В вечереющем воздухе...
ДЫМОК
Что ни вечер - эта пара:
Он - без шапки, налегке,
И она - в шубейке старой,
В тёплом вязаном платке.
Он кладёт пузатый ранец
На ноздристый серый снег.
Нежен так его румянец.
Так неловок грубый смех.
Здесь, за бойлерной кирпичной,
О берёзу опершись,
В позе вольной, но приличной,
Говорит он ей про жизнь.
И она, испачкав шубку,
О белёсую кору,
Ждёт, бледнея не на шутку,
И молчком ведёт игру.
Словно козочка, брыкая
Воздух ножкой в сапожке,
Зябнет фея городская
В тёплом мамином платке.
Стёрт локтями парты глянец,
И отец уже не строг.
Ждёт заиндевелый ранец -
Терпеливый лежебок.
Он стоит, легко одетый,
Близок - и ещё далёк.
Сладок дым от сигареты
С милым именем "Дымок".
И она украдкой ловит
Этот сладкий едкий дым,
И ему не прекословит,
Соглашаясь молча с ним.
История, конечно, обычная, заурядная, бытовая. Сколько мы с вами таких ребят видели? Не счесть! И сами такими были. Так что, ситуация знакомая. Пойти еще некуда, а чужие - люди, чужие глаза и уши - не нужны. Весь мир - не нужен. Они почти всегда будут, конечно, эти глаза и уши (и такие чуткие и бережные, как автор "Дымка", и иные - и не чуткие, и не бережные), но уже не нужны.
Эти стихи замечательного русского поэта Дмитрия Голубкова сродни моим "В троллейбусе мальчик и девочка..." Возраст-то точно примерно тот же, как у меня: "им лет по пятнадцать - дети! Наивная ребятня..." Но там всё-таки ситуация принципиально иная, степень близости героев прежде всего. Ребяткам Голубкова ещё предстоит сделать несколько шагов к другу другу, чтобы получилось - "целуются", даже - "так, чуть-чуть". Герои Коржова эти шаги уже сделали. А здесь они еще одновременно и близки, и далеки. У меня-то всё попроще, а тут еще ничего не решено. А потому всё острее, напряженнее. Всё зыбко и тревожно.
Как точно рисует двух людей и пространство, в котором проходит их беседы, психологически верно. И мальчик, как бы старший (говорит ведь только он, прям, как учитель в классе), а девочка - всегда ведомая, всегда второй номер. Но он - первый-то первый, но ведет себя достойно - "в позе вольной, но приличной", хоть и опершись на берёзу:
Он кладёт пузатый ранец
На ноздристый серый снег.
Нежен так его румянец.
Так неловок грубый смех.
И даже смех его - грубый, что нормально юношей в такие годы, но - "неловок". То есть мальчик смеется нарочито грубо, но словно чуть-чуть стесняется этого, понимает (не головой, внутренним существом своим, может быть, от мамы с папой, от предков доставшимся) неуместности грубости в таком ещё детском, очень нежном вечернем разговоре.
Юность хочет быть грубой, кайфует от этого. Ей, недалекой, порой кажется, что грубый - все равно что взрослый. Конечно, те, кто потоньше, ее сторонятся - всегда. Но это (редкий момент, когда можно, а иногда и необходимо быть грубым), повторюсь, дело тонкое, его опять-таки не понимать, а чувствовать надо.
Между тем, мальчик, судя по всему, по крайней мере по тому, что нам доверено автором, прекрасный. Нисколько не развязный (хоть ситуация к тому очень располагает, манит попонтоваться), сдержанный, вне пошлости. Поэтому и слушает (даже не слушает - внемлет ему) она его речи - "про жизнь", ни много, ни мало - столь преданно, "бледнея не на шутку", и радуясь, и волнуясь.
И она - вторая-то вторая, но всё же "молчком ведет игру". Конечно, конечно, ведет, даже "соглашаясь молча с ним". Себя не выдавая, выводы-то делает. Какие? А кто его знает. Один Бог. Портретик ее занятный, как говорит в таких случаях мой хороший товарищ, с завитушками:
Словно козочка, брыкая
Воздух ножкой в сапожке,
Зябнет фея городская
В тёплом мамином платке.
Стёрт локтями парты глянец,
И отец уже не строг.
Ждёт заиндевелый ранец -
Терпеливый лежебок. Ох, не так уж, сдаётся мне, проста, эта "козочка" "в теплом мамином платке", хоть и фея, если, конечно, верить автору.
А детали какие! А это замечание - о том, что "отец уже не строг"... Одна строчка, а всё сказано. И девочка уже не совсем девочка, - девушка, другая, почти взрослая, без пяти минут женщина. Требует других слов, другого отношения к себе. И всё это - в одной строке. Это и есть поэзия. Она в недосказанном, которое, благодаря поэту, абсолютно очевидно.
Тот случай недосказанности, когда едва заметный, неотчётливый, легко обозначенный штрих даёт больше, чем долгое и нудное объяснение...
А свидетель единственный их разговоров о жизни, "терпеливый лежебок" ранец, пузатый, а потом и заиндевелый? Тоже ведь персонаж, живущий в пространстве стихотворения собственной, чаще незримой, а порой и зримой, пусть и лежебокой, но важной жизнью.
Замечательные стихи. Всё - на полутонах, очень сдержанно и тонко.
Отдельно стоит сказать о названии. Чрезвычайно удачное. Многие сегодняшние поэты недооценивают роль названий стихотворений (иные и вовсе их не ведают, не знают, что это такое), а напрасно. А здесь название - это, на мой взгляд, предельное точное образное определение той истории, которая нам рассказана. Потому как то, что происходит между героями стихотворения, пока что лишь дымок от сигареты - сладкий, милый, но мимолетный, почти не материальный. Неуследимый в вечереющем воздухе большого города. Неуловимый. Ветерок подул и - не стало.