Кирилл и Илья: два образа калининградской земли
В Калининграде второй день проходит мероприятие со странным названием "вселенский русский народный собор". тут много вопросов: если он русский, то почему он вселенский? и если он народный, то почему там одни вип-персоны и простому человеку туда не попасть? и многое другое.
Форум, как водится, открыл своей речью патриарх Кирилл. дежурная речь, Кирилл таких прочитал и ещё прочитает очень много. но мой гениальный коллега Илья Олегович Дементьев отозвался на речь Кирилла столь ярко, глубоко и искренне, что получился очень сильный текст, который уже многие назвали манифестом. не уверен, что здесь уместно это громкое слово, но это, безусловно, очень важный текст о нашем месте, нашем времени, нашей идентичности, нашей вере, нашей свободе. текст, который я не могу не перепостить.
НЕВОЛЬНЫЕ ИЛЛЮСТРАЦИИ УДРУЧАЮЩИХ ИДЕЙ
Патриарх выступил с речью на открытии Всемирного русского народного собора «Рубежи российской государственности: глобальные вызовы, региональные ответы».
Мне понравилось в ней то, что местами она являла образец хорошего стиля, которого почти уже не осталось в официальных речах высоких государственных мужей и жён, но который хранит ещё православная традиция с церковнославянских времён. Хоть какая-то живая образность: «Здесь все дышит близостью границы, близостью других государств, близостью открытого моря, словом, близостью той черты, за которой кончается Русская земля». Некоторые идеи отличались свежестью: «Миссия Калининградского региона, находящегося на рубеже цивилизации, быть не просто оборонительным рубежом, не просто заградительным щитом России, хотя и это важно, но творческой лабораторией синтеза материальных культур и притягательным маяком в духовной жизни». Лаборатория, в которой будут синтезированы разные материальные культуры, - неожиданная перспектива. Заявленная цель помогать другим народам в условиях кризиса - это в любом случае лучше редукции миссии региона к глухой обороне или призывов к духовной экспансии. Наконец, православная мысль остаётся пространством, свободным для возвышения голоса против хищнического разграбления окружающей среды глобальным капиталом: эта функция объективного союзника светских защитников природы и культуры, кажется, последними часто недооценивается.
Правда, некоторые обороты в речи патриарха вызывают недоумение. Само обращение: «...дорогие отцы, братья и сестры, дамы и господа!» звучит весьма странно - зачем понадобилось политкорректное и явно заимствованное из чужих языков обращение к «дамам и господам»? Что за постмодернистский образ «наш земляк калининградец Андрей Тимофеевич Болотов»? Ладно, Канта на высшем уровне признали русским подданным, но когда Болотов успел оформить калининградскую прописку?
Однако главное - в другом. Речь патриарха, как я понимаю, теперь будет задавать рамки официозной интерпретации прошлого нашей земли. Увы, она иллюстрирует удручающую идею торжества старых, но при этом не очень глубоких идей.
Патриарх воспроизводит, хоть и с некоторыми модификациями, примитивные схемы советского агитпропа: «Невозможно не принимать во внимание, что этой землей почти семьсот лет владели германцы: сначала Тевтонский орден, затем Прусское королевство, Второй и Третий рейх. (...) Но отдавая дань уважения великим немецким архитекторам, скульпторам, ландшафтным дизайнерам и даже простым крестьянам, немало потрудившимся над преображением этого края, мы ни на минуту не должны забывать, что основой культуры являются не памятники, не камни, не дороги».
Сама дискурсивная конструкция выдаёт в мышлении говорящего незатейливую смесь элитистски-авторитарного взгляда на общество и казённо-советской риторики. Преображение этого края произошло не только благодаря тому, что им «владели германцы», а «простые крестьяне» трудились наряду с «великими архитекторами». Допустим, можно забыть предшественников Тевтонского ордена - пруссам и более ранним анонимным жителям этой земли не привыкать к тому, что по традиции, заложенной немецкими историками и всецело поддерживаемой православными иерархами, культура и цивилизация на этой земле ассоциируются только с немцами.
Но мы-то знаем больше, чем хотелось бы идеологам высокой германской культуры. Кроме «владевших краем германцев» в нём жили представители многих народов - литовские крестьяне и поэты, голландские и французские ремесленники, еврейские врачи и торговцы, русские студенты наконец. Низвести всё многообразие связей и всю уникальность опыта сосуществования разных языков человеческих до примитивных схем типа «немецкое / русское» - значит предать забвению традицию диалога культур, идеал которого, к сожалению, противоречит идее существования единственного верного и потому всесильного учения.
Первая книга на литовском языке была издана в Кёнигсберге, в этом крае французские и зальцбургские протестанты обрели новую родину, здесь (до последнего печально известного периода восточнопрусской истории) уживались ортодоксальные иудеи и модернисты, в Восточной Пруссии нашли прибежище старообрядцы, которых далеко не страсть к путешествиям заставила покинуть родину, русский философ-эмигрант Николай Арсеньев получил рабочее место в стенах университета. Здесь искали лучшей доли восходящая звезда поэзии польского Возрождения Ян Кохановский и белорусский первопечатник Франциск Скорина. Здесь молодой Николай Карамзин с трепетом вслушивался в речь великого старца, ещё не превратившегося в тень, которую чуют смущённые души. Здесь обрела голос крещёная еврейка Фанни Левальд, ставшая рупором феминистского движения в Германии позапрошлого века. Здесь, не в России, впервые была защищена Софией Брутцер диссертация о связях Райнера Марии Рильке и русской культуры. Немецкий славист Карл Генрих Майер приехал работать в Кёнигсбергский университет и рассказывал немецким студентам и студентам других национальностей о великой русской литературе, о Толстом и Достоевском, повторял с учениками русские глаголы. Он не бежал, подобно коллеге Арсеньеву, при первых залпах советской артиллерии на бездуховный Запад, а остался здесь - на своей новой родине со своими страхами за себя и за семью, с любимыми русскими книгами, со вздохами, которые нам не дано услышать, потому что с приходом Красной армии он вместе с родными бесследно сгинул в хаосе весны 45-го.
Обо всём этом мы знаем катастрофически мало, потому что в советское время идеологи предпочитали примитивные схемы. И вот пожалуйста - та же оппозиция, в которой материальная культура, созданная немецкими ландшафтными дизайнерами и крестьянами, противопоставляется русскому духовному присутствию, вновь возвращается в публичный дискурс. Как будто не было у немцев и у других народов на этой земле духовных подвигов, свершений и разочарований, драматичных встреч с Другим и трагического непонимания со стороны Другого. Как будто не было ценного духовного опыта, материальными следами которого, между прочим, остались кирхи, в которых возникали первые православные храмы на этой земле.
И тогда понятно, как можно и семисотлетнюю историю сжать до двенадцатилетнего эпизода, потому что «многие достижения наших предшественников на этой земле были, к сожалению, сопряжены с неприемлемой для нас идеологией, которую условно можно назвать “натиском на Восток”», а «Калининградская область - это русская земля, которая по праву принадлежит нашему народу, семьдесят лет назад понесшему огромные, ни с чем не сравнимые и ни с кем не сравнимые жертвы не только за освобождение своей страны, а за спасение всех народов мира, в том числе немецкого народа от самоубийственной гитлеровской идеологии», как говорит патриарх.
Здесь таится один подвох: о каком народе-освободителе, собственно, идёт речь? Трудно произнести слово «советский», Великая Победа уже явочным порядком приватизирована русскими, хотя, надо признать, первыми это придумали не мы - именно так нас называли в большинстве случаев и немцы, и союзники. Но народ-то был советский! Для меня несколько лет назад большим откровением стали слова одного армянина, неформального лидера общины, проживающей в Озёрском районе. Он сказал, что решение его переехать с роднёй в Калининградскую область было вызвано помимо прочего и тем обстоятельством, что это единственный оставшийся на карте фрагмент Советского Союза. За него погибли солдаты разных национальностей - вот и армяне, и грузины, - вспомнил он об одной из могил в соседнем районе, - и другие. Это не чисто российская земля, а трофей всех народов СССР, так что здесь ему, армянину, самое место.
Вот это очень интересный поворот. Прошлое и будущее нашего края можно было бы описывать в терминах диалога культур - традиции, которая прощупывается и в современных условиях, когда азербайджанцы и армяне едут жить к месту подвига всего советского народа, немцы и евреи возлагают цветы к месту памяти холокоста, а русские школьники празднуют юбилей Кристионаса Донелайтиса.
Калининград действительно имел бы шанс стать местом, где все всё всем простили, хотя ничего не забыли. Вот это была бы счастливая утопия, где лучшие христианские чувства уживались бы с идеалами мультикультурализма. Прообраз этой утопии, кстати, я вижу в Свято-Никольском соборе, восстановленном как первый православный храм попечением и нынешнего патриарха, и «простых крестьян»: под готическими сводами проходят православные службы, в парке у храма лежат умиротворённо в братской могиле погибшие при штурме Кёнигсберга советские солдаты, а напротив возрождены довоенные надгробия местных жителей. Увы, не сохранилась могила автора памятника Шиллеру - Станислава Кауэра, одного из тех немецких скульпторов, которым отдал дань уважения в своей речи патриарх. Могильные плиты безмолвно взирают друг на друга - когда над ними щебечут в зелёных кронах деревьев этого парка птицы, кажется, что нет более мирного места в нашем краю.
Конечно, в ближайшее время ни о какой гармонии говориться не будет, потому что гармония сосуществования разных культур - это из другой оперы. Нам «нужно обратить особое внимание на исторические памятники русской воинской славы, которыми изобилует калининградская земля еще со времен Семилетней войны и противостояния с Наполеоном, равно как и на памятники Первой мировой войны и, конечно, Великой Отечественной». Форпост всё-таки.
У нас, живущих в этом парадоксальном месте, есть мемориальные доски в местах, связанных с жизнью поэтессы и члена НСДАП Агнес Мигель или с памятью о ней. Едва не установили доску на доме, где жил православный любомудр и зондерфюрер Арсеньев, старательно выводивший в переписке с официальными лицами самоубийственное нацистское приветствие «Хайль Гитлер!» Доски нет - зато калининградские авторы сочиняют о нём книжки, а школьники - рефераты и письма патриарху с просьбой увековечить память о великом служителе православной веры. По мне, Карл Генрих Майер больше заслуживает мемориальной доски, чем все эти служители самоубийственной гитлеровской идеологии. И дом цел, но доска появится едва ли - Майер ведь из числа немецких ландшафтных дизайнеров. Ханна Арендт принадлежит всему человечеству, но дождёмся ли мы памятника ей: еврейка, антикоммунистка, антифашистка - практически ландшафтный дизайнер. Да что там Ханна Арендт - у нас до сих пор нет памятника ни Гофману, ни Карамзину, ни даже помянутому патриархом калининградцу Болотову.
Конечно, в условиях, когда калининградцам снова и снова навязывается в речах высокопоставленных деятелей примитивная бинарная схема «немецкое / русское», нам всего этого придётся долго ждать. Хотя она сама, эта схема, плоть от плоти «бездуховного Запада», её породил западный колониализм для обслуживания своей экспансии: неслучайно патриарх говорит о немцах и о граничащей с нами Западной Европе, но молчит о литовцах или поляках - типично ориенталистский взгляд, для которого есть великие народы и есть, как писал Николай Данилевский, «этнографический материал».
Увы, эклектика в речи патриарха - это не только соседство дам и господ с братьями, сестрами и отцами (в отсутствие матушек). Это также причудливое и только в постмодернистскую эпоху возможное соединение штампов советской пропаганды, патриотической риторики и западнистского снобизма, который, будучи изгоняем через дверь, возвращается в дискурс через форточку.
Но в этом послании патриарха есть и хорошая новость: нечего ждать указок из центра - все эти инструкции могут быть только перепевами старого. Освобождение от нацизма не означало автоматически обретения свободы, как освобождение от советской власти не сделало сразу всех свободными - мысль до боли точно переданная Иосифом Бродским, воспевшим некогда «дворец курфюрста» в городе К.
Бродский пишет в одном из поздних эссе: «Но, возможно, наша большая ценность и более важная функция - в том, чтобы быть невольной иллюстрацией удручающей идеи, что освобожденный человек не есть свободный человек, что освобождение - лишь средство достижения свободы, а не ее синоним. Это выявляет размер вреда, который может быть причинен нашему виду, и мы можем гордиться доставшейся нам ролью. Однако если мы хотим играть большую роль, роль свободных людей, то нам следует научиться - или по крайней мере подражать - тому, как свободный человек терпит поражение. Свободный человек, когда он терпит поражение, никого не винит».
Если хотим играть бoльшую роль, не следует никого винить - ни бездуховный Запад, ни вселенское Православие, ни госдеп, ни евреев, ни капиталистов, ни католиков, ни коммунистов, ни либералов, ни нацистов, ни патриарха, ни президента, ни украинцев. Ни в поражениях наших, ни в других бедах. Нам не выпало участи отчаянно сражаться за наше наследие в годы террора, не пришлось спасать христианские святыни от варваров, но ведь нынешнее время - не более спокойное. Когда казённая мертвечина подаётся под высокопарными лозунгами, когда капитал, вооружившись ГОСТами и бизнес-планами, повсеместно наступает на природу, а культурному наследию дозволена ценность только в качестве объекта для туризма, когда в школе воцарилась душная атмосфера формализма, а великий русский язык, служивший замечательным умам единственной поддержкой и опорой, пал жертвой с одной стороны безграмотности, а с другой - пустопорожней псевдопатриотической риторики, когда всё это и есть те самые глобальные вызовы, о которых не принято говорить, потому что высочайше утверждён другой диагноз нашим проблемам, всё, что остаётся свободному человеку, - попытаться терпеть поражение с достоинством.
Нужно помнить о том, что эта земля была преображена усилиями многих поколений людей разных вер и разных культур, а плоды их созидательного труда были отчаянно хрупкими - многое погибло от войны и культурного нигилизма. Но забыть сегодня об этом опыте, продвигая в общественное сознание мнимые оппозиции для описания прошлого, так же преступно, как преступно было разрушать памятники. Умение внимательно и уважительно вслушиваться в речь Другого - большой дар, и он доступен только свободным, а не просто освобождённым от внешнего принуждения, людям. Похоже, наделённость этим даром не зависит от вероисповедания или политических взглядов. Не знаю, может ли его развивать школа - даже если могла бы, сегодня политический заказ звучит иначе. Это умение бывает опасным для жизни, как показал опыт злосчастного Карла Генриха Майера.
Несколько лет назад в Калининград приехала с родственниками немка, уроженка одной из восточнопрусских деревень. Общие знакомые попросили меня сопроводить её к родным местам в Багратионовском районе. В некогда большом посёлке осталось два дома - в одном, точно в сказке, жили русские бабка с дедом, из первых переселенцев. Поговорили с ними, дед показал своей огород, немка оставила старикам шоколадку. Внутри дом был очень бедным, исключая новомодный телевизор - не в силу гедонистического культа, конечно, а по случаю - неподалёку распродавали продукцию, когда закрывали сборочное предприятие. В остальном - нищая жизнь, далеко от аптек и больниц. Не знаю, что тут в очередной раз подумали немки о народе, спасшем мир от фашизма.
Во втором доме жили армяне, большая семья. Они сначала насторожились, но потом пустили внутрь, показали двор и сад. Армянин, глава семьи, расчувствовался и предложил немецким гостям кофе. Тут же в условиях, внешне далёких от образцовой санитарии, его сварили. Немки испугались и заторопились - не хотели рисковать здоровьем. Хозяева не хотели отпускать гостей, это было против всяких традиций - нельзя оскорбить армянина отказом от угощения. Начался настоящий диалог культур - стереотип на стереотип, традиция на традицию, коса на камень. Я кое-как растолковал армянам, что немцы спешат, но не хотят никого обидеть; последние вручили шоколадку и ретировались.
Это было настоящее поражение меня, патриота земли калининградской, по всем фронтам. Страшное зрелище нищеты народа-победителя. Запущенные поля. Пустые дома с битым стеклом по периметру. Обидевшиеся армяне. Перепуганные немецкие гости - немного земляки, немного инопланетяне. Диалог культур - это всегда опыт, и похоже, что опыт поражений - чаще, чем опыт побед.
Свободный человек, когда он терпит поражение, никого не винит. Я прошу прощения, говорит Бродский, если на чей-то слух это слишком велеречиво и преисполнено гуманизма.
Речь патриарха: http://www.patriarchia.ru/db/text/4013160.html