Господин Камерун. Черная правда.
Итак, вот он - Камерун и у меня наконец есть возможность начать свой репортаж. Cейчас мы несемся по северу страны, пряный запах вечерних полей раздается в нашем микроавтобусе, чернокожие жители придорожных деревень выпрыгивают периодически перед машиной и машут руками нашему водителю, гиду или мне. закат. в сухих полях маиса и проса ложатся динные тени, на оранжевом, далеком горизонте рисуются мягкие очертания невысоких гор. Я отдыхаю от перевода и вопросов нашему другу и проводнику Чарльзу и пользуюсь этой временной свободой чтобы напечатать эти строки, в те моменты, когда наш транспорт не подпрыгивает на многочисленных выбоинах, блокирующих работу ноутбука. Я сказал временной свободой?
Hет, пронизывающая, жаркая свобода, вопреки усталости, вопреки колоссальной
разности менталитетов, вопреки периодическим разногласиям. Ибо это черная Африка, и здесь для любого свобода - самый сладкий фрукт. шелестя некоторыми воспоминаниями о первых днях поездки я переношусь в каирский аэропорт, где мы пересаживаемся на самолет в Аддис-Абебу, летящий через Хартум. Полутемный зал ожидания заполняется темными людьми. В определенный момент мы оказываемся в эпицентре черной галактики -
старики в длинных, до пят, однотонных ярких робах, экстремально стильная молодежь, высокие молчаливые
женщины в пестрых платьях - лица людей вокруг всех оттенков черного цвета. Кто-то летит в Судан,
кто-то в Эфиопию, кто-то в Кению, а кто-то в Мозамбик. А эта кучка белых летит в Камерун.
мне отрывают корешок посадочного билета и протягивают обратной стороной. Реклама известного
российского пива - постылый, дешевый маркетинг пытается преследовать меня, а я бегу от гнусной реальности
в жаркую мечту, запутывая следы четырьмя перелетами.
Полет эфиопскими авиалиниями - мечта растамана. В бортовом журнале - статья про
Хайле Силассия, улыбчивые темнокожие проводники не спеша разносят еду. Народу в самолете мало,
потому я ложусь на три кресла и запрокинув голову смотрю в иллюминатор. Бесчисленное количество
звезд, несколько из которых складываются в Орион - созвездие на полнеба. В тот момент когда я понял
что лишь чего-то не хватает для полной гармонии, ко мне наклонился проводник и протянул наушники
кивая и улыбаясь. Подключаюсь к бортовому радио - конечно, на первом же канале играет добрый даб и
старое рэгги. то что доктор прописал.
дуала. экономическая и культурная столица камеруна, самый крупный и самый непростой город страны,
нервный центр региона.
В аэропорту, где нас встречал человек, ко мне подскакивает парень,
пытается взять мою сумку, дескать помочь мне, бедненькому немощному белому,
запуганному и запутанному этой толпой. "тяжело, тебе тяжело, я возьму, пошли быстрее,
я тебе помогу" но дуала прокалила меня
2 года назад, потому я крепко держу сумку
и предлагаю парню поискать других клиентов. "да не бойся, это мой шеф там" он указывает на нашего
проводника, который
продирается сквозь толпу где-то впереди. но крепко держа свои пожитки, я наконец выхожу на свободное
место и, озираясь, понимаю, что парень исчез, растворился в недобром месиве у аэропорта, и непохоже,
чтобы его "шеф" был очень
обеспокоен отсутствием подчиненного. так провалилась одна из тысяч попыток кражи,
которые происходят здесь ежедневно.
Перед джипом начинается такое знакомое африканское торможение, которое мы с друзьями окрестили
некогда "атандабор" - что означает по-французски "сперва подождите". Наверно если делать список
самых пополярных фраз, эта попала бы в первую пятерку. Долго идут разговоры ни о чем, по нескольку
раз повторяется одно и то
же, несколько человек вокруг, каждый из которых имеет некое отношение к организации нашего перезда в
Яунде, каждый хочет поговорить со мной,
о том, что времени очень мало и надо торопиться, надо ехать побыстрее, и не терять сейчас не
минуты, но сперва, конечно, надо подождать. наконец мы едем и по объездной покидаем
этот город, проезжая его обширные пригороды и уже тут начинается та самая, родная для боли
Африканская деревня, с ее держащимся на честном слове
быту. Уличная торговля с разбитых бочек и старых коробок, обилие двухколесного транспорта,
дым, музыка, мусор и ультраинтенсивные цвета - красный, желтый, оранжевый, синий - пульсирующие,
бескромпромисные
яркие краски, от которых я начинаю хмелеть.
"кто вы по профессии?" спрашивает меня наш темнокожий спутник. "психолог". "А, так значит ты
меня читаешь, знаешь уже все про меня!" смеется он. На нем потертый пиджак, взгляд точный и быстрый,
по лицу бегает
полуулыбка. Знаю ли что нибудь о нем? "Значит ты знаешь про такую профессию - психолог?" "Да, я слышал.
Никогда не встречал. Их очень мало здесь. Очень мало". "Может психологи вам не особо нужны?"
"В городах они очень нужны. Но в деревне, Когда в семье умирает родственник, все жители провожают его
и проводит все время с семьей. И нет никого, кто бы оставался в стороне это время.
Никто никого не заставляет, просто
это так и все". Сотовые телефоны, автомобили и кока-кола не вытеснили уклад жизни
африканской деревни. Никто и никогда не сможет переделать Африку. Они по прежнему
соблюдают обычаи и имеют практически общинный срой, хотя теперь они ходят в одежде и
обычно знают хотя бы один европейский язык, не нужно слишком всматриваться, чтобы увидеть в них
первых людей с их естественной мудростью, мифологическим сознанием и бытием в настоящем моменте времени.
"Люди в деревне очень близки. Например в нашем языке нет слова "дядя" или "тетя" Дети моего младшего брата
называют меня "старший папа". Наш гид Гудвин, с которым мы отправимся на запад страны во второй части путешествия
попросил подкинуть его до Яунде. Он говорит по английски, так как родился и вырос в Баменде - англофонном городе
на севере страны. "Гудвин" - мое христианское имя. У меня есть еще два имени,
одно досталось от отца, другое от матери.
Водитель наш тоже с запада, но из франкофонного Фамбума. Это высокий могучий мужчина с длинной бородой,
в длинном платье,
с низким зычным голосом. Фиолетовое традиционное платье, мусульманская шапочка харизматично контрастирует с
современным интерьером
Лендкрузера. За окном вечер и мы едем вдоль экваториальных лесов, распускающихся во все стороны самыми
причудливыми формами жизни.
В Яунде нам необходимо попасть к поезду, идущему на север страны и поскольку мы опаздываем, а впереди пробки,
всерьез обсуждается возможность проезда на мотоциклах, водители
которых подрабатывают в качестве такси и могут провести сквозь пробки.
И все же опоздание египетского рейса Москва-Каир оказывается
критичным и нам приходится искать жилье в Яунде.
Яунде - официальная столица страны - большая деревня, значительно спокойнее своего собрата.
Дымящаяся, пряная улица, обращает к нам свои
ноздри - на бочках коптится тонкие куски говядины, свинины. На решетках над углями обугливается невыпотрошенная рыба, играет музыка в нескольких
барах в округе, как обычно на полную громкость, так что посетители орут во весь голос, чтобы слышать друг друга,
оглушительно хохочут заливают в черные глотки бутылки пива Кастель с яркожелтой этикеткой - еще один вечер прожит не зря.
Альбом: Путешествие по Камеруну 2009 - 2010
Утром я ловлю такси чтобы выкупить билеты на вокзале. "Сколько стоит доехать до вокзала?" "Могу я подсаживать других пассажиров?" Конечно, протестовать такому просто
глупо, и вот за 300 франков я получаю экскурсию по утренней жизни столицы. Люди, стоящие у обочины, поджидают такси, водитель замедляется,
проезжая мимо них и слушает район и цену которые они выкрикнут. Если и то и другое его устроит, он подает сигнал, что является приглашением в машину.
Официально здесь есть названия улиц, но по ним никто не ориентируется, используются названия перекрестков и различные известные ориентиры, типа администрации или министерств.
в машину подсаживаются различные люди, на
заднем сидении все время происходит
некоторое оживление. Публика в основном молодая,
девушки и юноши знакомятся, общаются и прощаются, а может
кто-то из из них знаком. Моя рука покоится в открытом окне, обвеваемая духом просыпающегося города.
Покупаю 4 сигареты на сто франков, те самые что я курил порой здесь 2 года назад. "Фин руж". несколько бездельников за моей спиной переговариваются вполголоса -
"белый курит фин, вот это да!".
Улица города - бесконечная торговля - самый простой и понятный способ зарабатывания денег. Сигареты, виски в пакетиках, вода, пакетики с соком "биссап", запчасти для мотоциклов, конфеты,
нарезанные ананасы и папая, кредит для мобильников, сэндвичи с паштетом и шоколадным маслом - проще сказать чего здесь нет на многочисленных, топорно сбитых прилавках,
иногда на ящиках, в маленьких будках, на старых бочках. Те, кто поленились притащить бочку, ходят по улицам, предлагая трусы, туфли, шляпы, бананы.
В поезде напротив меня сидит высокий, худой мужчина в длинном белом платье, с точеными чертами лица, лет 40-45 - типичный
представитель народа фульбе. Эти воинственные мусульмане в прошлом завоевали
весь север Камеруна и обосновались здесь, предпринимая агрессивные меры в процессе насильной исламизации местного населения. Исторически фульбе (их также называют фулани) - скотороводческие кочевые
племена. Язык фулани - официальный, доминирующий язык севера Камеруна и
популярный язык для большинства стран западной Африки. В определенный момент наш попутчик забирает коврик и уходит в тамбур для молитвы. Потом распаковывает промасленную бумагу и начинает поедать
тонко нарезанное копченое филе, приглашая нас и другого спутника присоединится к трапезе. он радостно посмеивается, когда видит как белый с аппетитом жует его угощение.
Яркие цветные платья наших спутников по поезду подобны драгоценностям на черном бархате. Вряд ли белым девушкам пошли бы такие пестрые цвета и совершенно абстрактные фигуры плавающих форм,
напоминающих картины, возникающие в опьяненном галлюциногенами мозгу. Поезд проходит по мелким деревням, уже темно, но это не мешает оживленной торговле
на остановках. Здесь закупаются оптом, видимо между городами деревни живут особенно бедно и потому
предлагают самые низкие цены. Скоро вагон заполняется ароматами папая, бананов, ананасов и маниока -
крахмалистого вареного корнеплода - хлеб и каша местного населения. Люди закупаются действительно
по серьезному - мешки заполняются по фруктами и овощами по 15-20 кг. Мы предлагаем маниок нашему соседу фульбе и он с
принимает угощение с просветлевшим лицом, улыбается и кивает. Он разворачивает шнурок, оплетающий эту крахмальную колбасу, освобождает ее от листа и начинает ковырятся своими длинными темными пальцами
в белой клейкой массе пресного корня. Женщина в желто-синем платье на красном кресле. Торговец
комиксами, проходящий через вагон и шипящий "тссс", чтобы привлечь внимание
к своей продукции. Ночной воздух экваториальных лесов, доносящийся сквозь открытые окна. Горы ананасов и бананов на полу вагона.
Дремлющая публика в покачивающемся вагоне. Стараясь хоть как то устаканить свой быт в красном кресле, я погружаюсь в прерывистый неглубокий сон, просыпаясь то и дело ночью чтобы проверить наши чемоданы.
Утром одна из женщин решила помыть фрукты из бутылки в открытом окне. Естественно, вся вода влетает в следующее
по ходу окно. Обрызганный мужчина кисло смотрит на попутчицу, а та начинает хихикать.
Фульбе напротив перебирает четки, поджав одну ногу под себя и смотрит в окно. Минуту назад он вернулся с
утренней молитвы.
Мы приезжаем в центр страны - Нгаундере - на следующий день. Климат здесь уже субэкваториальный - нет
влажных лесов, напротив - длинные поля засушливой травы, преобладают охристые цвета. СОлнечно и жарко. Зима.
Наш гид Чарльз, улыбчивый невысокий парень рассказывает нам о традициях этих мест. Здесь есть христиане,
мусульмане и анимисты, у каждого религиозного сообщества свои традиции. Например у мусульман - многоженство,
а у анимистов - распространены оба вида полигамии, то есть женщина также может иметь двух мужей из разных деревень,
жить какое-то время у одного, какое-то время у другого, если в обоих семьях есть дети,
что чаще всего конечно именно так. Он рассказывает много, о многом расспрашивал я его и упомяну об этом,
когда будет больше времени.
В Маруа, куда отвозит нас микроавтобус, мы встречаемся с швейцарской парой, которые помогают оганизовывать
северную часть поездки. Они с интересом слушают про мои прошлые поездки по африке и подводят итог -
"вы подхватили
вирус - вирус Африки!" Сами они живут здесь уже 25 лет - в Камеруне, до этого в Кот дИвуаре.
Они возрастные, крепкие люди, остающиеся почти по-детски романтично влюбленными в Африку.
Я заказываю Кастель, и швейцарец радостно кивает - "Он
не похож на любителя "33" - победно кричит он официантке. В камеруне все любители пива (а это почти все население)
делятся на приверженцев одного из двух сортов - "33" никогда мне не нравился.
Утром следующего дня мы посещаем кооператив по выделке кожи, расположенный здесь в Маруа.
Ямы, вырытые в земле,
наполнены жидкостью, в состав которой помимо воды входит птичий помет, акация и некий цветок.
В этом зловонном месиве
работают нищего вида люди, облепленные мухами. После двух дней обработки этой жидкостью с шкуры достаточно легко
можно соскоблить шерсть, после чего кожа натирается различными составами натурального происхождения, для
придания ей эластичности, а также цвета.
Есть кожа трех цветов - натурального (бежевого), красного и черного. Черная кожа - наиболее дорогостоящая.
Пигмент приготовляется из листьев
банана, настаивающихся на масле и коре дерева в течении двух дней. Затем этим раствором натирают кожу.
Красный лак приготовляется из красной глины
с водой и некоторым количеством алкоголя. Потом, если повезет, в какой-то момент на старом мотоцикле
приедет человек из деревни неподалеку и купит
готовую кожу, чтобы сделать из нее обувь или сумки. разница между шкурой и готовой кожей состовляет от
1500 до 2500 франков (100-170р.). Выделка
кожи - одна из наимение оплачиваемых работ в стране. Деньги в кооперативе делятся поровну между рабочими.
Шеф, конечно, зарабатывает больше. Управление
кооперативом - дело семейное, дед, отец нынешнего шефа занимались тем же делом. Зарплата простого рабочего
здесь составляет 30-40.000 франков в месяц - 2000-2650 р.
Мы едем мимо пасторальных деревень, жители которых выращивают просо. Просо -
самый популярный злак на севере страны. Чарльз рассказывает, что злак этот
бывает двух видов - один любит воду и не может расти во влажный сезон, а второй вид
растет от ветра, и влага его убивает. Вот так справляются с чередованием сухого и дождливого сезона.
Дети деревень провожают нас взглядами, машут руками, бегут за машиной и кричат все что знают по французски -
"Кадо!" (подарок!), "Бик!" (ручка), "БонЖур!" (добрый день) и даже "Бон Анне!"
(С новым годом!). "Почему они желают нового года в середине декабря?" "они не знают, как вас приветствовать,
и поэтому кричат то единственное французское высказывание, что им знакомо". Те, кто не успевают вспомнить
ничего из перечисленного, вопят просто "Насара!" - что на фулани означает "белый!".
Навстречу нам по шоссе идет человек, ведущий на привязи несколько собак. "Видишь этого человека?
Он ест собак. Сейчас он ведет их продавать в ту деревню, которую мы проезжали.
Некоторые анимисты здесь очень любят собак - это настоящий деликатес для них." "Все тут едят собак?"
"Нет, лишь некоторые. народ майо плато в основном едят собак". я посмотрел вслед удаляющемуся собаководу.
Он шествовал вдоль сухой пыльной дороги ведя своих собак, как ни в чем не бывало. Знойные желтые поля
проса простирались до горизонта. Теплый ветер поднимал пыль с дороги.
Мы прибываем в деревню Мага, где встречаются чадцы и камерунцы для ведения торговли. На реке Логоне царит
оживленная торговля. Я вылезаю из машины и ловлю на себе настороженные взоры толпы. Чтобы снизить напряженность,
я отправляюсь в самую гущу и приветствую всех присутствующих, спрашивая из Чада ли они. В основном вокруг
камерунцы, которые начинают очень нервничать,
когда я достаю камеру. Они кричат, чтобы я не снимал их. "Я не вас снимаю, я снимаю реку, хорошо?"
Меня какое-то время пытаются развести на подаяние, но я перевожу тему, спрашивая есть ли
кто-нибудь здесь из Чада. Мой интерес к Чаду воспринят с удивлением но позитивно и все вокруг наперебой начинают
подыскивать мне представителей этого государства. Чадцев, выраженных мусульман, на самом деле несложно
отличить в толпе. Их головы замотаны в тряпки, на лице часто
сохранена растительность. "Вот, вот! вот он из Чада!" Меня подводят к человеку в белом платке.
"Здраствуйте месье" -
говорю я и киваю уважительно, смотря в его выпуклые желтоватые глаза. Он улыбается и кивает в ответ.
Вокруг все радостно смеются моему непонятному предпочтению этих людей. Лед растаял.
"У вас идет торговля друг с другом?" "Да, вон чадская деревня. Оттуда приплывают лодки, мы торгуем с ними".
"А это Логоне?" "Да это река Логоне, а там озеро Мага". Вытянутые красивые лодки стоят вдоль берега,
нагруженные товаром. В основном это просо, зеленое и красное. тут и там оно рассыпано на ткани площадью
4-5 кв.м.
Мешки килограмм по 50 грузятся в древний пучеглазый и насквозь ржавый пикап Пежо.
После это 9-10 человек расталкивают машину и запрыгивают в кузов на гору из пары десятков мешков.
Машина, осевшая вдвое ниже обычного своего состояния, тяжело переваливаясь через ухабы, проделывает свой путь
в знойной
засушливой зиме.
Мы подъезжаем к древнему жилому комплексу. Пять домов, имеющие форму артилерийских снарядов, устремленных
в небо, объединены забором в единое пространство.
Альбом: Путешествие по Камеруну 2009 - 2010
автор фото Сергей Потапов
В центре высится огромный котел. Здесь жила семья племени
Музгум, состоящая из мужчины, его двух жен
и детей. Дома покрыты психоделическими барельефами. Осталось еще некоторое количество выцветшей краски.
Строительство всего комплекса занимает порядка 3-4 лет. Сейчас Музгум такого себе позволить не могут и сроят
дома попроще, хотя ареал обитания за собой сохранили.
Нам рассказывают про быт этой семьи, про то, как они питались, защищались от врагов, растили детей. На щеках
местного гида длинные продольные шрамы - у ряда племен шрамирование - часть ритуального украшения тела.
Со временем выложу видео из этого места.
Рынок в Пуссе - событие, проиходящее каждый вторник, которое все хотят встретить подобающим образом.
Я вдруг оказываюсь посреди невероятного африканского карнавала. Только здесь понимаешь, что такое Цвет -
тот цвет, что пишет Ван Гог - это процесс, происходящий сейчас наяву.
Буйство мощных открытых цветов, многие из которых я просто вижу впервые, плотная масса экзотики,
татуированные лица женщин фульбе, шрамированные лица музгум, всевозможные фрукты, табак, пряности, злаки -
и все это на первобытных прилавках - на земле, под навесами из пальмовых листьев,
положенных на связанные покосившиеся каркасы из веток. Я нахожу сразу два вида ореха кола -
белый и красный. Этот природный психический стимулятор популярен в западной африке.
Мы покупаем добрую горсть у мальчишек, которые смотрят на нас пораженно. Видно они думали,
что былые питаются долларами и ноутбуками. Еще надо найти нюхательный табак. Кто-то из увязавшейся за нами
стаи вызывается найти то, что нам нужно и приводит нас на другой конец рынка, где старуха, не говорящая по
французски, ругаясь с товарками, отпускает нам грам 50 зелья в баночку из-под
крема. минут 20-30 пребывания на рынке равны половине жизни. Кажется, я несколько
помешался в рассудке и резко навалилась усталость.
Вечером мы проезжаем через парк Ваза, расположенный на самом севере страны.
Здесь два года назад мы с друзьями и старым черным охотником гнались за мигрирующими слонами.
Ваза - одно из моих любимых мест в Африке. Тут саванна и полусаванна - плоские желтые поля травы,
редкие зонтичные деревья с плоской кроной, небольшие озера, пыльные дороги, пряные ветры. Ощущается
одновременно умиротворение и ожидание чуда встречи с дикой природой сахеля. Мы встречаем закат на крыше автобуса
и приезжаем в
отель, где нас ждет
великолепное французское вино и ужин на терассе с видом на остывающую саванну под мириадами звезд.
Но мне трудно успокоитя на этом и я отправляюсь искать место, где я впервые ночевал в Камеруне
2 года назад, а также уютный бар, где тогда же мы провели полдня в полудремотном бдении над бутылками холодного
кастеля, а вечером смотрели футбол "франция-украина"
в компании наших темнокожих товарищей. Группа решает составить мне компанию.
Я сообщаю нашему гиду Чарльзу о своих намерениях и он вдруг говорит, что не стоит нам дескать гулять тут.
"Как так не стоит? А что такого? Здесь плохие люди?" "Нет, все нормально" "Ну тогда мы пойдем" "Не стоит".
Хитрый малый очень уклончив.
"Чарльз, это опасно?" "Нет, нет, все нормально. Я схожу с вами, вы мои клиенты" "В этом нет необходимости.
То есть если ты хочешь - велком, но в безопасности этих мест я уверен" Он вдруг соглашается
и говорит что тогда пойдет спать. Мы прощаемся и желаем спокойной ночи. Мы проходим пару километров
вдоль гудящей деревни,
ведя хмельные беседы. Бара я не увидел. Выходя из деревни в области как раз того места,
где мы когда-то расставлялись на ночевку, мы были остановлены полицейским. Он
осведомляется о нас и очень рад слышать, что мы из советского союза.
Мы беседуем и вдруг из тьмы кристализуется наш Чарльз. Смущенно улыбаясь и
не смотря на нас, он подходит к полицейскому.
"У нас все нормально" - говорю я ему. Он выясняет, что полицейский вполне приветлив, а потом, что он его
родственник, представитель народа Капсики, с гор Мандара. Мы поговорили немного со стражем порядка, и
пошли дальше. Я смеюсь и хлопаю Чарльза по спине. "Умник! Ты зачем за нами пошел? Шел бы уж рядом тогда,
зачем ты прятался?" Он улыбается. "Вы мои клиенты, моя группа, я не мог вас оставить" "А что же все-таки
могло случится здесь, на севере? Это же не Дуала. Здесь спокойно. Правда?" "Да, здесь спокойно". Не раскалывается.
"Я никогда бы не стал разгуливать ночью по Дуале или Яунде. Но что может случится здесь?
Ты чего-то не договариваешь?" Он отмалчивается, но я упрям. "Много воров и плохих людей в больших городах.
А в Ваза?" "Здесь к вам могут подойти, начать приставать со всякими глупыми вещами.
Если они увидят,
что вы одни, они могут вам надоедать". "Но может ли случится что-то плохое?". Он помолчал и остановился.
"Я объясню тебе"- он переходит на французский. Нету такого города, нету такой деревни, где бы не было плохих
людей. Воры живут везде.
В городе они умнее, в деревне глупее. Но они они есть везде. Плохие люди в деревне не могут воровать, так
как здесь все знают друг друга в лицо и воровство не в почете. Поэтому они не умеют делать это хорошо. Но если они увидят белых,
которых никто не знает и никто не заметит, если они вдруг исчезнут, в голову им могут придти разные мысли.
Например, они могут напасть на вас только чтобы забрать обувь и одежду. Но если рядом будет черный,
который говорит на их языке, может запомнить их в лицо, может поговорить с ними - тогда вам ничего не угрожает".
"Я ездил по Африке четыре месяца и спал в палатке, мы путешествовали втроем, и
все трое были белые. Мы брали гида всего лишь дважды, оба раза только в национальных парках. С нами
случилась только одно плохое проишествие. И это было в Дуале. Считаешь нам повезло?" Он кивает.
"Меня тоже ограбили один раз - это
было в Яунде. Трое парней поймали меня, заломили мне руки и обчистили. Но я запомнил лицо одного из них и, смешавшись с толпой, преследовал его около двух часов пока он ходил по городу. Я увидел в какой
квартал он заходит и вызвал полицию. В итоге их нашли, их посадили на некоторое время
в тюрьму и заставили заплатить по 200 000 франков". "Да, я бы вряд ли смог смешатся с толпой,
с моей белой мордой" - смеюсь я. Я рассказал ему про историю, которая случилась когда-то с нами
в Дуале (ее прочесть на www.afrotravel.ru, в разделе "Дороги Африки. Записки. Камерун").
"Думаю Баффана (так звали гавного
в дуалинской шайке) выпустили из тюрьмы в тот же день". Чарльз засмеялся "Конечно, им не на что кормить его там".
"А ты его знаешь?" почему-то решил спросить я. "Да" ответил тот спокойно. "Неужели? В лицо?" "Да, я знаю Баффана, знаю его в лицо. Последний раз я
видел его 3 месяца назад". Вот что значет коллективизм. Парень, который живет в деревне на севере страны, знает
какого-то жулика из города-миллионника на юге.
"А твой друг, которого ограбили, пойдет ли он теперь в Камерун?" "Пока не ездил, но думаю, если бы была
возможность, поехал бы с удовольствием. Он не держит зла на Баффана, Дуалу или Камерун.
Эта история сделала его мудрее" Говоря это, я понимаю что вступаю на новый уровень разговора,
который может вскрыть разность ментальностей европейца и африканца.
Я постарался объяснить, каким образом такая плохая ситуация может позитивно повлиять на человека.
"Но теперь он будет осторожнее если приедет в Камерун, да?" "Наверно". И до сих пор я гадаю, понял ли
меня Чарльз.
"Ты женат" - спросил он меня. "У меня есть подруга, но нет, я не женат. А ты?" "Я женат.
У меня двое детей, и я живу в отдельном доме". Странно, этому небольшому человеку на вид лет 20.
"Мне 29 лет"- он уловил мой немой вопрос и посмеялся. Уже не в первый раз я замечаю, что возраст черным скрыть легче.
"У нас в России жить в отдельной квартире недешево. Люди могут расплачиваться десять лет за небольшую квартиру"
Когда он услышал, сколько может стоить жилье, он был в ужасе. "А у нас это почти ничего не стоит".
Мы поговорили еще немного и разошлись.
На следующий день в национальном парке мы посадили
гида, предоставленного парком в машину и поехали на фотоохоту.
После 5 зверя, не замеченного этим человеком, я решаю дать ему колы,
чтобы он немного проснулся, что приводит в веселье Чарльза,
смекнувшего причину моих намерений. Если темнокожего что-то веселит, он смеется негромко но долго и непосредственно, всем телом переживая смех.
В центре парка я встречаю старого гида, с которым мы 2 года назад в этом парке преследовали слонов. Этот человек очень сильно отличается от всех
стариков, которых можно встретить в Африке. Еще при первой нашей встрече мне показалось, что он принадлежит к племени, которого уже не существует - глубоко посаженые внимательные глаза,
звериные черты лица, узкий длинный череп, сильные челюсти и тонкое ловкое тело - первобытный охотник и шаман в одном лице. Сейчас его черты словно стали еще более выраженными. Я остановил машину и
выпрыгнул ему навстречу. Он сразу узнал меня и заулыбался. Мы крепко пожали руки и до того как я начал говорить некоторое время продолжалась та молчаливая беседа, которая выражает все, что сейчас будет сказано.
Я напомнил ему как мы гнались по саванне и лесу за мигрирующими слонами, которых он выследил.
Он не слишком хорошо знал французский, но его мимика и жесты были более
чем красноречивы. "он говорит, что помнит тебя и очень хорошо знает" - переводит Чарльз с Фулани. В этот момент у меня снова
возникает иррациональное ощущение, что он действительно хорошо знает меня, знает изнутри,
черпая эти знания из глубин своего черного бессознательного.
Бескрайняя саванна, сухие ветры, пыль севера Камеруна приводит нас в горы Мандара.
Космический рельеф растет из долин, усыпанных деревнями. Чарльз заметно развесиился - деревня Румсики - его родина. Он с упоением рассказывает нам о каждом дереве.
В Румсики господствует анимизм - идолопоклонство. Здесь сидит дед, к которому молодые могут придти за советом если в семье разлад. в выемках в этом камне растирают просо в муку.
Здесь, на большом камне установлены четыре маленьких - у человека похороненного здесь, было четыре ребенка. Здесь живут жены и дети человека, умершего несколько лет тому назад - одно недостроенное здание ждет установки крыши.
Чарльз говорит, что старший сын достраивает это здание, возведением которого начал заниматься его отец. Когда он закончит его? Закончит ли? Долгим взглядом нас провожает хромая вдова - самая юная из жен покойного хозяина.
Пройдя по узким, похожим на коридоры, улочкам мы, пригибая головы входим в тесный дворик престарелого жителя деревни.
Сидя на земле поджав ноги, старец поднимает на нас свой взгляд мутножелтых глаз и едва приподнимает иссушеную руку
в знак приветствия. Перед ним разбитый пополам в поперечнике котел, заполненный песком. Это гадатель. Он видит будущее. Чарльз пускает по кругу сосуд. Я заглядываю вовнутрь -
несколько мокрых крабов перебирают клешнями в полутьме на дне. "Он слушает ваш вопрос и задает его крабам. Потом они отвечают. Нижняя половина разбитого котла заполнена песком, из которого торчат
несколько плоских камней. Каждый камень - послание. Каждому камню присвоено определенное послание, подробнее -
в видео, которое я размещу позднее. Кто хочет задать свой вопрос? Молчание. Решится непросто. Я не хочу знать будущее, чтобы не обидеть прорицателя, говорю, что моя вера не позволяет этих практик.
Один из нас задает свой вопрос. Престарелый колдун внимательно смотрит на него - старую, похожую на кору дерева кожу прорезает точный быстрый взгляд, затем плюет на пальцы, вскидывает руку, сбрасывает ее, потом шепчется с крабом,
запускает его в разбитый горшок, накрытый верхней половинкой, и воцаряется тугое, тягостное молчание. Выждав, старик поднимает верхнюю половинку и наблюдает за камнями, которые переворошил краб.
Оглядев все пространство, по которому бродило членистоногое, он заговорил. Скрипучий каркающий голос, незнакомые слова, вдруг он хватает свой посох и энергично колотит им
о землю несколько раз, приговаривая свои пророчества. "У тебя нет никаких проблем. Ты будешь жить до старости, а когда ты станешь старым человеком и не сможешь ходить, ты можешь взять палку и опираться на нее".
Я перевожу группе предсказание. Напряжение прорезается следующим вопросом, и сцена повторяется.
Некоторое время спустя мы выходим. Я выхожу
последним, и чувствую, что не могу просто так уйти. "Чарльз, скажи ему, что я уважаю его дар, просто моя
вера не позволяет мне слушать предсказания" Какая вера? Почему я
не задал свой вопрос? Чарльз переводит на фулани мои слова. И старик поднимает на меня свой пронзительный взгляд. Я подхожу и жму человеку руку. Он берет ее в свои дряхлые руки и бережно
потряхивает. "Он говорит, что все в порядке, он это понимает. Но в любом случае, ты не должен переживать по поводу любых пророчеств, как хороших так и плохих". Эти слова заставляют меня замереть на момент. Так я узнаю ответ на незаданный вопрос по поводу подлинности гадания - вопрос, которым я задавался во время других
предсказаний - имеет ли ценность то, что он говорит людям, или это лишь то, что они хотят слышать. Я чувствую что вдруг он забрался ко мне в душу и ответил там на один из самых древних моих вопросов.
"А местные часто ходят к этому человеку?" - спрашиваю я у Чарльза. "Конечно, очень часто. Это единственный гадатель в этом регионе, и один из известнейших колдунов Камеруна. К нему приходят со всех концов страны. Министр по туризму был у него дважды. Во второй раз он пришел, сказав, что все, что старец предсказал, сбылось". "А ты был у него?" "Я не был. Мои родители приходили к нему, не раз. Один раз, перед празднованием совершеннолетия моего брата, мой отец пришел
к нему и тогда крабы сказали, чтобы мой брат не танцевал на празднике, иначе он может получить увечье.
Отец наказал моему брату не танцевать, но он не послушался и когда он танцевал, один из музыкантов поранил его ногу". "Колдун очень старый. Что будет, когда он умрет?" "Он очень старый человек, ему больше 80 лет. Когда он умрет, один из его детей продолжит его дело. Он будет говорить с крабами". "Он назначил одного из своих детей наследником своего дела? Самого старшего?"
"Нет. Когда он умрет, крабы сами выберут предсказателя из числа его детей". "Но... он что, обучил всех детей предсказывать будущее?". Чарльз удивился вопросу. "Нет, он ничему их не обучал. Когда он умрет, крабы выберут, с кем они будут говорить. Они сами научат его. Они научат его во сне".
Несколько дней мы ездили по западу страны, где располагаются древние княжества под властью местного
правителя - Фона. После нескольких дней экскурсий мы остановились в городе
Баменда, третьим или четвертым по величине городом страны (после или до Баффусама). Несколько измотанные, мы бродили по городу, переходя от оживленных улиц к районам, где расцветала подлинно деревенская жизнь. С наступлением сумерек, изможденные, мы загружаемся в небольшую лавку по продаже музыки.
Я опускаюсь на стул перед прилавком. Долго я выбираю диски, которые парень ставит в свой проигрыватель. Старые, мускулистые динамики вынесены на улицу и играют на весь район. Напротив меня парень примерно моего возраста, в джинсовой куртке. Видно что он утомился за день, может на другой работе. Но здесь он отдыхает,
неторопливо переставляя диски, прокручивая дорожки на многочисленных устройствах воспроизведения. В темной лавке горит тусклая лампочка, играет музыка, настолько позитвная, настолько расслабленная, словно Африка никогда не знала голода и войны. В лавку вплывает подвыпивший подросток в длинной, не по размеру куртке, пританцовывая и раскачиваясь, подняв локти; в одной руке зажата сигарета, в другой подвешена
большая бутылка пива. Он подпевает песне и захлебываясь в алкогольном восторге выкрикивает что-то парню за прилавком. Тот лениво посмеивается и отвечает ему периодически на языке западного Камеруна - клокочущей смеси английского и древнего местного языка.
Я смотрю за ним, перекидываясь иногда словцом-другим, и вспоминаю, как я сам сижу дома с друзьями, веду расслабленные беседы ни о чем, меняю треки в центре. Также курю, пьянею, также лениво отвечаю. Я сижу на стуле, вытянув ноги, облокотившись, слушаю музыку... и вдруг ощущаю, что я не чувствую той разницы, призрак которой
постоянно присутствует в сознании. Я сидел здесь не как белый в черной лавке. Я был одним из них, молодых людей,
любящих музыку и выпивку. Перед моим мысленным взором проносились тысячи черных лиц, которые я встречал в своих
путешествиях и сейчас я не то чтобы знал, что цвет кожи не имеет значения - сами понятия черного и
белого словно растворились в сознании и на данный момент не существовали.
Я был в том месте, где заканчиваются ощущения различий и начинается свобода подлинного контакта с себе
подобным, там где я и другой объединены человеческим общим, забыв о постоянном поиске различий и особенностей.
Проехав на юг, сквозь города, городки и деревни, сквозь толпы торгующих на развязках и у постов подростков,
закидывающих в окна машины ананасы, маракуйя и маниок, мы выдохнули в курортном городе Лимбе на берегу океана. Я дописываю эту часть отчета на черном песчаном побережье у подножья вулкана Камерун. Темнозеленые экваториальные
леса, бескрайний океан, королевские креветки и мой барабан, который пел под моими ладонями по вечерам - начался экватор.
Hет, пронизывающая, жаркая свобода, вопреки усталости, вопреки колоссальной
разности менталитетов, вопреки периодическим разногласиям. Ибо это черная Африка, и здесь для любого свобода - самый сладкий фрукт. шелестя некоторыми воспоминаниями о первых днях поездки я переношусь в каирский аэропорт, где мы пересаживаемся на самолет в Аддис-Абебу, летящий через Хартум. Полутемный зал ожидания заполняется темными людьми. В определенный момент мы оказываемся в эпицентре черной галактики -
старики в длинных, до пят, однотонных ярких робах, экстремально стильная молодежь, высокие молчаливые
женщины в пестрых платьях - лица людей вокруг всех оттенков черного цвета. Кто-то летит в Судан,
кто-то в Эфиопию, кто-то в Кению, а кто-то в Мозамбик. А эта кучка белых летит в Камерун.
мне отрывают корешок посадочного билета и протягивают обратной стороной. Реклама известного
российского пива - постылый, дешевый маркетинг пытается преследовать меня, а я бегу от гнусной реальности
в жаркую мечту, запутывая следы четырьмя перелетами.
Полет эфиопскими авиалиниями - мечта растамана. В бортовом журнале - статья про
Хайле Силассия, улыбчивые темнокожие проводники не спеша разносят еду. Народу в самолете мало,
потому я ложусь на три кресла и запрокинув голову смотрю в иллюминатор. Бесчисленное количество
звезд, несколько из которых складываются в Орион - созвездие на полнеба. В тот момент когда я понял
что лишь чего-то не хватает для полной гармонии, ко мне наклонился проводник и протянул наушники
кивая и улыбаясь. Подключаюсь к бортовому радио - конечно, на первом же канале играет добрый даб и
старое рэгги. то что доктор прописал.
дуала. экономическая и культурная столица камеруна, самый крупный и самый непростой город страны,
нервный центр региона.
В аэропорту, где нас встречал человек, ко мне подскакивает парень,
пытается взять мою сумку, дескать помочь мне, бедненькому немощному белому,
запуганному и запутанному этой толпой. "тяжело, тебе тяжело, я возьму, пошли быстрее,
я тебе помогу" но дуала прокалила меня
2 года назад, потому я крепко держу сумку
и предлагаю парню поискать других клиентов. "да не бойся, это мой шеф там" он указывает на нашего
проводника, который
продирается сквозь толпу где-то впереди. но крепко держа свои пожитки, я наконец выхожу на свободное
место и, озираясь, понимаю, что парень исчез, растворился в недобром месиве у аэропорта, и непохоже,
чтобы его "шеф" был очень
обеспокоен отсутствием подчиненного. так провалилась одна из тысяч попыток кражи,
которые происходят здесь ежедневно.
Перед джипом начинается такое знакомое африканское торможение, которое мы с друзьями окрестили
некогда "атандабор" - что означает по-французски "сперва подождите". Наверно если делать список
самых пополярных фраз, эта попала бы в первую пятерку. Долго идут разговоры ни о чем, по нескольку
раз повторяется одно и то
же, несколько человек вокруг, каждый из которых имеет некое отношение к организации нашего перезда в
Яунде, каждый хочет поговорить со мной,
о том, что времени очень мало и надо торопиться, надо ехать побыстрее, и не терять сейчас не
минуты, но сперва, конечно, надо подождать. наконец мы едем и по объездной покидаем
этот город, проезжая его обширные пригороды и уже тут начинается та самая, родная для боли
Африканская деревня, с ее держащимся на честном слове
быту. Уличная торговля с разбитых бочек и старых коробок, обилие двухколесного транспорта,
дым, музыка, мусор и ультраинтенсивные цвета - красный, желтый, оранжевый, синий - пульсирующие,
бескромпромисные
яркие краски, от которых я начинаю хмелеть.
"кто вы по профессии?" спрашивает меня наш темнокожий спутник. "психолог". "А, так значит ты
меня читаешь, знаешь уже все про меня!" смеется он. На нем потертый пиджак, взгляд точный и быстрый,
по лицу бегает
полуулыбка. Знаю ли что нибудь о нем? "Значит ты знаешь про такую профессию - психолог?" "Да, я слышал.
Никогда не встречал. Их очень мало здесь. Очень мало". "Может психологи вам не особо нужны?"
"В городах они очень нужны. Но в деревне, Когда в семье умирает родственник, все жители провожают его
и проводит все время с семьей. И нет никого, кто бы оставался в стороне это время.
Никто никого не заставляет, просто
это так и все". Сотовые телефоны, автомобили и кока-кола не вытеснили уклад жизни
африканской деревни. Никто и никогда не сможет переделать Африку. Они по прежнему
соблюдают обычаи и имеют практически общинный срой, хотя теперь они ходят в одежде и
обычно знают хотя бы один европейский язык, не нужно слишком всматриваться, чтобы увидеть в них
первых людей с их естественной мудростью, мифологическим сознанием и бытием в настоящем моменте времени.
"Люди в деревне очень близки. Например в нашем языке нет слова "дядя" или "тетя" Дети моего младшего брата
называют меня "старший папа". Наш гид Гудвин, с которым мы отправимся на запад страны во второй части путешествия
попросил подкинуть его до Яунде. Он говорит по английски, так как родился и вырос в Баменде - англофонном городе
на севере страны. "Гудвин" - мое христианское имя. У меня есть еще два имени,
одно досталось от отца, другое от матери.
Водитель наш тоже с запада, но из франкофонного Фамбума. Это высокий могучий мужчина с длинной бородой,
в длинном платье,
с низким зычным голосом. Фиолетовое традиционное платье, мусульманская шапочка харизматично контрастирует с
современным интерьером
Лендкрузера. За окном вечер и мы едем вдоль экваториальных лесов, распускающихся во все стороны самыми
причудливыми формами жизни.
В Яунде нам необходимо попасть к поезду, идущему на север страны и поскольку мы опаздываем, а впереди пробки,
всерьез обсуждается возможность проезда на мотоциклах, водители
которых подрабатывают в качестве такси и могут провести сквозь пробки.
И все же опоздание египетского рейса Москва-Каир оказывается
критичным и нам приходится искать жилье в Яунде.
Яунде - официальная столица страны - большая деревня, значительно спокойнее своего собрата.
Дымящаяся, пряная улица, обращает к нам свои
ноздри - на бочках коптится тонкие куски говядины, свинины. На решетках над углями обугливается невыпотрошенная рыба, играет музыка в нескольких
барах в округе, как обычно на полную громкость, так что посетители орут во весь голос, чтобы слышать друг друга,
оглушительно хохочут заливают в черные глотки бутылки пива Кастель с яркожелтой этикеткой - еще один вечер прожит не зря.
Альбом: Путешествие по Камеруну 2009 - 2010
Утром я ловлю такси чтобы выкупить билеты на вокзале. "Сколько стоит доехать до вокзала?" "Могу я подсаживать других пассажиров?" Конечно, протестовать такому просто
глупо, и вот за 300 франков я получаю экскурсию по утренней жизни столицы. Люди, стоящие у обочины, поджидают такси, водитель замедляется,
проезжая мимо них и слушает район и цену которые они выкрикнут. Если и то и другое его устроит, он подает сигнал, что является приглашением в машину.
Официально здесь есть названия улиц, но по ним никто не ориентируется, используются названия перекрестков и различные известные ориентиры, типа администрации или министерств.
в машину подсаживаются различные люди, на
заднем сидении все время происходит
некоторое оживление. Публика в основном молодая,
девушки и юноши знакомятся, общаются и прощаются, а может
кто-то из из них знаком. Моя рука покоится в открытом окне, обвеваемая духом просыпающегося города.
Покупаю 4 сигареты на сто франков, те самые что я курил порой здесь 2 года назад. "Фин руж". несколько бездельников за моей спиной переговариваются вполголоса -
"белый курит фин, вот это да!".
Улица города - бесконечная торговля - самый простой и понятный способ зарабатывания денег. Сигареты, виски в пакетиках, вода, пакетики с соком "биссап", запчасти для мотоциклов, конфеты,
нарезанные ананасы и папая, кредит для мобильников, сэндвичи с паштетом и шоколадным маслом - проще сказать чего здесь нет на многочисленных, топорно сбитых прилавках,
иногда на ящиках, в маленьких будках, на старых бочках. Те, кто поленились притащить бочку, ходят по улицам, предлагая трусы, туфли, шляпы, бананы.
В поезде напротив меня сидит высокий, худой мужчина в длинном белом платье, с точеными чертами лица, лет 40-45 - типичный
представитель народа фульбе. Эти воинственные мусульмане в прошлом завоевали
весь север Камеруна и обосновались здесь, предпринимая агрессивные меры в процессе насильной исламизации местного населения. Исторически фульбе (их также называют фулани) - скотороводческие кочевые
племена. Язык фулани - официальный, доминирующий язык севера Камеруна и
популярный язык для большинства стран западной Африки. В определенный момент наш попутчик забирает коврик и уходит в тамбур для молитвы. Потом распаковывает промасленную бумагу и начинает поедать
тонко нарезанное копченое филе, приглашая нас и другого спутника присоединится к трапезе. он радостно посмеивается, когда видит как белый с аппетитом жует его угощение.
Яркие цветные платья наших спутников по поезду подобны драгоценностям на черном бархате. Вряд ли белым девушкам пошли бы такие пестрые цвета и совершенно абстрактные фигуры плавающих форм,
напоминающих картины, возникающие в опьяненном галлюциногенами мозгу. Поезд проходит по мелким деревням, уже темно, но это не мешает оживленной торговле
на остановках. Здесь закупаются оптом, видимо между городами деревни живут особенно бедно и потому
предлагают самые низкие цены. Скоро вагон заполняется ароматами папая, бананов, ананасов и маниока -
крахмалистого вареного корнеплода - хлеб и каша местного населения. Люди закупаются действительно
по серьезному - мешки заполняются по фруктами и овощами по 15-20 кг. Мы предлагаем маниок нашему соседу фульбе и он с
принимает угощение с просветлевшим лицом, улыбается и кивает. Он разворачивает шнурок, оплетающий эту крахмальную колбасу, освобождает ее от листа и начинает ковырятся своими длинными темными пальцами
в белой клейкой массе пресного корня. Женщина в желто-синем платье на красном кресле. Торговец
комиксами, проходящий через вагон и шипящий "тссс", чтобы привлечь внимание
к своей продукции. Ночной воздух экваториальных лесов, доносящийся сквозь открытые окна. Горы ананасов и бананов на полу вагона.
Дремлющая публика в покачивающемся вагоне. Стараясь хоть как то устаканить свой быт в красном кресле, я погружаюсь в прерывистый неглубокий сон, просыпаясь то и дело ночью чтобы проверить наши чемоданы.
Утром одна из женщин решила помыть фрукты из бутылки в открытом окне. Естественно, вся вода влетает в следующее
по ходу окно. Обрызганный мужчина кисло смотрит на попутчицу, а та начинает хихикать.
Фульбе напротив перебирает четки, поджав одну ногу под себя и смотрит в окно. Минуту назад он вернулся с
утренней молитвы.
Мы приезжаем в центр страны - Нгаундере - на следующий день. Климат здесь уже субэкваториальный - нет
влажных лесов, напротив - длинные поля засушливой травы, преобладают охристые цвета. СОлнечно и жарко. Зима.
Наш гид Чарльз, улыбчивый невысокий парень рассказывает нам о традициях этих мест. Здесь есть христиане,
мусульмане и анимисты, у каждого религиозного сообщества свои традиции. Например у мусульман - многоженство,
а у анимистов - распространены оба вида полигамии, то есть женщина также может иметь двух мужей из разных деревень,
жить какое-то время у одного, какое-то время у другого, если в обоих семьях есть дети,
что чаще всего конечно именно так. Он рассказывает много, о многом расспрашивал я его и упомяну об этом,
когда будет больше времени.
В Маруа, куда отвозит нас микроавтобус, мы встречаемся с швейцарской парой, которые помогают оганизовывать
северную часть поездки. Они с интересом слушают про мои прошлые поездки по африке и подводят итог -
"вы подхватили
вирус - вирус Африки!" Сами они живут здесь уже 25 лет - в Камеруне, до этого в Кот дИвуаре.
Они возрастные, крепкие люди, остающиеся почти по-детски романтично влюбленными в Африку.
Я заказываю Кастель, и швейцарец радостно кивает - "Он
не похож на любителя "33" - победно кричит он официантке. В камеруне все любители пива (а это почти все население)
делятся на приверженцев одного из двух сортов - "33" никогда мне не нравился.
Утром следующего дня мы посещаем кооператив по выделке кожи, расположенный здесь в Маруа.
Ямы, вырытые в земле,
наполнены жидкостью, в состав которой помимо воды входит птичий помет, акация и некий цветок.
В этом зловонном месиве
работают нищего вида люди, облепленные мухами. После двух дней обработки этой жидкостью с шкуры достаточно легко
можно соскоблить шерсть, после чего кожа натирается различными составами натурального происхождения, для
придания ей эластичности, а также цвета.
Есть кожа трех цветов - натурального (бежевого), красного и черного. Черная кожа - наиболее дорогостоящая.
Пигмент приготовляется из листьев
банана, настаивающихся на масле и коре дерева в течении двух дней. Затем этим раствором натирают кожу.
Красный лак приготовляется из красной глины
с водой и некоторым количеством алкоголя. Потом, если повезет, в какой-то момент на старом мотоцикле
приедет человек из деревни неподалеку и купит
готовую кожу, чтобы сделать из нее обувь или сумки. разница между шкурой и готовой кожей состовляет от
1500 до 2500 франков (100-170р.). Выделка
кожи - одна из наимение оплачиваемых работ в стране. Деньги в кооперативе делятся поровну между рабочими.
Шеф, конечно, зарабатывает больше. Управление
кооперативом - дело семейное, дед, отец нынешнего шефа занимались тем же делом. Зарплата простого рабочего
здесь составляет 30-40.000 франков в месяц - 2000-2650 р.
Мы едем мимо пасторальных деревень, жители которых выращивают просо. Просо -
самый популярный злак на севере страны. Чарльз рассказывает, что злак этот
бывает двух видов - один любит воду и не может расти во влажный сезон, а второй вид
растет от ветра, и влага его убивает. Вот так справляются с чередованием сухого и дождливого сезона.
Дети деревень провожают нас взглядами, машут руками, бегут за машиной и кричат все что знают по французски -
"Кадо!" (подарок!), "Бик!" (ручка), "БонЖур!" (добрый день) и даже "Бон Анне!"
(С новым годом!). "Почему они желают нового года в середине декабря?" "они не знают, как вас приветствовать,
и поэтому кричат то единственное французское высказывание, что им знакомо". Те, кто не успевают вспомнить
ничего из перечисленного, вопят просто "Насара!" - что на фулани означает "белый!".
Навстречу нам по шоссе идет человек, ведущий на привязи несколько собак. "Видишь этого человека?
Он ест собак. Сейчас он ведет их продавать в ту деревню, которую мы проезжали.
Некоторые анимисты здесь очень любят собак - это настоящий деликатес для них." "Все тут едят собак?"
"Нет, лишь некоторые. народ майо плато в основном едят собак". я посмотрел вслед удаляющемуся собаководу.
Он шествовал вдоль сухой пыльной дороги ведя своих собак, как ни в чем не бывало. Знойные желтые поля
проса простирались до горизонта. Теплый ветер поднимал пыль с дороги.
Мы прибываем в деревню Мага, где встречаются чадцы и камерунцы для ведения торговли. На реке Логоне царит
оживленная торговля. Я вылезаю из машины и ловлю на себе настороженные взоры толпы. Чтобы снизить напряженность,
я отправляюсь в самую гущу и приветствую всех присутствующих, спрашивая из Чада ли они. В основном вокруг
камерунцы, которые начинают очень нервничать,
когда я достаю камеру. Они кричат, чтобы я не снимал их. "Я не вас снимаю, я снимаю реку, хорошо?"
Меня какое-то время пытаются развести на подаяние, но я перевожу тему, спрашивая есть ли
кто-нибудь здесь из Чада. Мой интерес к Чаду воспринят с удивлением но позитивно и все вокруг наперебой начинают
подыскивать мне представителей этого государства. Чадцев, выраженных мусульман, на самом деле несложно
отличить в толпе. Их головы замотаны в тряпки, на лице часто
сохранена растительность. "Вот, вот! вот он из Чада!" Меня подводят к человеку в белом платке.
"Здраствуйте месье" -
говорю я и киваю уважительно, смотря в его выпуклые желтоватые глаза. Он улыбается и кивает в ответ.
Вокруг все радостно смеются моему непонятному предпочтению этих людей. Лед растаял.
"У вас идет торговля друг с другом?" "Да, вон чадская деревня. Оттуда приплывают лодки, мы торгуем с ними".
"А это Логоне?" "Да это река Логоне, а там озеро Мага". Вытянутые красивые лодки стоят вдоль берега,
нагруженные товаром. В основном это просо, зеленое и красное. тут и там оно рассыпано на ткани площадью
4-5 кв.м.
Мешки килограмм по 50 грузятся в древний пучеглазый и насквозь ржавый пикап Пежо.
После это 9-10 человек расталкивают машину и запрыгивают в кузов на гору из пары десятков мешков.
Машина, осевшая вдвое ниже обычного своего состояния, тяжело переваливаясь через ухабы, проделывает свой путь
в знойной
засушливой зиме.
Мы подъезжаем к древнему жилому комплексу. Пять домов, имеющие форму артилерийских снарядов, устремленных
в небо, объединены забором в единое пространство.
Альбом: Путешествие по Камеруну 2009 - 2010
автор фото Сергей Потапов
В центре высится огромный котел. Здесь жила семья племени
Музгум, состоящая из мужчины, его двух жен
и детей. Дома покрыты психоделическими барельефами. Осталось еще некоторое количество выцветшей краски.
Строительство всего комплекса занимает порядка 3-4 лет. Сейчас Музгум такого себе позволить не могут и сроят
дома попроще, хотя ареал обитания за собой сохранили.
Нам рассказывают про быт этой семьи, про то, как они питались, защищались от врагов, растили детей. На щеках
местного гида длинные продольные шрамы - у ряда племен шрамирование - часть ритуального украшения тела.
Со временем выложу видео из этого места.
Рынок в Пуссе - событие, проиходящее каждый вторник, которое все хотят встретить подобающим образом.
Я вдруг оказываюсь посреди невероятного африканского карнавала. Только здесь понимаешь, что такое Цвет -
тот цвет, что пишет Ван Гог - это процесс, происходящий сейчас наяву.
Буйство мощных открытых цветов, многие из которых я просто вижу впервые, плотная масса экзотики,
татуированные лица женщин фульбе, шрамированные лица музгум, всевозможные фрукты, табак, пряности, злаки -
и все это на первобытных прилавках - на земле, под навесами из пальмовых листьев,
положенных на связанные покосившиеся каркасы из веток. Я нахожу сразу два вида ореха кола -
белый и красный. Этот природный психический стимулятор популярен в западной африке.
Мы покупаем добрую горсть у мальчишек, которые смотрят на нас пораженно. Видно они думали,
что былые питаются долларами и ноутбуками. Еще надо найти нюхательный табак. Кто-то из увязавшейся за нами
стаи вызывается найти то, что нам нужно и приводит нас на другой конец рынка, где старуха, не говорящая по
французски, ругаясь с товарками, отпускает нам грам 50 зелья в баночку из-под
крема. минут 20-30 пребывания на рынке равны половине жизни. Кажется, я несколько
помешался в рассудке и резко навалилась усталость.
Вечером мы проезжаем через парк Ваза, расположенный на самом севере страны.
Здесь два года назад мы с друзьями и старым черным охотником гнались за мигрирующими слонами.
Ваза - одно из моих любимых мест в Африке. Тут саванна и полусаванна - плоские желтые поля травы,
редкие зонтичные деревья с плоской кроной, небольшие озера, пыльные дороги, пряные ветры. Ощущается
одновременно умиротворение и ожидание чуда встречи с дикой природой сахеля. Мы встречаем закат на крыше автобуса
и приезжаем в
отель, где нас ждет
великолепное французское вино и ужин на терассе с видом на остывающую саванну под мириадами звезд.
Но мне трудно успокоитя на этом и я отправляюсь искать место, где я впервые ночевал в Камеруне
2 года назад, а также уютный бар, где тогда же мы провели полдня в полудремотном бдении над бутылками холодного
кастеля, а вечером смотрели футбол "франция-украина"
в компании наших темнокожих товарищей. Группа решает составить мне компанию.
Я сообщаю нашему гиду Чарльзу о своих намерениях и он вдруг говорит, что не стоит нам дескать гулять тут.
"Как так не стоит? А что такого? Здесь плохие люди?" "Нет, все нормально" "Ну тогда мы пойдем" "Не стоит".
Хитрый малый очень уклончив.
"Чарльз, это опасно?" "Нет, нет, все нормально. Я схожу с вами, вы мои клиенты" "В этом нет необходимости.
То есть если ты хочешь - велком, но в безопасности этих мест я уверен" Он вдруг соглашается
и говорит что тогда пойдет спать. Мы прощаемся и желаем спокойной ночи. Мы проходим пару километров
вдоль гудящей деревни,
ведя хмельные беседы. Бара я не увидел. Выходя из деревни в области как раз того места,
где мы когда-то расставлялись на ночевку, мы были остановлены полицейским. Он
осведомляется о нас и очень рад слышать, что мы из советского союза.
Мы беседуем и вдруг из тьмы кристализуется наш Чарльз. Смущенно улыбаясь и
не смотря на нас, он подходит к полицейскому.
"У нас все нормально" - говорю я ему. Он выясняет, что полицейский вполне приветлив, а потом, что он его
родственник, представитель народа Капсики, с гор Мандара. Мы поговорили немного со стражем порядка, и
пошли дальше. Я смеюсь и хлопаю Чарльза по спине. "Умник! Ты зачем за нами пошел? Шел бы уж рядом тогда,
зачем ты прятался?" Он улыбается. "Вы мои клиенты, моя группа, я не мог вас оставить" "А что же все-таки
могло случится здесь, на севере? Это же не Дуала. Здесь спокойно. Правда?" "Да, здесь спокойно". Не раскалывается.
"Я никогда бы не стал разгуливать ночью по Дуале или Яунде. Но что может случится здесь?
Ты чего-то не договариваешь?" Он отмалчивается, но я упрям. "Много воров и плохих людей в больших городах.
А в Ваза?" "Здесь к вам могут подойти, начать приставать со всякими глупыми вещами.
Если они увидят,
что вы одни, они могут вам надоедать". "Но может ли случится что-то плохое?". Он помолчал и остановился.
"Я объясню тебе"- он переходит на французский. Нету такого города, нету такой деревни, где бы не было плохих
людей. Воры живут везде.
В городе они умнее, в деревне глупее. Но они они есть везде. Плохие люди в деревне не могут воровать, так
как здесь все знают друг друга в лицо и воровство не в почете. Поэтому они не умеют делать это хорошо. Но если они увидят белых,
которых никто не знает и никто не заметит, если они вдруг исчезнут, в голову им могут придти разные мысли.
Например, они могут напасть на вас только чтобы забрать обувь и одежду. Но если рядом будет черный,
который говорит на их языке, может запомнить их в лицо, может поговорить с ними - тогда вам ничего не угрожает".
"Я ездил по Африке четыре месяца и спал в палатке, мы путешествовали втроем, и
все трое были белые. Мы брали гида всего лишь дважды, оба раза только в национальных парках. С нами
случилась только одно плохое проишествие. И это было в Дуале. Считаешь нам повезло?" Он кивает.
"Меня тоже ограбили один раз - это
было в Яунде. Трое парней поймали меня, заломили мне руки и обчистили. Но я запомнил лицо одного из них и, смешавшись с толпой, преследовал его около двух часов пока он ходил по городу. Я увидел в какой
квартал он заходит и вызвал полицию. В итоге их нашли, их посадили на некоторое время
в тюрьму и заставили заплатить по 200 000 франков". "Да, я бы вряд ли смог смешатся с толпой,
с моей белой мордой" - смеюсь я. Я рассказал ему про историю, которая случилась когда-то с нами
в Дуале (ее прочесть на www.afrotravel.ru, в разделе "Дороги Африки. Записки. Камерун").
"Думаю Баффана (так звали гавного
в дуалинской шайке) выпустили из тюрьмы в тот же день". Чарльз засмеялся "Конечно, им не на что кормить его там".
"А ты его знаешь?" почему-то решил спросить я. "Да" ответил тот спокойно. "Неужели? В лицо?" "Да, я знаю Баффана, знаю его в лицо. Последний раз я
видел его 3 месяца назад". Вот что значет коллективизм. Парень, который живет в деревне на севере страны, знает
какого-то жулика из города-миллионника на юге.
"А твой друг, которого ограбили, пойдет ли он теперь в Камерун?" "Пока не ездил, но думаю, если бы была
возможность, поехал бы с удовольствием. Он не держит зла на Баффана, Дуалу или Камерун.
Эта история сделала его мудрее" Говоря это, я понимаю что вступаю на новый уровень разговора,
который может вскрыть разность ментальностей европейца и африканца.
Я постарался объяснить, каким образом такая плохая ситуация может позитивно повлиять на человека.
"Но теперь он будет осторожнее если приедет в Камерун, да?" "Наверно". И до сих пор я гадаю, понял ли
меня Чарльз.
"Ты женат" - спросил он меня. "У меня есть подруга, но нет, я не женат. А ты?" "Я женат.
У меня двое детей, и я живу в отдельном доме". Странно, этому небольшому человеку на вид лет 20.
"Мне 29 лет"- он уловил мой немой вопрос и посмеялся. Уже не в первый раз я замечаю, что возраст черным скрыть легче.
"У нас в России жить в отдельной квартире недешево. Люди могут расплачиваться десять лет за небольшую квартиру"
Когда он услышал, сколько может стоить жилье, он был в ужасе. "А у нас это почти ничего не стоит".
Мы поговорили еще немного и разошлись.
На следующий день в национальном парке мы посадили
гида, предоставленного парком в машину и поехали на фотоохоту.
После 5 зверя, не замеченного этим человеком, я решаю дать ему колы,
чтобы он немного проснулся, что приводит в веселье Чарльза,
смекнувшего причину моих намерений. Если темнокожего что-то веселит, он смеется негромко но долго и непосредственно, всем телом переживая смех.
В центре парка я встречаю старого гида, с которым мы 2 года назад в этом парке преследовали слонов. Этот человек очень сильно отличается от всех
стариков, которых можно встретить в Африке. Еще при первой нашей встрече мне показалось, что он принадлежит к племени, которого уже не существует - глубоко посаженые внимательные глаза,
звериные черты лица, узкий длинный череп, сильные челюсти и тонкое ловкое тело - первобытный охотник и шаман в одном лице. Сейчас его черты словно стали еще более выраженными. Я остановил машину и
выпрыгнул ему навстречу. Он сразу узнал меня и заулыбался. Мы крепко пожали руки и до того как я начал говорить некоторое время продолжалась та молчаливая беседа, которая выражает все, что сейчас будет сказано.
Я напомнил ему как мы гнались по саванне и лесу за мигрирующими слонами, которых он выследил.
Он не слишком хорошо знал французский, но его мимика и жесты были более
чем красноречивы. "он говорит, что помнит тебя и очень хорошо знает" - переводит Чарльз с Фулани. В этот момент у меня снова
возникает иррациональное ощущение, что он действительно хорошо знает меня, знает изнутри,
черпая эти знания из глубин своего черного бессознательного.
Бескрайняя саванна, сухие ветры, пыль севера Камеруна приводит нас в горы Мандара.
Космический рельеф растет из долин, усыпанных деревнями. Чарльз заметно развесиился - деревня Румсики - его родина. Он с упоением рассказывает нам о каждом дереве.
В Румсики господствует анимизм - идолопоклонство. Здесь сидит дед, к которому молодые могут придти за советом если в семье разлад. в выемках в этом камне растирают просо в муку.
Здесь, на большом камне установлены четыре маленьких - у человека похороненного здесь, было четыре ребенка. Здесь живут жены и дети человека, умершего несколько лет тому назад - одно недостроенное здание ждет установки крыши.
Чарльз говорит, что старший сын достраивает это здание, возведением которого начал заниматься его отец. Когда он закончит его? Закончит ли? Долгим взглядом нас провожает хромая вдова - самая юная из жен покойного хозяина.
Пройдя по узким, похожим на коридоры, улочкам мы, пригибая головы входим в тесный дворик престарелого жителя деревни.
Сидя на земле поджав ноги, старец поднимает на нас свой взгляд мутножелтых глаз и едва приподнимает иссушеную руку
в знак приветствия. Перед ним разбитый пополам в поперечнике котел, заполненный песком. Это гадатель. Он видит будущее. Чарльз пускает по кругу сосуд. Я заглядываю вовнутрь -
несколько мокрых крабов перебирают клешнями в полутьме на дне. "Он слушает ваш вопрос и задает его крабам. Потом они отвечают. Нижняя половина разбитого котла заполнена песком, из которого торчат
несколько плоских камней. Каждый камень - послание. Каждому камню присвоено определенное послание, подробнее -
в видео, которое я размещу позднее. Кто хочет задать свой вопрос? Молчание. Решится непросто. Я не хочу знать будущее, чтобы не обидеть прорицателя, говорю, что моя вера не позволяет этих практик.
Один из нас задает свой вопрос. Престарелый колдун внимательно смотрит на него - старую, похожую на кору дерева кожу прорезает точный быстрый взгляд, затем плюет на пальцы, вскидывает руку, сбрасывает ее, потом шепчется с крабом,
запускает его в разбитый горшок, накрытый верхней половинкой, и воцаряется тугое, тягостное молчание. Выждав, старик поднимает верхнюю половинку и наблюдает за камнями, которые переворошил краб.
Оглядев все пространство, по которому бродило членистоногое, он заговорил. Скрипучий каркающий голос, незнакомые слова, вдруг он хватает свой посох и энергично колотит им
о землю несколько раз, приговаривая свои пророчества. "У тебя нет никаких проблем. Ты будешь жить до старости, а когда ты станешь старым человеком и не сможешь ходить, ты можешь взять палку и опираться на нее".
Я перевожу группе предсказание. Напряжение прорезается следующим вопросом, и сцена повторяется.
Некоторое время спустя мы выходим. Я выхожу
последним, и чувствую, что не могу просто так уйти. "Чарльз, скажи ему, что я уважаю его дар, просто моя
вера не позволяет мне слушать предсказания" Какая вера? Почему я
не задал свой вопрос? Чарльз переводит на фулани мои слова. И старик поднимает на меня свой пронзительный взгляд. Я подхожу и жму человеку руку. Он берет ее в свои дряхлые руки и бережно
потряхивает. "Он говорит, что все в порядке, он это понимает. Но в любом случае, ты не должен переживать по поводу любых пророчеств, как хороших так и плохих". Эти слова заставляют меня замереть на момент. Так я узнаю ответ на незаданный вопрос по поводу подлинности гадания - вопрос, которым я задавался во время других
предсказаний - имеет ли ценность то, что он говорит людям, или это лишь то, что они хотят слышать. Я чувствую что вдруг он забрался ко мне в душу и ответил там на один из самых древних моих вопросов.
"А местные часто ходят к этому человеку?" - спрашиваю я у Чарльза. "Конечно, очень часто. Это единственный гадатель в этом регионе, и один из известнейших колдунов Камеруна. К нему приходят со всех концов страны. Министр по туризму был у него дважды. Во второй раз он пришел, сказав, что все, что старец предсказал, сбылось". "А ты был у него?" "Я не был. Мои родители приходили к нему, не раз. Один раз, перед празднованием совершеннолетия моего брата, мой отец пришел
к нему и тогда крабы сказали, чтобы мой брат не танцевал на празднике, иначе он может получить увечье.
Отец наказал моему брату не танцевать, но он не послушался и когда он танцевал, один из музыкантов поранил его ногу". "Колдун очень старый. Что будет, когда он умрет?" "Он очень старый человек, ему больше 80 лет. Когда он умрет, один из его детей продолжит его дело. Он будет говорить с крабами". "Он назначил одного из своих детей наследником своего дела? Самого старшего?"
"Нет. Когда он умрет, крабы сами выберут предсказателя из числа его детей". "Но... он что, обучил всех детей предсказывать будущее?". Чарльз удивился вопросу. "Нет, он ничему их не обучал. Когда он умрет, крабы выберут, с кем они будут говорить. Они сами научат его. Они научат его во сне".
Несколько дней мы ездили по западу страны, где располагаются древние княжества под властью местного
правителя - Фона. После нескольких дней экскурсий мы остановились в городе
Баменда, третьим или четвертым по величине городом страны (после или до Баффусама). Несколько измотанные, мы бродили по городу, переходя от оживленных улиц к районам, где расцветала подлинно деревенская жизнь. С наступлением сумерек, изможденные, мы загружаемся в небольшую лавку по продаже музыки.
Я опускаюсь на стул перед прилавком. Долго я выбираю диски, которые парень ставит в свой проигрыватель. Старые, мускулистые динамики вынесены на улицу и играют на весь район. Напротив меня парень примерно моего возраста, в джинсовой куртке. Видно что он утомился за день, может на другой работе. Но здесь он отдыхает,
неторопливо переставляя диски, прокручивая дорожки на многочисленных устройствах воспроизведения. В темной лавке горит тусклая лампочка, играет музыка, настолько позитвная, настолько расслабленная, словно Африка никогда не знала голода и войны. В лавку вплывает подвыпивший подросток в длинной, не по размеру куртке, пританцовывая и раскачиваясь, подняв локти; в одной руке зажата сигарета, в другой подвешена
большая бутылка пива. Он подпевает песне и захлебываясь в алкогольном восторге выкрикивает что-то парню за прилавком. Тот лениво посмеивается и отвечает ему периодически на языке западного Камеруна - клокочущей смеси английского и древнего местного языка.
Я смотрю за ним, перекидываясь иногда словцом-другим, и вспоминаю, как я сам сижу дома с друзьями, веду расслабленные беседы ни о чем, меняю треки в центре. Также курю, пьянею, также лениво отвечаю. Я сижу на стуле, вытянув ноги, облокотившись, слушаю музыку... и вдруг ощущаю, что я не чувствую той разницы, призрак которой
постоянно присутствует в сознании. Я сидел здесь не как белый в черной лавке. Я был одним из них, молодых людей,
любящих музыку и выпивку. Перед моим мысленным взором проносились тысячи черных лиц, которые я встречал в своих
путешествиях и сейчас я не то чтобы знал, что цвет кожи не имеет значения - сами понятия черного и
белого словно растворились в сознании и на данный момент не существовали.
Я был в том месте, где заканчиваются ощущения различий и начинается свобода подлинного контакта с себе
подобным, там где я и другой объединены человеческим общим, забыв о постоянном поиске различий и особенностей.
Проехав на юг, сквозь города, городки и деревни, сквозь толпы торгующих на развязках и у постов подростков,
закидывающих в окна машины ананасы, маракуйя и маниок, мы выдохнули в курортном городе Лимбе на берегу океана. Я дописываю эту часть отчета на черном песчаном побережье у подножья вулкана Камерун. Темнозеленые экваториальные
леса, бескрайний океан, королевские креветки и мой барабан, который пел под моими ладонями по вечерам - начался экватор.