Мубарак Рамадан
Крайнюю группу в Марокко я провел в августе. Наше путешествие пришлось на священный месяц Рамадан. В этом посте немного про этот необычный для нас пост в этой стране, про товарищей, короткие и несколько хаотичные зарисовки из современной жизни исламского государства, в которой половина населения - потомки пиратов.
Облизывая сухие губы, марокканцы желают друг другу счастливого рамадана. Днем, точнее с середины ночи до заката всем, кто считает себя мусульманином, кроме детей, некоторых стариков, больных, беременных нельзя пить, есть, заниматься сексом, курить, врать и сквернословить. А также следует много молится, укреплять дух, подавать милостыню, кормить голодных, дистанцироваться от всех соблазнов и думать о вечном. А после захода солнца все ограничения снимаются. Двойная мораль.
«Дмитрий, - предупреждал меня мой товарищ Мустафа в июле, - будьте осторожны. Людям непросто в Рамадан и они не совсем адекватны. И Вам будет сложно в священный месяц»
13 августа я прилетел в Касабланку. Все как обычно - ночь до 7 утра на скамейке в аэропорту, благо это еще позже обычного - перевели время, теперь здесь еще на час все раньше. Разница с Питером - 4 часа. Мой выигрыш, а точнее, мой аванс на ближайшие 2 с лишним недели.
С утра сажусь в поезд. Вокзал тут находится прямо под аэропортом. Сперва поезд идет от аэропорта да города. Он делает остановку на Каса Вояжер - «касса для путешественников». Я схожу с перрона. Здесь у меня почти 2 часа до поезда в Марракеш. Голод и жажда. Тут начинается мое познание Рамадана На улицах таверны, кофейные закрыты.
Я иду по просторным, светлым улицам Касабланки. Высокие современные здания, приятное, нежаркое утро, свежий морской воздух и абсолютно вымершие улицы.
Альбом: я август
Суббота, 8 утра, священный месяц. Ни одной лавки, ни одного кафе - везде только старые, железные жалюзи, на которых зачастую красуется надпись «Raja» - футбольный клуб города. Найти еду и воду здесь сейчас сродни заданию в Форте Баярд.
Альбом: я август
После некоторых, весьма страстных поисков нахожу одну заправку с захудалым киоском, в котором на прищепках к ржавым гвоздям в стенах прикреплены пакетики с чипсами, печеньем и вафлями. Заправщик медленно отрывается от пластикового табурета на стоянке и подходит в “kiosque”. «Сколько?» «3 дирхама» - сердито отвечает работник. В холодильнике царит бутылка колы - 5 дирхамов. Заправщик посмотрел на меня как охотник на дикого зверя, когда я впился зубами в целлофан, отделяющий меня от моего завтрака. Я выхожу из помещения, и с преступным ликованием раздеваю свои вафли, набрасываюсь на них аки лев рыкающий, заглатываю сладкими глотками холодную колу.
Альбом: я август
Нищие спят на улицах, под стенами мечетей, на скамейках в скверах, у помоек. Типичная картина для этого мегаполиса - города успеха и разрушенных надежд. Каждый день в Касу приезжают жители государства в погоне за марокканской мечтой. Единицы вскоре пересаживаются на дорогие глянцевые машины, женятся, рожают детей, посылают их в Европу и обретают то, что здесь принято считать счастьем... остальные заканчивают на улице.
Альбом: я август
Касабланка. Современные деловые высотки, очаровательно ветхие колониальные постройки, бедные многоквартирные муравейники. Из самого немарокканского города страны на быстром, удобном поезде я переношусь в столицу юга - прославленный Марракеш. Здесь я живу в спокойном и уютном спальном районе Массира. Я приезжаю в свой родной двор. Здесь стоит мой микроавтобус. В июле я начал его красить, когда узнал, что больше колесить по Марокко на нем мне не придется - таможеня не дает ездить на иностранных номерах более полугода. Теперь это лишь моя база в Марракеше. Встречают друзья - консьерж двора Хассан, его сыновья - Абдеррахим, Хазетин, Абдулла, мой безработный приятель Фессал, Саид, хозяин гончарной фабрики, работник отеля Фукольт Мустафа.
Альбом: я август
Абдеррахим, младший сын Хассана. Единственный представитель мужского пола, не соблюдающий пост - игрив и весел. Юный отрок осваивает двухколесный транспорт. С разгона врезаясь в мой микроавтобус, он победно кричит: "Димитри-и-и-й!" и заливается смехом
Альбом: мои фото из гончарных. Июнь 2010
Саид, хозяин гончарных на окраине города. Этот тип по своему буйному, страстному характеру напоминает мне МакМерфи из «над кукушкиным гнездом» К. Кизи.
Альбом: друзья мои бредут по жизни
Смиренный и достойный товарищ - Хассан, работает консьержем во дворе, живет в крохотной комнате с женой, тремя детьми и телевизором. Философ.
Альбом: друзья мои бредут по жизни
Слегка юродивый бездельник, мой партнер по вылазкам в подлинный Марракеш, свой в каждом дворе, любитель всего вредного и страстный почитатель шикарной жизни, рекомендую, мсье Фессал
Вид у мужчин усталый. Жарко. Мы обмениваемся новостями, с их стороны это в основном вздохи по поводу Рамадана. Хассан мало говорит по-французски, считая, что он может вполне изъясняться со мной по-арабски, раз я почти живу в Марокко. Фессал, полусознательный парень, похожий на юродивого, неплохо общается, но плоховато соображает из-за постоянного курения гашиша. Самый интеллектуальный товарищ здесь - хозяин фабрики Саид. Его мать и отец - выходцы из Рифа - области на севере Марокко. Сам он родился в Марракеше. Дед с детства говорил с ним по-французски, после он жил некоторое время во Франции, что сформировало его близкий к европейскому уклад сознания. Это пассионарный, харизматичный и не совсем простой человек, пьющий, искушенный в разнообразных удовольствиях. Такого Достоевский назвал бы «сладострастником». Мне вспоминается эпизод, произошедший пару месяцев назад.
Мы сидим на фабрике поздней ночью- среди остывающих печей, под звездами. Пьяный от марокканской анисовки Саид во весь голос переводит мне песню, которая трещит из динамика: мужчина поет женщине - "если ты будешь вести себя как рыба, я обложу тебя овощами, посолю, поджарю и съем". Саид рассказывает кого он в своей жизни познал - перечислял национальности, похвастался, что в молодости и в мужчинах знавал толк, когда жил в Европе, потом что у него какая-то принцесса Брунея жила неделю и сохла по нему. Насладившись своими историями, он срывает майку, вскакивает и принимается танцевать, покачивая бедрами и практически залезая на Хассана, который сидел себе тихо в углу и никого не трогал. Хасан только улыбается, а потом - когда живот этого бонвивана закрутился прямо у его носа, молвит тихо так, рассудительно, обращаясь ко мне - "Мьсе Дмитрий, это мьсе Саид, рекомендую"
Теперь от этого веселья нет и следа, Саид печально смотрит на меня потускневшими глазами. «Сегодня вечером ты будешь пить?» - спрашиваю его. «Нет. Нету выпивки. В Рамадан ее продают только европейцам, причем требуют паспорт». «А если бы выпивка была, ты бы выпил?» - на этот раз я не привез бутылку водки, как я делаю обычно. «Нет» - грустно, но твердо заявляет он. «И даже после Рамадана я надеюсь, что брошу все это дело». «Почему?» «В день у меня уходит на выпивку и сигареты минимум 100 дирхамов. Значит в месяц - 3000. А денег нет вообще. В последнее время у меня почти нет клиентов. С тремя детьми и женой чтобы прожить хоть как-то мне нужно как минимум 1000 евро в месяц. Это затянув пояс, не позволяя себе ничего. У меня едва 500. Я просто не могу себе позволить пить».
Я пью минералку из большой бутылки. Фессал выхватывает ее из моих рук и, заткнув пальцем горлышко, изображает, что пьет, чем очень веселит своих друзей. «Ах, как хорошо!» - восклицает он после и все смеются. «У него голова барана» - говорят мне остальные. «Он не соблюдает Рамадан». И это правда. В середине дня Фессал подсаживается ко мне в машину, где на задних рядах я организовал стол, сложив часть сидений. Прикрыв тонированную дверь и воровато поглядывая по сторонам, Фессал закуривает. «А что бывает, если кто-то ест, пьет или курит на улице?» «Никто так не делает. Но если вдруг кто-нибудь так поступит, люди могут обозлится, ну то есть если это марокканец. В покое его не оставят. В лучшем случае к нему подойдут и потребуют скрыться и с глаз других людей. Это оскорбительно» - отвечает Фессал. Выпросив у меня вторую сигарету, он кладет ее за ухо.
Остается около получаса. Мой товарищ предлагает пройтись. На улицах чувствуется оживленное напряжение, напоминающее состояние организма перед грозой.
Из кафе, ресторанов поднимается дым, оживленная стряпня. Горожане сидят за столами - стаканы полны, тарелки ломятся, в пепельнице лежит свежая сигарета. Несколько отсутствующим взглядом люди смотрят на свой стол, ожидая столь желанного момента. Передо мной разворачивается почти театральное действо. Фотографировать я не решился. Мы проходим вдоль основного проспекта и заворачиваем за угол. Огибаем большую мечеть. На парапете сидят двое, перед ними на газете разложены хлеб, финики, стоит бутылка воды. Я встречаюсь глазами с одним из них. Голодные, глубокие зрачки смотрят в меня исподлобья. В этот момент раздается протяжный, заунывный клич муэдзина и почти сразу вслед за ним начинает реветь сирена. Человек кивает нам - «Мубарак Рамадан» - Фессал кланяется в ответ. «Вот оно!» - произносит он тихо. Мы проходим дальше, люди окликают нас, мой спутник оборачивается и протягивает руку, в которую падает пригоршня фиников. «Шукран». Я надкусываю финик, причащаясь к действу. Фессал с победным видом извлекает из-за уха сигарету: «Вуаля» - и закуривает. Мы проходим дальше, весь квартал ожил, разрядился, машины проносятся мимо нас, люди спешат в знакомое кафе. Проезжает велосипедист в длинной робе с сигаретой в зубах и просит Фессала прикурить. Тот торопливо и почтительно, охраняя ладонями пламя, прикуривает сигарету и, пожелав счастливого Рамадана, мы продолжаем свой путь.
Мы возвращаемся в наш двор. Хассан вынес в сквер пару одеял и ковер и собрал нехитрый "стол" - несколько мисок бобовой хариры, финики, хлеб, оливки, оливковое масло, медовые спирали, инжир и бутылку лимонада.
Альбом: я август
Все очень просто, но друзья мои взирают на убранство с вожделением. Хассан благосклонно улыбается. Мы садимся за трапезу. Просветленные, освобожденные лица мужчин сияют.
В середине путешествия, в день, который приходился также на середину Рамадана я взялся держать пост. Я сделал это по нескольким причинам. Во-первых, многие марроканцы бравировали постом, что мне порядком поднадоело. Они хуже работали, ссылаясь на тяготы своего положения, часто с укором, словно это я установил их порядки. Когда я велел помочь дамам с чемоданами, хозяин отеля с обидой и горьким сарказмом молвил: «очень заботливо, Дмитрий, вы устали? Мы полдня уже не пьем и не едим, а вы значит, сумки не можете отнести? Как это мило!» - и он заковылял звать своих людей. Мне нужно было войти в их положение хотя бы на день, чтобы понять и прочувствовать отчасти их жизнь в этот месяц. Конечно, я не собирался идти в мечеть, молиться, подавать - и в этом мой пост был не полным соблюдением законов. Но приблизится к пониманию того, что испытывает плоть, я мог себе позволить. Первый день считается самым тяжелым.
Я просыпаюсь около 8 и с проклятьем вспоминаю, что собирался пить до 3 ночи. Именно с этого часа начинается новый день поста. Последний раз я пил воду около полуночи. Терраса в деревне Имсуан, позади одна из самых жарких ночей, рядом со мной стоит бутылка воды, впереди день работы, дорога, переговоры… Скрепив сердце, я начинаю день.
Отсутствие завтрака я перенес относительно легко, вовремя остановив себя от рефлекторного глотка предложенного швепса, а также от первых жалоб на жажду, не менее импульсивно возникших в голове.
Пляж, серфинг, сборы и вот мы едем в автобусе, и я уже хвастаюсь водителю, что соблюдаю Рамадан. В середине обсуждения понимаю, что я все же вступил на «путь гордыни». Что заставило?
Прибываем в Эссауэйру около двух часов дня, размещаемся в отеле. Я несу сумки уставших участниц на четвертый этаж. «Это все курение!» с улыбкой отмечает служащий отеля. «Это все ваш Рамадан!» «Вы соблюдаете Рамадан! Похвально! Вот это да! Тогда понятно, почему вы еле ноги волочите» Я вновь, забывшись, прихвастнул. Справиться с этим, пожалуй, сложнее, чем с жаждой. Легко оправдываться тем, что тебе тяжело.
Я брожу с людьми по городу, глотая редкую слюну, чтобы смочить горло. Показывая город, я осознаю, что немного теряю связь с реальностью, и все происходящее отодвигается на второй план, будто я смотрю на мир сквозь пыльные очки. Около четырех дня, сориентировав людей в городе, я отправляюсь в отель. Решив свои вопросы, я опускаюсь на кушетку перед фонтаном и забываюсь на полтора часа неровным болезненным сном. Просыпаюсь я около шести с небольшой температурой и невыносимой жаждой. Голод едва ощущается, где-то на периферии сознания. Умывшись в фонтане, я отправляюсь с группой на вечерний променад.
Теперь я наконец начинаю пожинать плоды своего эксперимента. У телег с финиками толпится народ. Продираясь через людей, я покупаю себе пару горстей липкой ягоды. На потайных улицах Эссы нету туристов. Крохотные - на три стола! - убогие столовые, мерцающие стаканами сквозь закопченные окна, принимают посетителей. Бедные, ветхие старики в остроконечных капюшонах, с пронзительным взором сидят над тарелкой супа, стаканом мутноватого чая и лепешкой подгорелого хлеба. Грязный кафель со сложным орнаментом. Человек в уличном фонтане моет ступни. Дождавшись своей очереди, я наклоняюсь над струей и омываю инжир и финики. Старцы, сидящие вдоль стен, переговариваются, глядя на меня, и одобрительно кивают. Для них очевидно, что перед ними европеец, соблюдающий Рамадан, ждущий вечернего нам аза, подготавливающий трапезу. Я преисполняюсь неуместной гордостью, которую недавно презирал в марокканцах.
Лавки торопливо закрываются, я едва успеваю купить бутылку холодного лимонада. Я иду с несколькими участниками группы вдоль длинных стен медины. В воздухе снова напряженное ожидание, не суета, а скрытое движение. Мы заходим в парк, я осознаю что силы мои на исходе. Несколько бездомных нищих расположили свой фуршет на старом одеяле. Они ждут, возлегая вокруг более чем скромного ужина. Я смотрю на них и ощущаю если не единение, то значительное сокращение дистанции между нами и внутри у меня сжимается какая-то пружина. Через несколько мгновений раздается призыв муэдзина и за ним сирена. 19-15. Немного подождав, я преувеличенно неторопливо, не без усилия вскрываю лимонад и делаю несколько глотков.
Пролог. Я так и не смог нормально поесть в тот вечер. Пил также немного. Ночь почти не спал, мечась по кровати на террасе. Прерывистые сны то были похожи на грезы, то оборачивались кошмаром. Проснулся я с несколько повышенной температурой (возможно, просто совпадение), которая, впрочем, скоро стабилизировалась. В течение двух дней курить не хотелось, аппетита не было, в голове было много красивых мыслей, дух был смирен, на сердце тепло, все мое существо в эти два дня находилось в гармонии, ну или было максимально приближено к гармоничному состоянию. Я был готов прочесть проповедь всему миру. Потом, постепенно, жизнь и состояние вернулись в привычное русло. (/i)
Облизывая сухие губы, марокканцы желают друг другу счастливого рамадана. Днем, точнее с середины ночи до заката всем, кто считает себя мусульманином, кроме детей, некоторых стариков, больных, беременных нельзя пить, есть, заниматься сексом, курить, врать и сквернословить. А также следует много молится, укреплять дух, подавать милостыню, кормить голодных, дистанцироваться от всех соблазнов и думать о вечном. А после захода солнца все ограничения снимаются. Двойная мораль.
«Дмитрий, - предупреждал меня мой товарищ Мустафа в июле, - будьте осторожны. Людям непросто в Рамадан и они не совсем адекватны. И Вам будет сложно в священный месяц»
13 августа я прилетел в Касабланку. Все как обычно - ночь до 7 утра на скамейке в аэропорту, благо это еще позже обычного - перевели время, теперь здесь еще на час все раньше. Разница с Питером - 4 часа. Мой выигрыш, а точнее, мой аванс на ближайшие 2 с лишним недели.
С утра сажусь в поезд. Вокзал тут находится прямо под аэропортом. Сперва поезд идет от аэропорта да города. Он делает остановку на Каса Вояжер - «касса для путешественников». Я схожу с перрона. Здесь у меня почти 2 часа до поезда в Марракеш. Голод и жажда. Тут начинается мое познание Рамадана На улицах таверны, кофейные закрыты.
Я иду по просторным, светлым улицам Касабланки. Высокие современные здания, приятное, нежаркое утро, свежий морской воздух и абсолютно вымершие улицы.
Альбом: я август
Суббота, 8 утра, священный месяц. Ни одной лавки, ни одного кафе - везде только старые, железные жалюзи, на которых зачастую красуется надпись «Raja» - футбольный клуб города. Найти еду и воду здесь сейчас сродни заданию в Форте Баярд.
Альбом: я август
После некоторых, весьма страстных поисков нахожу одну заправку с захудалым киоском, в котором на прищепках к ржавым гвоздям в стенах прикреплены пакетики с чипсами, печеньем и вафлями. Заправщик медленно отрывается от пластикового табурета на стоянке и подходит в “kiosque”. «Сколько?» «3 дирхама» - сердито отвечает работник. В холодильнике царит бутылка колы - 5 дирхамов. Заправщик посмотрел на меня как охотник на дикого зверя, когда я впился зубами в целлофан, отделяющий меня от моего завтрака. Я выхожу из помещения, и с преступным ликованием раздеваю свои вафли, набрасываюсь на них аки лев рыкающий, заглатываю сладкими глотками холодную колу.
Альбом: я август
Нищие спят на улицах, под стенами мечетей, на скамейках в скверах, у помоек. Типичная картина для этого мегаполиса - города успеха и разрушенных надежд. Каждый день в Касу приезжают жители государства в погоне за марокканской мечтой. Единицы вскоре пересаживаются на дорогие глянцевые машины, женятся, рожают детей, посылают их в Европу и обретают то, что здесь принято считать счастьем... остальные заканчивают на улице.
Альбом: я август
Касабланка. Современные деловые высотки, очаровательно ветхие колониальные постройки, бедные многоквартирные муравейники. Из самого немарокканского города страны на быстром, удобном поезде я переношусь в столицу юга - прославленный Марракеш. Здесь я живу в спокойном и уютном спальном районе Массира. Я приезжаю в свой родной двор. Здесь стоит мой микроавтобус. В июле я начал его красить, когда узнал, что больше колесить по Марокко на нем мне не придется - таможеня не дает ездить на иностранных номерах более полугода. Теперь это лишь моя база в Марракеше. Встречают друзья - консьерж двора Хассан, его сыновья - Абдеррахим, Хазетин, Абдулла, мой безработный приятель Фессал, Саид, хозяин гончарной фабрики, работник отеля Фукольт Мустафа.
Альбом: я август
Абдеррахим, младший сын Хассана. Единственный представитель мужского пола, не соблюдающий пост - игрив и весел. Юный отрок осваивает двухколесный транспорт. С разгона врезаясь в мой микроавтобус, он победно кричит: "Димитри-и-и-й!" и заливается смехом
Альбом: мои фото из гончарных. Июнь 2010
Саид, хозяин гончарных на окраине города. Этот тип по своему буйному, страстному характеру напоминает мне МакМерфи из «над кукушкиным гнездом» К. Кизи.
Альбом: друзья мои бредут по жизни
Смиренный и достойный товарищ - Хассан, работает консьержем во дворе, живет в крохотной комнате с женой, тремя детьми и телевизором. Философ.
Альбом: друзья мои бредут по жизни
Слегка юродивый бездельник, мой партнер по вылазкам в подлинный Марракеш, свой в каждом дворе, любитель всего вредного и страстный почитатель шикарной жизни, рекомендую, мсье Фессал
Вид у мужчин усталый. Жарко. Мы обмениваемся новостями, с их стороны это в основном вздохи по поводу Рамадана. Хассан мало говорит по-французски, считая, что он может вполне изъясняться со мной по-арабски, раз я почти живу в Марокко. Фессал, полусознательный парень, похожий на юродивого, неплохо общается, но плоховато соображает из-за постоянного курения гашиша. Самый интеллектуальный товарищ здесь - хозяин фабрики Саид. Его мать и отец - выходцы из Рифа - области на севере Марокко. Сам он родился в Марракеше. Дед с детства говорил с ним по-французски, после он жил некоторое время во Франции, что сформировало его близкий к европейскому уклад сознания. Это пассионарный, харизматичный и не совсем простой человек, пьющий, искушенный в разнообразных удовольствиях. Такого Достоевский назвал бы «сладострастником». Мне вспоминается эпизод, произошедший пару месяцев назад.
Мы сидим на фабрике поздней ночью- среди остывающих печей, под звездами. Пьяный от марокканской анисовки Саид во весь голос переводит мне песню, которая трещит из динамика: мужчина поет женщине - "если ты будешь вести себя как рыба, я обложу тебя овощами, посолю, поджарю и съем". Саид рассказывает кого он в своей жизни познал - перечислял национальности, похвастался, что в молодости и в мужчинах знавал толк, когда жил в Европе, потом что у него какая-то принцесса Брунея жила неделю и сохла по нему. Насладившись своими историями, он срывает майку, вскакивает и принимается танцевать, покачивая бедрами и практически залезая на Хассана, который сидел себе тихо в углу и никого не трогал. Хасан только улыбается, а потом - когда живот этого бонвивана закрутился прямо у его носа, молвит тихо так, рассудительно, обращаясь ко мне - "Мьсе Дмитрий, это мьсе Саид, рекомендую"
Теперь от этого веселья нет и следа, Саид печально смотрит на меня потускневшими глазами. «Сегодня вечером ты будешь пить?» - спрашиваю его. «Нет. Нету выпивки. В Рамадан ее продают только европейцам, причем требуют паспорт». «А если бы выпивка была, ты бы выпил?» - на этот раз я не привез бутылку водки, как я делаю обычно. «Нет» - грустно, но твердо заявляет он. «И даже после Рамадана я надеюсь, что брошу все это дело». «Почему?» «В день у меня уходит на выпивку и сигареты минимум 100 дирхамов. Значит в месяц - 3000. А денег нет вообще. В последнее время у меня почти нет клиентов. С тремя детьми и женой чтобы прожить хоть как-то мне нужно как минимум 1000 евро в месяц. Это затянув пояс, не позволяя себе ничего. У меня едва 500. Я просто не могу себе позволить пить».
Я пью минералку из большой бутылки. Фессал выхватывает ее из моих рук и, заткнув пальцем горлышко, изображает, что пьет, чем очень веселит своих друзей. «Ах, как хорошо!» - восклицает он после и все смеются. «У него голова барана» - говорят мне остальные. «Он не соблюдает Рамадан». И это правда. В середине дня Фессал подсаживается ко мне в машину, где на задних рядах я организовал стол, сложив часть сидений. Прикрыв тонированную дверь и воровато поглядывая по сторонам, Фессал закуривает. «А что бывает, если кто-то ест, пьет или курит на улице?» «Никто так не делает. Но если вдруг кто-нибудь так поступит, люди могут обозлится, ну то есть если это марокканец. В покое его не оставят. В лучшем случае к нему подойдут и потребуют скрыться и с глаз других людей. Это оскорбительно» - отвечает Фессал. Выпросив у меня вторую сигарету, он кладет ее за ухо.
Остается около получаса. Мой товарищ предлагает пройтись. На улицах чувствуется оживленное напряжение, напоминающее состояние организма перед грозой.
Из кафе, ресторанов поднимается дым, оживленная стряпня. Горожане сидят за столами - стаканы полны, тарелки ломятся, в пепельнице лежит свежая сигарета. Несколько отсутствующим взглядом люди смотрят на свой стол, ожидая столь желанного момента. Передо мной разворачивается почти театральное действо. Фотографировать я не решился. Мы проходим вдоль основного проспекта и заворачиваем за угол. Огибаем большую мечеть. На парапете сидят двое, перед ними на газете разложены хлеб, финики, стоит бутылка воды. Я встречаюсь глазами с одним из них. Голодные, глубокие зрачки смотрят в меня исподлобья. В этот момент раздается протяжный, заунывный клич муэдзина и почти сразу вслед за ним начинает реветь сирена. Человек кивает нам - «Мубарак Рамадан» - Фессал кланяется в ответ. «Вот оно!» - произносит он тихо. Мы проходим дальше, люди окликают нас, мой спутник оборачивается и протягивает руку, в которую падает пригоршня фиников. «Шукран». Я надкусываю финик, причащаясь к действу. Фессал с победным видом извлекает из-за уха сигарету: «Вуаля» - и закуривает. Мы проходим дальше, весь квартал ожил, разрядился, машины проносятся мимо нас, люди спешат в знакомое кафе. Проезжает велосипедист в длинной робе с сигаретой в зубах и просит Фессала прикурить. Тот торопливо и почтительно, охраняя ладонями пламя, прикуривает сигарету и, пожелав счастливого Рамадана, мы продолжаем свой путь.
Мы возвращаемся в наш двор. Хассан вынес в сквер пару одеял и ковер и собрал нехитрый "стол" - несколько мисок бобовой хариры, финики, хлеб, оливки, оливковое масло, медовые спирали, инжир и бутылку лимонада.
Альбом: я август
Все очень просто, но друзья мои взирают на убранство с вожделением. Хассан благосклонно улыбается. Мы садимся за трапезу. Просветленные, освобожденные лица мужчин сияют.
В середине путешествия, в день, который приходился также на середину Рамадана я взялся держать пост. Я сделал это по нескольким причинам. Во-первых, многие марроканцы бравировали постом, что мне порядком поднадоело. Они хуже работали, ссылаясь на тяготы своего положения, часто с укором, словно это я установил их порядки. Когда я велел помочь дамам с чемоданами, хозяин отеля с обидой и горьким сарказмом молвил: «очень заботливо, Дмитрий, вы устали? Мы полдня уже не пьем и не едим, а вы значит, сумки не можете отнести? Как это мило!» - и он заковылял звать своих людей. Мне нужно было войти в их положение хотя бы на день, чтобы понять и прочувствовать отчасти их жизнь в этот месяц. Конечно, я не собирался идти в мечеть, молиться, подавать - и в этом мой пост был не полным соблюдением законов. Но приблизится к пониманию того, что испытывает плоть, я мог себе позволить. Первый день считается самым тяжелым.
Я просыпаюсь около 8 и с проклятьем вспоминаю, что собирался пить до 3 ночи. Именно с этого часа начинается новый день поста. Последний раз я пил воду около полуночи. Терраса в деревне Имсуан, позади одна из самых жарких ночей, рядом со мной стоит бутылка воды, впереди день работы, дорога, переговоры… Скрепив сердце, я начинаю день.
Отсутствие завтрака я перенес относительно легко, вовремя остановив себя от рефлекторного глотка предложенного швепса, а также от первых жалоб на жажду, не менее импульсивно возникших в голове.
Пляж, серфинг, сборы и вот мы едем в автобусе, и я уже хвастаюсь водителю, что соблюдаю Рамадан. В середине обсуждения понимаю, что я все же вступил на «путь гордыни». Что заставило?
Прибываем в Эссауэйру около двух часов дня, размещаемся в отеле. Я несу сумки уставших участниц на четвертый этаж. «Это все курение!» с улыбкой отмечает служащий отеля. «Это все ваш Рамадан!» «Вы соблюдаете Рамадан! Похвально! Вот это да! Тогда понятно, почему вы еле ноги волочите» Я вновь, забывшись, прихвастнул. Справиться с этим, пожалуй, сложнее, чем с жаждой. Легко оправдываться тем, что тебе тяжело.
Я брожу с людьми по городу, глотая редкую слюну, чтобы смочить горло. Показывая город, я осознаю, что немного теряю связь с реальностью, и все происходящее отодвигается на второй план, будто я смотрю на мир сквозь пыльные очки. Около четырех дня, сориентировав людей в городе, я отправляюсь в отель. Решив свои вопросы, я опускаюсь на кушетку перед фонтаном и забываюсь на полтора часа неровным болезненным сном. Просыпаюсь я около шести с небольшой температурой и невыносимой жаждой. Голод едва ощущается, где-то на периферии сознания. Умывшись в фонтане, я отправляюсь с группой на вечерний променад.
Теперь я наконец начинаю пожинать плоды своего эксперимента. У телег с финиками толпится народ. Продираясь через людей, я покупаю себе пару горстей липкой ягоды. На потайных улицах Эссы нету туристов. Крохотные - на три стола! - убогие столовые, мерцающие стаканами сквозь закопченные окна, принимают посетителей. Бедные, ветхие старики в остроконечных капюшонах, с пронзительным взором сидят над тарелкой супа, стаканом мутноватого чая и лепешкой подгорелого хлеба. Грязный кафель со сложным орнаментом. Человек в уличном фонтане моет ступни. Дождавшись своей очереди, я наклоняюсь над струей и омываю инжир и финики. Старцы, сидящие вдоль стен, переговариваются, глядя на меня, и одобрительно кивают. Для них очевидно, что перед ними европеец, соблюдающий Рамадан, ждущий вечернего нам аза, подготавливающий трапезу. Я преисполняюсь неуместной гордостью, которую недавно презирал в марокканцах.
Лавки торопливо закрываются, я едва успеваю купить бутылку холодного лимонада. Я иду с несколькими участниками группы вдоль длинных стен медины. В воздухе снова напряженное ожидание, не суета, а скрытое движение. Мы заходим в парк, я осознаю что силы мои на исходе. Несколько бездомных нищих расположили свой фуршет на старом одеяле. Они ждут, возлегая вокруг более чем скромного ужина. Я смотрю на них и ощущаю если не единение, то значительное сокращение дистанции между нами и внутри у меня сжимается какая-то пружина. Через несколько мгновений раздается призыв муэдзина и за ним сирена. 19-15. Немного подождав, я преувеличенно неторопливо, не без усилия вскрываю лимонад и делаю несколько глотков.
Пролог. Я так и не смог нормально поесть в тот вечер. Пил также немного. Ночь почти не спал, мечась по кровати на террасе. Прерывистые сны то были похожи на грезы, то оборачивались кошмаром. Проснулся я с несколько повышенной температурой (возможно, просто совпадение), которая, впрочем, скоро стабилизировалась. В течение двух дней курить не хотелось, аппетита не было, в голове было много красивых мыслей, дух был смирен, на сердце тепло, все мое существо в эти два дня находилось в гармонии, ну или было максимально приближено к гармоничному состоянию. Я был готов прочесть проповедь всему миру. Потом, постепенно, жизнь и состояние вернулись в привычное русло. (/i)