит печать в паспорте «убыл». Зона вылета. Вот и конец недельного отпуска и морского круиза творческого роста по островам Греции на яхте «Валери».
За эту неделю мы так торопились везде успеть, что я толком и сувениров никаких не везу. Сожалею секунду, облизываю соленые губы, спокойно выдыхаю - зато я везу много впечатлений. Как быстро пролетело время на лодке. За эту единственную неделю я всего лишь раз спала на ее верхней палубе ночью, один раз залезла на мачту, один раз сфотографировалась на бушприте и под парусами, один раз сплавала от корабля до острова, один раз помогла пришвартовать ее и всего лишь час простояла у штурвала. Так и не запомнила названия веревок и способов вязания узлов, ничего не поняла про направления ветра, и много что еще осталось загадкой. Зато привыкла к качке, к уютной каюте, к тишине ночью, к морскому воздуху. Привыкла к свежей рыбе на обед или ужин, к хорошему же быстро привыкаешь.
«Валери» - красивая 24-метровая яхта из красного дерева, которая под белыми парусами бороздит морские просторы. У нее свой характер и колорит. Уже этого всего достаточно, чтобы путешествовать на ней, проникнуться духом свободы, странствий и романтики, почувствовать себя настоящем моряком, попробовать реализовать детскую мечту - странствия в поисках приключений.
Кроме этого есть и еще кое-что. Каждый, кто оказался в эту поездку на корабле, как минимум хорошо относится к искусству, особенно когда оно проявляется в картинах или литературных произведениях, а как максимум - настоящая личность. Ведь только самодостаточный, взрослый, смелый, интересующийся и любящий жизнь человек может отважиться отправиться в морское плавание за впечатлениями, оказаться в совершенно непривычной для себя обстановке, побороть морскую болезнь, если это будет необходимо, и все ради того, чтобы оказаться в компании единомышленников, пусть даже незнакомых людей. Найти со всеми общий язык, стать одной командой и перейти на «ты» с морем.
Интересно, как пахнет море, когда его кристаллы, припеченные солнцем, высыхают прямо на теле, а потом смешиваются с запахами мегаполиса, например Москвы. Подумаю об этом позже, ведь в Москве я окажусь часов через восемь. Впереди еще пересадка в Афинах. А пока тут, в аэропорту Закинтоса, я замечаю своих антагонистов: даму, элегантно одетую, которая старательно красит губы перед входом в самолет, и других дам с укладками и таким количеством косметики на лице и украшений на теле, что невольно думаешь: а может, кто-то из нас с вами, дамы, все-таки выпал из реальности?
Сейчас в этом полусухом купальнике, в юбке, которую вымазала в белой пыли, пока мы фотографировались на настоящей торпеде около морского музея среди оливковых плантаций, в своей любимой красной кепке я чувствовала себя в абсолютной гармонии с отдыхом. Вспомнился рассказ нашей преподавательницы по литературному мастерству, писательницы Евгении Добровой, как однажды она приехала в аэропорт острова Корфу с мокрыми после купания волосами и залитым морской водой ноутбуком, который любезно протер тряпочкой греческий таможенник. Как же сейчас я это хорошо себе представила. И что бы там кто ни говорил, это все по-настоящему и трогательно.
Белоснежный внутри, как маленькие греческие домики, самолет отрывает нас от земли, мы парим в облаках прямо над греческим островом. И вот город как на ладони. Всматриваюсь. Вижу на берегу моря большой храм святого Дионисия, покровителя острова, набережную с улицей Приморской, как мы называли, магазины, кафешки, порт, и - о, радость - в следующее мгновение, как бы напоследок, я вижу ее - нашу красавицу яхту «Валери». Она все так же мирно покачивается среди других яхт, пришвартованных в порту. Смотрю на нее долго-долго из окна самолета, пока за облаками она совсем не исчезает из вида. Дорогая «Валери», спасибо тебе за твой комфорт и твою самобытность. Надеюсь, еще встретимся и покорим новые моря и острова.
Анастасия Потемкина. Корфу, его пауки и черепахи
Корфу… Райское облако гор, утопающее в бесконечно-живом потоке изумрудной зелени. Присутствие человека здесь ощущается весьма локально: стоит пройти десять метров в сторону от шоссе или границы поселка, как природа тут же поставит перед носом путника решительный «стоп» в виде разлапистой паутины или зарослей колючей лианы.
Так же и море ограничивает расползание человеческих пляжей, то и дело подсыпая под ноги любопытным туристам ядовитых морских ежей. Убить не убьют, но неприятностей доставят изрядно. Остров Даррелла мало чем изменился в наши дни, и это прекрасно. Сегодня я во второй раз покидаю Корфу с мыслями, что мы снова вернемся сюда через несколько дней. Остров будто бы не желает отпускать меня, но я и не против.
Прошлый раз мое путешествие по нему было в основном пешим, теперь же я все больше любуюсь его скалистыми берегами с моря, с «Валери».
Я высматриваю в густоте зелени и разломах горной породы тонкие ниточки троп, вспоминая, как случайно попала на одну из них три недели назад. Я была на острове с мамой и, едва заметив проход сквозь заросли колючек и плюща, мы обе решили, что он ведет на какой-то чудесный маленький пляжик из числа тех, о которых рассказывают друг другу по секрету местные жители.
Но нет! Метров через пятьдесят тропа начала подниматься, обнажив свои рыжие каменистые ребра, а заросли становились все выше и выше, почти что смыкаясь над головой романтичной барочной аркой.
Там, где между побегами оставалось какое-то место, средь ветвей, как зловещие пиратские флаги, были растянуты многоугольники паутины с капитанами-пауками ровно посередине. Сначала я в ужасе наклонялась, боясь задеть их ловчие сети и быть атакованной восьминогими бандитами, но вскоре поняла, что пауки не так просты, как кажется: их паутина и, главное, несущие нити были растянуты ровно на той высоте, чтобы под ними мог свободно пройти взрослый человек.
Но вот вскоре рельеф снова сменился, пауки остались внизу, а нашему взору открылся чудесный вид на море - картина, обрамленная невысокой сухой травой и обломками камней цвета обожженного кирпича.
Впереди что-то зашуршало, и через пару шагов я уже жадно ловила глазами огромную вопиюще-зеленую ящерицу, улепетывающую вверх по склону. Кинув на меня неодобрительный взгляд, мерзавка не дала и шанса достать фотоаппарат и скрылась под защитой колючки.
Раздосадованная, я развернулась и чуть не обомлела: прямо передо мной стояла здоровая сухопутная черепаха с выражением абсолютной решительности на ее черепашьем лице. Наши взгляды встретились, и черепаха решила, что пора делать ноги. Но я была быстрее.
Я подхватила негодующего брыкающегося зверька и помчалась к матери, неторопливо бредущей чуть позади. Не знаю, кто из нас больше обрадовался встрече, но явно не черепаха. Нельзя сказать, что она боялась нас, но пару раз нам обеим досталось по пинку шершавой черепашьей пяткой. По завершении фотосессии мы поставили бунтарку обратно на тропку, и вот уже ее панцирь, похожий на причудливый расписной котелок, с силой таранит сушняк, прокладывая дорогу.
Дальше шлось как-то легко и приятно. День уже был прожит не зря, а чем окончится это путешествие, было не так уж и важно. Пару раз мы пытались спуститься к воде, но аппендиксы троп либо обрывались ничем, либо выводили нас на неприступные скалы, покрытые черными катышками морских ежей.
Но вот дорога начала уходить вниз, опять появились лианы и паучьи арки, и Корфу преподнес еще один роскошный подарок - награда за то, что не поленились преодолеть перевал через скалистый мыс.
Широкая пустынная бухта, раскинувшаяся перед нами, была устлана отторгнутыми морем водорослями. Опаленные солнцем, они серебряными барханами возвышались над голубой водой - и, словно свечи на праздничном торте, с приятной глазу частотой из этих барханов торчали, покачиваясь, фиолетовые цветы дикого лука.
На фоне всего этого великолепия где-то вдалеке таял в облаках берег Албании и словно игрушечные паруса, подобные тому, что несет сейчас нашу «Валери» к берегам Итаки.
Чем окончился тот замечательный день? В памяти всплывает вечернее чаепитие и беседы с греческими друзьями Костасом и Нуке, запах свечки от комаров, вкус домашнего инжирного варенья. Костас рассказал, что раньше таких черепах, как мы повстречали, было на Корфу очень много, но сейчас все обрабатывают свои оливы инсектицидами, и черепахи не то ушли, не то поумирали в местах, занятых человеком. Надеюсь, ушли.
Во всяком случае, Костас свои оливы ничем не поливает, и к нему в сад они время от времени наведываются. В его саду есть и другие обитатели: летучие мыши, гекконы, ушастые ежи, самые разные жуки и многоножки. Его сад - это сад Даррелла. И мой сад. И всех, кто ценит творения природы выше удобства человека.
Евгения Доброва. Стулья над водой
Ночевка на рейде в бухте Палеокастрица. Была полная луна, и на палубу легли тени от складных стульев. Тени пластались, перекрещивались крестовинами перекладин, удлиняли ножки, и оттого стулья казались еще изящнее и грациознее.
Два простых деревянных стула на пепельном серебре палубы, рисунком половиц напоминающей рубашечную ткань в мелкую полоску: джессато. На палубе никого. Стулья развернуты к морю и пусты. Что-то в них есть прустианское, или томас-манновское, или Ницца, или Висконти - что-то от аристократически простой красоты жизни. Тени ложатся им под ноги, ритм реек преображается, вытягивается, тени стремятся за борт и пропадают в дышащей темной воде.
Ветер колышет забытое полотенце. Вдалеке горы. Луна лакирует черный панцирь моря, покачиваются мачты, на них зажгли якорные огни, поет сверчок. И - тени стульев, всего лишь тени от стульев на тиковой палубе, длинные и крадущиеся, отброшенные в полнолуние в маленькой бухте, известной своими утесами и изумрудной ледяной водой. Эти тени - просто точка во Вселенной, миг легкой и редкой красоты, которую высветила внезапно луна - и оттенило море.
Евгения Доброва. Фолегандрос
- Друзья! - сообщает Алекс. - Я позвонил в такси. На острове один таксист. Он будет свободен для нас в 11:45.
- А тот автобус, который на площади?
- Он работает только на отель. Левак его не устроит. Пойдемте пока в кафе, по чашке кофе выпьем.
Вот причалили мы, хотим исследовать остров, а здесь, понимаешь ли, одно такси. На семьсот жителей.
Что еще здесь, на Фолегандросе? Веснушчатые склоны гор. Веснушки - пятна низкорослого выгоревшего в рыжий цвет кустарника, россыпью на освещенных солнцем светло-серых склонах. Галечные пляжи. Дорога от пристани в верхнюю деревню - Хору. Несколько пансионов и кафе.
- Это маленький рай, конечно, - говорит Алекс. - Вообще, разновидностей рая очень много - Лев Толстой в этом смысле ошибался. Я представляю, как Османская империя подминала остров под себя. Раз в год приезжал сборщик налогов, и они платили ему дань рыбьей кожей.
Хозяйка прибрежного кафе, в котором мы ждем автобуса, - англичанка. На острове она уже тридцать лет.
- Почему она поменяла Великую Британию на Фолегандрос... - Алекс пьет пиво вместо кофе и размышляет вслух.
- Почему?
- Я не спросил, но думаю, ответ был бы банальный: что ее задолбала цивилизация, а здесь уединенный маленький остров, и здесь красиво.
Кафе прямо на пляже, под ногами круглая галька, столики под соломенными грибками, по камням пластается какой-то суккулент, мясистые стебли, похожие на стоящие стоймя стручки гороха. Здесь сильный ветер, он играет страницами тетради - они картинно взлетают и опускаются на его вдохах и выдохах.
- Представь себе огромный камень в море, на нем люди живут, ветер дует, природа...
Камень в море...
Сложно описать эту скалу эту, эту изломанность, изрезанность породы.
- Смотрите, автобус! Здесь еще автобус рейсовый есть!
И правда - приехал из верхней деревни, остановился на пристани. Рассчитываемся, бежим, успеваем.
- Как хорошо иногда не арендовать машину, а просто заплатить два евро и поехать.
Даем водителю по монетке, садимся в мягкие кресла икаруса и курсируем пять километров по пустынной дороге вверх, до Хоры.
Невысокие домики. Совершенная в своей простоте архитектура белых кубов.
- Какой бред, когда Малевич с пеной у рта столько писал про свой квадрат. «Живой царственный младенец»... - Это Алекс ругается. «Черный квадрат» Малевича он «смыл» еще три года назад.
Хора лежит в седловине. Мы смотрим с гор на дольний мир.
- Почему горизонт размытый? Это туман?
- Это ветер.
На фоне палевых гор Хора кажется белоснежной. Видны террасы - раньше здесь занимались террасным земледелием, но теперь на склонах почти ничего не растет - одни борщевики.
На что похожи эти заброшенные террасы? На ребра. Выпирающие ребра скал. На скелет, обтянутый рогожей. А еще на что?
- На тигриную шкуру.
- На лабиринт.
- На кости. Как будто огромный человечище сказал всем «до свидания» и разложился здесь. Если приглядеться, вон руки, вон плечи. Только у него ребер много, не одну Еву можно было бы сотворить. А вон личико, смотри, такое страшное, инопланетное.
И правда, ограждения террас причудливой формы - чтобы почву не выдувало. Изогнутые каменные заграждения. И каждому напоминают свое.
Спортплощадка, дети, гоняющие в волейбол, - прямо посреди деревни. Автобусная остановка, магазин, ресторан - его мы приметили сразу. С одной стороны Хора обрывается в море отвесной скалой. Смотрим на скалы и белую церковь на вершине, к ней ведет белый зигзаг дороги. Идем по нему, обсуждаем кустарники, похожие на кораллы.
Забираемся на крышу церквушки - на самый купол. Это легко, в стене есть ступеньки. «На куполе церкви я еще ни разу не сидела», - думаю я. Кто-то меня фотографирует.
А потом мы спускаемся и идем пить красное сухое.
Веранда ресторана с бордовыми розами в рост человека и кактусами, пальмами, геранями, гвоздиками в горшках и этими неведомыми суккулентами. Белая деревянная мебель, бокалы и шахматы. Алекс выигрывает партию у Евгена. Евген должен шампанского.
Хлеб в плетеной корзине. Она тоже белая. Диваны с резными спинками, зеленые подушки. Полосы теней. Каменный пол. Белый монастырь, который мы покинули, напоминает шапку ледника на горе. «Греческие Альпы, только вместо снега монастырь, стекающий по склону», - говорит Кирилл.
Здесь, на террасе, захотелось спеть песню.
И что-то было спето.
Вино выпито.
В соседнем отеле удалось нанять микроавтобус, который отвез назад, к морю, - по той же единственной дороге среди веснушек великана.
На берегу прогуливаемся пустынной дорогой вдоль моря. Слева - соломенно-рыжий ковер колючек. Я смотрю, как черны от воды прибрежные камни и как выбелены солнцем те, которые выше. На волнах качается оторвавшийся фендерс.
Вчера мы уже здесь гуляли - ночью, под шум буйных волн, хлестающих камни; я любовалась красотой безлюдия. При дневном свете оказалось, что поверхность утеса напоминает древесную кору: словно спрессованная щепка под ногами. Я попробовала отломить кусочек, но щепка оказалась каменной, не поддалась. Я наступила сильнее, с весом, и отломила наконец. С разлету бросила в море, но недобросила.
Ветер сносящий, сдувающий. Вчера мне было запрещено здесь пописать («намочишь штаны!»). Несколько немощных, жидких кустиков туи как-то все же укоренились на этом утесе. И выглядело это почти как чудо.
- Один камень. Земли-то нету. Как они умудряются тут вырастать, на камнях?
Ветер все злее. С ног он еще не сбивает, но - «душ Шарко». Сегодня будет пять баллов. Наш переход - три часа. Из гавани выходит лодка. «А что они паруса не ставят?» - говорит сам себе Алекс.
Такой ветрило, а они на моторе идут.
- Посмотри, что нам, Женя, предстоит.
Отчалившая лодка ложится то на левый, то на правый борт, мачта чертит по небу дугу.
- Ой-ё!
- Да ладно, даже палубу не заливает.
Ветер уносит слова. Они улетают со скалистого Фолегандроса и летят в открытое море. Теперь они принадлежат ему. Как и мы.
Александр Астрихинский. Фолегандрос
В мае прошли мимо него. Мне запомнился красно-розовый цвет, пустынный и обрывистый западный берег. Стало интересно, как там, с другой стороны? Но лето «Валери» провела в иных морях.
На обратном пути, восемнадцатого сентября, вошли в маленький порт, Каравостасис. Ветрено и бесприютно. Как всегда, когда ветер дует на Кикладах.
Представьте себе огромный серый камень, за который сумели зацепиться разноцветные мхи, кустарники и 750 человек. Зацепились и мы. А утром поднялись на Хору.
Мы замерли в восхищении среди скал.
Дорожка крутым зигзагом вела к вершине - к церкви Панагии (Богородицы).
Порывы ветра словно спорили с яркостью солнца.
Казалось, чем сильнее дует ветер, тем ярче светит солнце. Мы скорым шагом пошли наверх, к храму. И оттуда, сверху увидели сразу весь Фолегандрос - Хору, Каравостасис и Ано-Мерию. Увидели вспененное море вокруг.
По ступенькам легко забраться на самый купол - выше некуда. А затем - вниз, под защиту стен Хоры.
Внизу - шахматы и этюды, вино и закуски.
Мы мимолетно прикоснулись к этому месту.
Как всегда мимолетно прикасаемся друг к другу.
Фолегандрос дает счастье быть вместе и наслаждаться собственным одиночеством.
Как один из Киклад, и особенный.
Вот так и мы, вместе и раздельно, - острова Архипелага.
Сегодня и здесь мы как Фолегандрос.
Убежденные фолегандросцы. Представьте себе огромный серый камень, за который сумели зацепиться разноцветные мхи, кустарники и 750 человек. Зацепились и мы. А утром поднялись на Хору.
Мы замерли в восхищении среди скал.
Дорожка крутым зигзагом вела к вершине - к церкви Панагии (Богородицы).
Порывы ветра словно спорили с яркостью солнца.
Казалось, чем сильнее дует ветер, тем ярче светит солнце. Мы скорым шагом пошли наверх, к храму. И оттуда, сверху увидели сразу весь Фолегандрос - Хору, Каравостасис и Ано-Мерию. Увидели вспененное море вокруг.
По ступенькам легко забраться на самый купол - выше некуда. А затем - вниз, под защиту стен Хоры.
Внизу - шахматы и этюды, вино и закуски.
Мы мимолетно прикоснулись к этому месту.
Как всегда мимолетно прикасаемся друг к другу.
Фолегандрос дает счастье быть вместе и наслаждаться собственным одиночеством.
Как один из Киклад, и особенный.
Вот так и мы, вместе и раздельно - острова Архипелага.
Сегодня и здесь мы как Фолегандрос.
Убежденные фолегандросцы.
Маргарита Гольдберг. Казалось бы, причем здесь Фолегандрос?
Фо-ле-ган-дрос. Ухабисто и величественно - то вверх, то вниз. Последние буквы уносит ветер.
Я хочу затеряться на этом острове. В его манком одиночестве. Среди его семисот жителей. Пообщаться с каждой из пятидесяти четырех кошек. Пусть они поведают о трудностях жизни в скалистой пустыне. А грустный ослик расскажет, как он устал. Расскажет, что изо дня в день видит одну и ту же картину - темные ежики кустов, подкрашенные сизой дымкой. Он объяснит огромными блестящими глазами, что тоже хочет любви.
Есть ли любовь на этом острове? Во всяком случае, тут есть красивый мальчик-официант с разрисованными мускулами, отчего-то не похожий на грека. Все рельефы и краски острова в одном теле. В тебе тоже столько одиночества и страсти?
Как ты оказался здесь?
Знакома ли тебе любовь?
В этих местах она не нужна. На острове, о котором никто не помнит, немногочисленные жители забыли об этом понятии. Слишком тесном, растасканном и переэксплуатированным. Понятии, давно утратившим ту стихийную природу, которую когда-то в себе несло.
Фо-ле-ган-дрос. Магнетизм грубо вылепленных камней. Здесь размножаются похищением. Заезжий турист попадает и пропадает. Остается там, где спокойствие и необузданность еще возможны, как один из родителей того мальчика, что не похож на грека.
Я хочу затеряться на этом острове. Я хочу быть той официанткой в старых конверсах из прибрежного кафе. Я хочу быть водителем того единственного такси. Я хочу быть скалой, обдуваемой вечным ветром. Забери меня, Фолегандрос.
Я хочу быть твоей.
(Это - официанту).
Маргарита Гольдберг. Запомнить этот день
Я хочу запомнить этот день. Это был самый длинный переход в нашем путешествии. Хочу запомнить, как пахли вафли, которые мы ели с кофе, чтобы отвлечься от качки. Хочу запомнить, как песни ABBA точно попадали в ритм нашего движения. Хочу запомнить каждое слово из того важного и грустного разговора с Маргаритой. Слова улетали в море и скрывались под волнами, а я неотрывно смотрела на то, как в них блестит солнце, как на одну набегает другая, будто подгоняя... и вот они несутся, уже вместе, в скалы, укутанные пледом тумана… Хочу запомнить, как вместе с точкой опоры уходили все чувства и оставался лишь гул и ветер, проникавший в ноздри и слегка разомкнутые губы. Он оставлял вкус соли как несмываемое воспоминание. Об этом дне и самом длинном переходе в нашем путешествии.
Алексей Ланцов. Паксос
Мой первый переход на яхте. Маршрут Корфу - Паксос. Шумит машинное отделение, покачивается палуба. Впереди синеет дымкой далекая пока еще земля. За спиной отдаляется Корфу.
Обед под открытым небом приносит небольшие сюрпризы в виде катающихся по поверхности стола - соответственно крену судна - столовых приборов.
Вскоре швартовка и выход в город. Паксос мило провинциален и уютен. Оседаем в кафе. Здесь оживленно. За столиком напротив грек-монах в подряснике и камилавке. Лицо обрамлено пышной бородой. Он спокойно беседует, всем своим видом выражая приобщенность к тысячелетней греческой мудрости, формы которой начал отливать острый и любознательный ум Сократа.
За шумным кафе скучные узкие улочки уводят вглубь острова. Небо безмятежно. Вдоль пирса, словно всплывшие со дна зубы древних морских чудовищ, мирно покачиваются яхты.
Евгения Доброва. Базилик на корме
Приближается остров. Швартуемся к пристани. Кто-то кричит: суда, суда, суда! Оборачиваюсь и понимаю, что на причале стоит грек и кричит вообще не это, и по-гречески, но смысл - этот.
Главное форма или попасть в смысл?
В море я уже третий раз, и, когда приходится вести занятия в переходах, я уже не бегаю избавляться от ила и жрать горстями аскорбинку через каждые минут этак двадцать.
Смотрю на группу. Все сидят, пишут. Обитатели «Валери». Писатели отличаются от художников, они не такие эпатажные, они тише, они чаще смотрят на то, что вовне. Пишут они на листочках, я все тетради уже изодрала на эти листики, - мало у кого есть блокноты. Писатель, он, во-первых, пофигист, а во-вторых, считает, что если что, он и на салфетке запишет. У художника так не выгорит, материалы надо все-таки иметь.
Приятно смотреть на пишущих. Я уже знаю, кто напишет первым, кто вторым, кто забьет, кто накреативит. Я уже знаю, где лежат или висят предметы, с помощью которых можно объяснить детали, сравнения и метафоры. Это масленка, штопор, индийский талисман в виде паутины, и вот теперь к ним прибавился куст базилика в горшке. Это деталь. Яркая. Гуляя по набережным, я видела немало яхт с таким же кустом на корме. «Базилик на корме», - думаю я. Если бы это значило что-то большее, чем просто приправа, деталь была бы говорящая. А так - просто яркая.
Август - сентябрь 2014 года
(Часть первая, май 2014 - тут)
Марина Нагорная. Капитан Семибаб
Три года тому назад я случайно попала на яхтенную регату по островам Греции. Поездка была веселой, хотя бы потому что наша яхтенная команда состояла из семи необученных и не очень спортивных тетенек. Капитан страдал во время переходов, наблюдая за нашими мучительными попытками справиться с парусами и кранцами, но зато вечером, когда мы, принаряженные, семенили за ним по набережным, он испытывал даже некоторое чувство превосходства. С соседних яхт ему кричали:
- Капитан Семибаб!
- Семь невест ефрейтора Збруева!
- Белоснежка и семь гномов!
Но он снисходительно улыбался и целеустремленно двигался к ближайшей таверне. Обратно на яхту мы возвращали капитана, подпирая с двух сторон, чтобы он не свалился пирса. Перед лодкой он внезапно приходил в сознание, кричал: «Разойдись!» - и забегал по узеньким мосточкам, петляя тоненькими ножками в резиновых сапогах.
Забежавшего капитана надо было еще угомонить, загнать в угол и уложить спать. Отдых был прекрасен.
Дмитрий Вачедин. Матрос
[Тема «Повествовательная позиция». Задание заключалось в том, чтобы показать происходящее на борту чужими глазами.]
Я - матрос. Я возил оливки с Крита в Марсель. Я возил сделанные в Китае греческие сувенира из Марселя на Крит. Сейчас мы возим странный груз. Мы возим русских женщин. На Корфу мы приняли этот груз на борт, загрузили их в каюты; они были бледны, они пошатывались на палубе, они фотографировали самые обычные кусты и дома, как будто приехали из ледяной пустыни.
Уже через день они освоились и обжили яхту. С тех пор я не могу и шагу ступить, чтобы не наткнуться на русскую женщину. Они нашли все укромные уголки. Они используют под свои нужды любую натянутую веревку. Они прекрасны. Они сумасшедшие. Ни с того ни с сего они начинают плакать, танцевать или смеяться. Тут же перестают это делать, исчезают в каюте, возвращаются в другой одежде и с другим запахом. О, этот запах. Каждый день я смываю с палубы запах русских женщин, но он не исчезает. Он сводит меня с ума. Лежа на узкой кровати, я представляю себе, как их нежная кожа, их фруктовая плоть касается нагретого дерева судна, когда они лежат, раскинув руки и ноги, как морские звезды. Зачем они приехали? Где их мужчины? Куда их несет?
Я - матрос. Я возил оливки. Сейчас я вожу русских женщин.
Мария Циркина-Богачева. Отранто
Конечно, больше всего впечатлил Кафедральный собор, а точнее, огромная мозаика на его полу. Мозаика с изображением ветхозаветного Древа, созданная в XII веке греческим монахом Панталеоне. В ее, казалось бы, примитивных формах есть своя пластическая музыка, свой язык, целомудренность и даже нежность изображений. В выложенных из мелких камешков теплой коричнево-охристой гаммы фигурах людей и животных есть наивная детскость, простота и непосредственность повествования - как в рисунках детей! И когда видишь это Древо в размере приблизительно пятьдесят на двадцать метров - это потрясает! Ничего подобного я раньше не видела ни в альбомах, ни наяву.
Потом, конечно, было множество уютных южных улочек, щит могучих крепостных стен со стороны моря и с них - великолепный вид на гавань в лучах заходящего солнца, вкуснейший запах свежеиспеченного хлеба из прибрежных ресторанчиков, ручьи отдыхающих, текущие во всех направлениях - и еще множество мелочей, которые так приятно заново прокручивать в памяти долгой московской зимой.
Андрей Богачев. Отранто
Вот она, эта мозаика. Светло-бежевые, темно-бежевые и коричнево-красные цвета мозаичных камешков, сложились в грандиозное представление с деревом, ветвями, животными и людьми. На входе нас встретил слон в итальянских сапогах с каблучками, над ним кот, две правые лапы которого были с когтями, а две левые в ботиночках. На ветке сидел голый мужик и дул в длинную трубу. Там же был страус, бегущий на полной скорости, какие-то драконы с раскрытыми пастями и птичьими крыльями. Ближе к престолу, где часть мозаики закрывали расставленные стулья, были изображены Адам и Ева с надписями над ними. За престолом - кресло и чего-то не хватает, незаполненное пустое пространство.
Спускаемся в нижней предел по новым красивым мраморным ступеням, рядом слева старые, из известняка, частью скрытые в стене. Выше оставили три старые колонны с резными изображениями людей и переплетением ветвей.
Дух храма внутри нас, можно идти дальше. Выходим через верхний выход, чтобы еще раз взглянуть на изумительную мозаику-дерево.
Вновь на площадь, тени стали длиннее. Вот и наши друзья художники в тенечке сосредоточенными взглядами режут площадь соразмерно холсту. На улочках пахнет печеным перцем и томатами, жареной рыбой и мясом, но ужинать мы будем на яхте. Дило приготовит ужин на двенадцать человек очень быстро - за час. Мы снова насладимся осьминогами в винной кисло-сладкой заливке. А сейчас мы ходим по пестрым магазинчикам - все, как в прибрежных городках. В бухте много разноцветных лодок, стоящих вдоль пирсов и просто на якорях - они построены дружными рядами, словно шеренги солдат, смотрят вдаль. Со старой стены крепости видны две части бухты - малая с лодочками и большая с нашей «Валери». Набережная, пляж, купающиеся и еще загорающие в последних нежарких лучах солнца люди, суета, шум, крики. Нам он запомнится таким разным - Отранто.
Мария Волкова. Прощание с Закинтосом
«Аэропорт Закинтоса» - наконец-то первый указатель. Через мгновение следующий дорожный знак - «Ограничение скорости 50 км в час. Камеры». Мчимся, не снижая скорости. Впереди машина Саши. Она тоже только ускоряется. Держу крепче руль, педаль почти в пол. Ведь опаздываю на самолет в Москву. После сорокаминутного серпантина дорога более-менее прямая, еду аж на пятой скорости! После первой, второй, третей по горам, пятая - это диковина. Арендованная машина не подводит, послушно спешит вместе с нами. Ребята на заднем сидении смотрят во все глаза на дорогу. Дима Вачедин справа пытается спать. Уже никто не читает стихов, не поет песен, не рассказывает историй, мысль у всех одна: надо успеть на регистрацию.
Вот он, въезд в аэропорт, паркуемся у входа, выбегаю, оставляя открытой дверь машины, ключи в зажигании, начинаю доставать чемодан из багажника, Леша Ланцов помогает. На ходу запихиваем в чемодан бутылки греческого вина. Саша указывает направление. На бегу обнимаемся с ребятами, прощаемся. Другой части нашей команды, во второй машине, посылаю мысленные воздушные поцелуи. Вбегаем в стеклянные двери аэропорта. Вперед, срочно на регистрацию, протягиваю паспорт. Успели. Через десять минут выход на посадку. Ищем глазами паспортный контроль. Вот уж и правда, недолгие проводы.
Ловлю себя на мысли: я первый раз в жизни стою в аэропорту в купальнике. Вот прям в купальнике, который к тому же все еще досыхает на мне, и в джинсовой юбке. Пришлось накинуть теплую кофту с капюшоном, которая в тридцати градусную греческую жару смотрелась еще более странно, но с собой была только такая. Все тело в соли, ноги в песке, пальцы на руках сине-зеленные от пастельной краски. Еще сорок минут назад на вершине горы мы рисовали скалу, море, бухту Навайо, небо и нежные, как пена каппучино, облака, которые красивыми тенями отражались в воде. Божественный пейзаж.
В следующий момент взгляд падает на кэпа нашей морской команды Сашу Астрихинского. Он тоже стоит посреди аэропорта в трусах и матроске с надписью «Байкал». Держит мою папку с рисунками. Взгляд спокойный и радостный. Читается: «Да ладно, обычное дело, и я же говорил, что успеем».
Из-за спешки все взмыленные, мы пропахли морским воздухом, пропитались соленой водой, жаркое солнце опалило наши лица.
Русский поэт из Финляндии Леша Ланцов с сединой в бороду, в слегка запотевших маленьких очках, в белой майке-алкоголичке, шортах с бесконечным количеством карманов, черных носках почти до колен и коричневых ботинках с квадратным носом «лопатой» завершает нашу композицию «трое моряков в аэропорту Закинтоса» - один нелепей другого. Взволнованные, но счастливые - успели на самолет!
Времени мало, обнимаемся, и я лезу в начало очереди на паспортном контроле. Люди после отдыха еще расслабленные, добрые, с пониманием пустили вперед. Уже из толпы выкрикиваю Саше и Леше:
- Спасибо! И легкого плавания вам!
- Легкого не надо, - уточняет Саша (далее следует мхатовская пауза, когда ты уже полностью заинтригован, что же он скажет дальше), - нам нужен ветер!
- Ну, тогда… попутного ветра! - подсказывает мне кто-то в толпе.
В следующую минуту слышу шепот за спиной:
- Вот, отдыхают же люди, не то, что мы с тобой, Лен… Девушка, у вас рюкзак расстегнут, вам помочь застегнуть? - это уже ко мне.
- Спасибо, я сама.
Пожилая загорелая гречанка ставит печать в паспорте «убыл». Зона вылета. Вот и конец недельного отпуска и морского круиза творческого роста по островам Греции на яхте «Валери».
За эту неделю мы так торопились везде успеть, что я толком и сувениров никаких не везу. Сожалею секунду, облизываю соленые губы, спокойно выдыхаю - зато я везу много впечатлений. Как быстро пролетело время на лодке. За эту единственную неделю я всего лишь раз спала на ее верхней палубе ночью, один раз залезла на мачту, один раз сфотографировалась на бушприте и под парусами, один раз сплавала от корабля до острова, один раз помогла пришвартовать ее и всего лишь час простояла у штурвала. Так и не запомнила названия веревок и способов вязания узлов, ничего не поняла про направления ветра, и много что еще осталось загадкой. Зато привыкла к качке, к уютной каюте, к тишине ночью, к морскому воздуху. Привыкла к свежей рыбе на обед или ужин, к хорошему же быстро привыкаешь.
«Валери» - красивая 24-метровая яхта из красного дерева, которая под белыми парусами бороздит морские просторы. У нее свой характер и колорит. Уже этого всего достаточно, чтобы путешествовать на ней, проникнуться духом свободы, странствий и романтики, почувствовать себя настоящем моряком, попробовать реализовать детскую мечту - странствия в поисках приключений.
Кроме этого есть и еще кое-что. Каждый, кто оказался в эту поездку на корабле, как минимум хорошо относится к искусству, особенно когда оно проявляется в картинах или литературных произведениях, а как максимум - настоящая личность. Ведь только самодостаточный, взрослый, смелый, интересующийся и любящий жизнь человек может отважиться отправиться в морское плавание за впечатлениями, оказаться в совершенно непривычной для себя обстановке, побороть морскую болезнь, если это будет необходимо, и все ради того, чтобы оказаться в компании единомышленников, пусть даже незнакомых людей. Найти со всеми общий язык, стать одной командой и перейти на «ты» с морем.
Интересно, как пахнет море, когда его кристаллы, припеченные солнцем, высыхают прямо на теле, а потом смешиваются с запахами мегаполиса, например Москвы. Подумаю об этом позже, ведь в Москве я окажусь часов через восемь. Впереди еще пересадка в Афинах. А пока тут, в аэропорту Закинтоса, я замечаю своих антагонистов: даму, элегантно одетую, которая старательно красит губы перед входом в самолет, и других дам с укладками и таким количеством косметики на лице и украшений на теле, что невольно думаешь: а может, кто-то из нас с вами, дамы, все-таки выпал из реальности?
Сейчас в этом полусухом купальнике, в юбке, которую вымазала в белой пыли, пока мы фотографировались на настоящей торпеде около морского музея среди оливковых плантаций, в своей любимой красной кепке я чувствовала себя в абсолютной гармонии с отдыхом. Вспомнился рассказ нашей преподавательницы по литературному мастерству, писательницы Евгении Добровой, как однажды она приехала в аэропорт острова Корфу с мокрыми после купания волосами и залитым морской водой ноутбуком, который любезно протер тряпочкой греческий таможенник. Как же сейчас я это хорошо себе представила. И что бы там кто ни говорил, это все по-настоящему и трогательно.
Белоснежный внутри, как маленькие греческие домики, самолет отрывает нас от земли, мы парим в облаках прямо над греческим островом. И вот город как на ладони. Всматриваюсь. Вижу на берегу моря большой храм святого Дионисия, покровителя острова, набережную с улицей Приморской, как мы называли, магазины, кафешки, порт, и - о, радость - в следующее мгновение, как бы напоследок, я вижу ее - нашу красавицу яхту «Валери». Она все так же мирно покачивается среди других яхт, пришвартованных в порту. Смотрю на нее долго-долго из окна самолета, пока за облаками она совсем не исчезает из вида. Дорогая «Валери», спасибо тебе за твой комфорт и твою самобытность. Надеюсь, еще встретимся и покорим новые моря и острова.
Анастасия Потемкина. Корфу, его пауки и черепахи
Корфу… Райское облако гор, утопающее в бесконечно-живом потоке изумрудной зелени. Присутствие человека здесь ощущается весьма локально: стоит пройти десять метров в сторону от шоссе или границы поселка, как природа тут же поставит перед носом путника решительный «стоп» в виде разлапистой паутины или зарослей колючей лианы.
Так же и море ограничивает расползание человеческих пляжей, то и дело подсыпая под ноги любопытным туристам ядовитых морских ежей. Убить не убьют, но неприятностей доставят изрядно. Остров Даррелла мало чем изменился в наши дни, и это прекрасно. Сегодня я во второй раз покидаю Корфу с мыслями, что мы снова вернемся сюда через несколько дней. Остров будто бы не желает отпускать меня, но я и не против.
Прошлый раз мое путешествие по нему было в основном пешим, теперь же я все больше любуюсь его скалистыми берегами с моря, с «Валери».
Я высматриваю в густоте зелени и разломах горной породы тонкие ниточки троп, вспоминая, как случайно попала на одну из них три недели назад. Я была на острове с мамой и, едва заметив проход сквозь заросли колючек и плюща, мы обе решили, что он ведет на какой-то чудесный маленький пляжик из числа тех, о которых рассказывают друг другу по секрету местные жители.
Но нет! Метров через пятьдесят тропа начала подниматься, обнажив свои рыжие каменистые ребра, а заросли становились все выше и выше, почти что смыкаясь над головой романтичной барочной аркой.
Там, где между побегами оставалось какое-то место, средь ветвей, как зловещие пиратские флаги, были растянуты многоугольники паутины с капитанами-пауками ровно посередине. Сначала я в ужасе наклонялась, боясь задеть их ловчие сети и быть атакованной восьминогими бандитами, но вскоре поняла, что пауки не так просты, как кажется: их паутина и, главное, несущие нити были растянуты ровно на той высоте, чтобы под ними мог свободно пройти взрослый человек.
Но вот вскоре рельеф снова сменился, пауки остались внизу, а нашему взору открылся чудесный вид на море - картина, обрамленная невысокой сухой травой и обломками камней цвета обожженного кирпича.
Впереди что-то зашуршало, и через пару шагов я уже жадно ловила глазами огромную вопиюще-зеленую ящерицу, улепетывающую вверх по склону. Кинув на меня неодобрительный взгляд, мерзавка не дала и шанса достать фотоаппарат и скрылась под защитой колючки.
Раздосадованная, я развернулась и чуть не обомлела: прямо передо мной стояла здоровая сухопутная черепаха с выражением абсолютной решительности на ее черепашьем лице. Наши взгляды встретились, и черепаха решила, что пора делать ноги. Но я была быстрее.
Я подхватила негодующего брыкающегося зверька и помчалась к матери, неторопливо бредущей чуть позади. Не знаю, кто из нас больше обрадовался встрече, но явно не черепаха. Нельзя сказать, что она боялась нас, но пару раз нам обеим досталось по пинку шершавой черепашьей пяткой. По завершении фотосессии мы поставили бунтарку обратно на тропку, и вот уже ее панцирь, похожий на причудливый расписной котелок, с силой таранит сушняк, прокладывая дорогу.
Дальше шлось как-то легко и приятно. День уже был прожит не зря, а чем окончится это путешествие, было не так уж и важно. Пару раз мы пытались спуститься к воде, но аппендиксы троп либо обрывались ничем, либо выводили нас на неприступные скалы, покрытые черными катышками морских ежей.
Но вот дорога начала уходить вниз, опять появились лианы и паучьи арки, и Корфу преподнес еще один роскошный подарок - награда за то, что не поленились преодолеть перевал через скалистый мыс.
Широкая пустынная бухта, раскинувшаяся перед нами, была устлана отторгнутыми морем водорослями. Опаленные солнцем, они серебряными барханами возвышались над голубой водой - и, словно свечи на праздничном торте, с приятной глазу частотой из этих барханов торчали, покачиваясь, фиолетовые цветы дикого лука.
На фоне всего этого великолепия где-то вдалеке таял в облаках берег Албании и словно игрушечные паруса, подобные тому, что несет сейчас нашу «Валери» к берегам Итаки.
Чем окончился тот замечательный день? В памяти всплывает вечернее чаепитие и беседы с греческими друзьями Костасом и Нуке, запах свечки от комаров, вкус домашнего инжирного варенья. Костас рассказал, что раньше таких черепах, как мы повстречали, было на Корфу очень много, но сейчас все обрабатывают свои оливы инсектицидами, и черепахи не то ушли, не то поумирали в местах, занятых человеком. Надеюсь, ушли.
Во всяком случае, Костас свои оливы ничем не поливает, и к нему в сад они время от времени наведываются. В его саду есть и другие обитатели: летучие мыши, гекконы, ушастые ежи, самые разные жуки и многоножки. Его сад - это сад Даррелла. И мой сад. И всех, кто ценит творения природы выше удобства человека.
Евгения Доброва. Стулья над водой
Ночевка на рейде в бухте Палеокастрица. Была полная луна, и на палубу легли тени от складных стульев. Тени пластались, перекрещивались крестовинами перекладин, удлиняли ножки, и оттого стулья казались еще изящнее и грациознее.
Два простых деревянных стула на пепельном серебре палубы, рисунком половиц напоминающей рубашечную ткань в мелкую полоску: джессато. На палубе никого. Стулья развернуты к морю и пусты. Что-то в них есть прустианское, или томас-манновское, или Ницца, или Висконти - что-то от аристократически простой красоты жизни. Тени ложатся им под ноги, ритм реек преображается, вытягивается, тени стремятся за борт и пропадают в дышащей темной воде.
Ветер колышет забытое полотенце. Вдалеке горы. Луна лакирует черный панцирь моря, покачиваются мачты, на них зажгли якорные огни, поет сверчок. И - тени стульев, всего лишь тени от стульев на тиковой палубе, длинные и крадущиеся, отброшенные в полнолуние в маленькой бухте, известной своими утесами и изумрудной ледяной водой. Эти тени - просто точка во Вселенной, миг легкой и редкой красоты, которую высветила внезапно луна - и оттенило море.
Евгения Доброва. Фолегандрос
- Друзья! - сообщает Алекс. - Я позвонил в такси. На острове один таксист. Он будет свободен для нас в 11:45.
- А тот автобус, который на площади?
- Он работает только на отель. Левак его не устроит. Пойдемте пока в кафе, по чашке кофе выпьем.
Вот причалили мы, хотим исследовать остров, а здесь, понимаешь ли, одно такси. На семьсот жителей.
Что еще здесь, на Фолегандросе? Веснушчатые склоны гор. Веснушки - пятна низкорослого выгоревшего в рыжий цвет кустарника, россыпью на освещенных солнцем светло-серых склонах. Галечные пляжи. Дорога от пристани в верхнюю деревню - Хору. Несколько пансионов и кафе.
- Это маленький рай, конечно, - говорит Алекс. - Вообще, разновидностей рая очень много - Лев Толстой в этом смысле ошибался. Я представляю, как Османская империя подминала остров под себя. Раз в год приезжал сборщик налогов, и они платили ему дань рыбьей кожей.
Хозяйка прибрежного кафе, в котором мы ждем автобуса, - англичанка. На острове она уже тридцать лет.
- Почему она поменяла Великую Британию на Фолегандрос... - Алекс пьет пиво вместо кофе и размышляет вслух.
- Почему?
- Я не спросил, но думаю, ответ был бы банальный: что ее задолбала цивилизация, а здесь уединенный маленький остров, и здесь красиво.
Кафе прямо на пляже, под ногами круглая галька, столики под соломенными грибками, по камням пластается какой-то суккулент, мясистые стебли, похожие на стоящие стоймя стручки гороха. Здесь сильный ветер, он играет страницами тетради - они картинно взлетают и опускаются на его вдохах и выдохах.
- Представь себе огромный камень в море, на нем люди живут, ветер дует, природа...
Камень в море...
Сложно описать эту скалу эту, эту изломанность, изрезанность породы.
- Смотрите, автобус! Здесь еще автобус рейсовый есть!
И правда - приехал из верхней деревни, остановился на пристани. Рассчитываемся, бежим, успеваем.
- Как хорошо иногда не арендовать машину, а просто заплатить два евро и поехать.
Даем водителю по монетке, садимся в мягкие кресла икаруса и курсируем пять километров по пустынной дороге вверх, до Хоры.
Невысокие домики. Совершенная в своей простоте архитектура белых кубов.
- Какой бред, когда Малевич с пеной у рта столько писал про свой квадрат. «Живой царственный младенец»... - Это Алекс ругается. «Черный квадрат» Малевича он «смыл» еще три года назад.
Хора лежит в седловине. Мы смотрим с гор на дольний мир.
- Почему горизонт размытый? Это туман?
- Это ветер.
На фоне палевых гор Хора кажется белоснежной. Видны террасы - раньше здесь занимались террасным земледелием, но теперь на склонах почти ничего не растет - одни борщевики.
На что похожи эти заброшенные террасы? На ребра. Выпирающие ребра скал. На скелет, обтянутый рогожей. А еще на что?
- На тигриную шкуру.
- На лабиринт.
- На кости. Как будто огромный человечище сказал всем «до свидания» и разложился здесь. Если приглядеться, вон руки, вон плечи. Только у него ребер много, не одну Еву можно было бы сотворить. А вон личико, смотри, такое страшное, инопланетное.
И правда, ограждения террас причудливой формы - чтобы почву не выдувало. Изогнутые каменные заграждения. И каждому напоминают свое.
Спортплощадка, дети, гоняющие в волейбол, - прямо посреди деревни. Автобусная остановка, магазин, ресторан - его мы приметили сразу. С одной стороны Хора обрывается в море отвесной скалой. Смотрим на скалы и белую церковь на вершине, к ней ведет белый зигзаг дороги. Идем по нему, обсуждаем кустарники, похожие на кораллы.
Забираемся на крышу церквушки - на самый купол. Это легко, в стене есть ступеньки. «На куполе церкви я еще ни разу не сидела», - думаю я. Кто-то меня фотографирует.
А потом мы спускаемся и идем пить красное сухое.
Веранда ресторана с бордовыми розами в рост человека и кактусами, пальмами, геранями, гвоздиками в горшках и этими неведомыми суккулентами. Белая деревянная мебель, бокалы и шахматы. Алекс выигрывает партию у Евгена. Евген должен шампанского.
Хлеб в плетеной корзине. Она тоже белая. Диваны с резными спинками, зеленые подушки. Полосы теней. Каменный пол. Белый монастырь, который мы покинули, напоминает шапку ледника на горе. «Греческие Альпы, только вместо снега монастырь, стекающий по склону», - говорит Кирилл.
Здесь, на террасе, захотелось спеть песню.
И что-то было спето.
Вино выпито.
В соседнем отеле удалось нанять микроавтобус, который отвез назад, к морю, - по той же единственной дороге среди веснушек великана.
На берегу прогуливаемся пустынной дорогой вдоль моря. Слева - соломенно-рыжий ковер колючек. Я смотрю, как черны от воды прибрежные камни и как выбелены солнцем те, которые выше. На волнах качается оторвавшийся фендерс.
Вчера мы уже здесь гуляли - ночью, под шум буйных волн, хлестающих камни; я любовалась красотой безлюдия. При дневном свете оказалось, что поверхность утеса напоминает древесную кору: словно спрессованная щепка под ногами. Я попробовала отломить кусочек, но щепка оказалась каменной, не поддалась. Я наступила сильнее, с весом, и отломила наконец. С разлету бросила в море, но недобросила.
Ветер сносящий, сдувающий. Вчера мне было запрещено здесь пописать («намочишь штаны!»). Несколько немощных, жидких кустиков туи как-то все же укоренились на этом утесе. И выглядело это почти как чудо.
- Один камень. Земли-то нету. Как они умудряются тут вырастать, на камнях?
Ветер все злее. С ног он еще не сбивает, но - «душ Шарко». Сегодня будет пять баллов. Наш переход - три часа. Из гавани выходит лодка. «А что они паруса не ставят?» - говорит сам себе Алекс.
Такой ветрило, а они на моторе идут.
- Посмотри, что нам, Женя, предстоит.
Отчалившая лодка ложится то на левый, то на правый борт, мачта чертит по небу дугу.
- Ой-ё!
- Да ладно, даже палубу не заливает.
Ветер уносит слова. Они улетают со скалистого Фолегандроса и летят в открытое море. Теперь они принадлежат ему. Как и мы.
Александр Астрихинский. Фолегандрос
В мае прошли мимо него. Мне запомнился красно-розовый цвет, пустынный и обрывистый западный берег. Стало интересно, как там, с другой стороны? Но лето «Валери» провела в иных морях.
На обратном пути, восемнадцатого сентября, вошли в маленький порт, Каравостасис. Ветрено и бесприютно. Как всегда, когда ветер дует на Кикладах.
Представьте себе огромный серый камень, за который сумели зацепиться разноцветные мхи, кустарники и 750 человек. Зацепились и мы. А утром поднялись на Хору.
Мы замерли в восхищении среди скал.
Дорожка крутым зигзагом вела к вершине - к церкви Панагии (Богородицы).
Порывы ветра словно спорили с яркостью солнца.
Казалось, чем сильнее дует ветер, тем ярче светит солнце. Мы скорым шагом пошли наверх, к храму. И оттуда, сверху увидели сразу весь Фолегандрос - Хору, Каравостасис и Ано-Мерию. Увидели вспененное море вокруг.
По ступенькам легко забраться на самый купол - выше некуда. А затем - вниз, под защиту стен Хоры.
Внизу - шахматы и этюды, вино и закуски.
Мы мимолетно прикоснулись к этому месту.
Как всегда мимолетно прикасаемся друг к другу.
Фолегандрос дает счастье быть вместе и наслаждаться собственным одиночеством.
Как один из Киклад, и особенный.
Вот так и мы, вместе и раздельно, - острова Архипелага.
Сегодня и здесь мы как Фолегандрос.
Убежденные фолегандросцы. Представьте себе огромный серый камень, за который сумели зацепиться разноцветные мхи, кустарники и 750 человек. Зацепились и мы. А утром поднялись на Хору.
Мы замерли в восхищении среди скал.
Дорожка крутым зигзагом вела к вершине - к церкви Панагии (Богородицы).
Порывы ветра словно спорили с яркостью солнца.
Казалось, чем сильнее дует ветер, тем ярче светит солнце. Мы скорым шагом пошли наверх, к храму. И оттуда, сверху увидели сразу весь Фолегандрос - Хору, Каравостасис и Ано-Мерию. Увидели вспененное море вокруг.
По ступенькам легко забраться на самый купол - выше некуда. А затем - вниз, под защиту стен Хоры.
Внизу - шахматы и этюды, вино и закуски.
Мы мимолетно прикоснулись к этому месту.
Как всегда мимолетно прикасаемся друг к другу.
Фолегандрос дает счастье быть вместе и наслаждаться собственным одиночеством.
Как один из Киклад, и особенный.
Вот так и мы, вместе и раздельно - острова Архипелага.
Сегодня и здесь мы как Фолегандрос.
Убежденные фолегандросцы.
Маргарита Гольдберг. Казалось бы, причем здесь Фолегандрос?
Фо-ле-ган-дрос. Ухабисто и величественно - то вверх, то вниз. Последние буквы уносит ветер.
Я хочу затеряться на этом острове. В его манком одиночестве. Среди его семисот жителей. Пообщаться с каждой из пятидесяти четырех кошек. Пусть они поведают о трудностях жизни в скалистой пустыне. А грустный ослик расскажет, как он устал. Расскажет, что изо дня в день видит одну и ту же картину - темные ежики кустов, подкрашенные сизой дымкой. Он объяснит огромными блестящими глазами, что тоже хочет любви.
Есть ли любовь на этом острове? Во всяком случае, тут есть красивый мальчик-официант с разрисованными мускулами, отчего-то не похожий на грека. Все рельефы и краски острова в одном теле. В тебе тоже столько одиночества и страсти?
Как ты оказался здесь?
Знакома ли тебе любовь?
В этих местах она не нужна. На острове, о котором никто не помнит, немногочисленные жители забыли об этом понятии. Слишком тесном, растасканном и переэксплуатированным. Понятии, давно утратившим ту стихийную природу, которую когда-то в себе несло.
Фо-ле-ган-дрос. Магнетизм грубо вылепленных камней. Здесь размножаются похищением. Заезжий турист попадает и пропадает. Остается там, где спокойствие и необузданность еще возможны, как один из родителей того мальчика, что не похож на грека.
Я хочу затеряться на этом острове. Я хочу быть той официанткой в старых конверсах из прибрежного кафе. Я хочу быть водителем того единственного такси. Я хочу быть скалой, обдуваемой вечным ветром. Забери меня, Фолегандрос.
Я хочу быть твоей.
(Это - официанту).
Маргарита Гольдберг. Запомнить этот день
Я хочу запомнить этот день. Это был самый длинный переход в нашем путешествии. Хочу запомнить, как пахли вафли, которые мы ели с кофе, чтобы отвлечься от качки. Хочу запомнить, как песни ABBA точно попадали в ритм нашего движения. Хочу запомнить каждое слово из того важного и грустного разговора с Маргаритой. Слова улетали в море и скрывались под волнами, а я неотрывно смотрела на то, как в них блестит солнце, как на одну набегает другая, будто подгоняя... и вот они несутся, уже вместе, в скалы, укутанные пледом тумана… Хочу запомнить, как вместе с точкой опоры уходили все чувства и оставался лишь гул и ветер, проникавший в ноздри и слегка разомкнутые губы. Он оставлял вкус соли как несмываемое воспоминание. Об этом дне и самом длинном переходе в нашем путешествии.
Алексей Ланцов. Паксос
Мой первый переход на яхте. Маршрут Корфу - Паксос. Шумит машинное отделение, покачивается палуба. Впереди синеет дымкой далекая пока еще земля. За спиной отдаляется Корфу.
Обед под открытым небом приносит небольшие сюрпризы в виде катающихся по поверхности стола - соответственно крену судна - столовых приборов.
Вскоре швартовка и выход в город. Паксос мило провинциален и уютен. Оседаем в кафе. Здесь оживленно. За столиком напротив грек-монах в подряснике и камилавке. Лицо обрамлено пышной бородой. Он спокойно беседует, всем своим видом выражая приобщенность к тысячелетней греческой мудрости, формы которой начал отливать острый и любознательный ум Сократа.
За шумным кафе скучные узкие улочки уводят вглубь острова. Небо безмятежно. Вдоль пирса, словно всплывшие со дна зубы древних морских чудовищ, мирно покачиваются яхты.
Евгения Доброва. Базилик на корме
Приближается остров. Швартуемся к пристани. Кто-то кричит: суда, суда, суда! Оборачиваюсь и понимаю, что на причале стоит грек и кричит вообще не это, и по-гречески, но смысл - этот.
Главное форма или попасть в смысл?
В море я уже третий раз, и, когда приходится вести занятия в переходах, я уже не бегаю избавляться от ила и жрать горстями аскорбинку через каждые минут этак двадцать.
Смотрю на группу. Все сидят, пишут. Обитатели «Валери». Писатели отличаются от художников, они не такие эпатажные, они тише, они чаще смотрят на то, что вовне. Пишут они на листочках, я все тетради уже изодрала на эти листики, - мало у кого есть блокноты. Писатель, он, во-первых, пофигист, а во-вторых, считает, что если что, он и на салфетке запишет. У художника так не выгорит, материалы надо все-таки иметь.
Приятно смотреть на пишущих. Я уже знаю, кто напишет первым, кто вторым, кто забьет, кто накреативит. Я уже знаю, где лежат или висят предметы, с помощью которых можно объяснить детали, сравнения и метафоры. Это масленка, штопор, индийский талисман в виде паутины, и вот теперь к ним прибавился куст базилика в горшке. Это деталь. Яркая. Гуляя по набережным, я видела немало яхт с таким же кустом на корме. «Базилик на корме», - думаю я. Если бы это значило что-то большее, чем просто приправа, деталь была бы говорящая. А так - просто яркая.