Сын поморской Атлантиды
«Несмиренный живописец» - это огонь!
Увидело свет документальное исследование жизни и творчества писателя-мурманчанина Виталия Маслова
Роман-биография «Несмиренный живописец» - первое объемное документальное повествование о выдающемся жителе Кольского края, сделанное в формате знаменитой серии «ЖЗЛ». С ее автором - писателем и журналистом Дмитрием Коржовым - мы поговорили о книге и ее герое.
Сын поморской Атлантиды
- Мне кажется, эта книга столь же неожиданна для тебя, сколь и закономерна. И, тем не менее, в твоем творчестве она стоит особняком - новый жанр, жизнеописание. Прежде мы знали Коржова, как замечательного исторического романиста, мастера короткой формы, поэта, литературного критика, журналиста, в конце концов, и вот - принципиально новый жанр. Почему этот жанр и этот человек?
- Все-таки человек в первую очередь. Виталий Маслов - эпическая фигура, и для Русского Севера, да и для всей России, я думаю. Наша страна людьми достойными, великими богата, но таких, каким был Маслов, все же не так много. Это штучный товар. Я считаю, что это был гений.Говорю, в данном случае, о нем не только и не столько, как о писателе, но, как о явлении, рожденном синтезом нескольких начал, нескольких ипостасей - совершенно разных иногда, но при этом дополняющих друг друга. Он был и выдающимся общественным деятелем, и незаурядным моряком-полярником (шутка ли, радист, а потом начальник радиостанции атомохода «Ленин»). А место, где он родился, - деревня Семжа, которой посвящены его главные произведения, - тоже необыкновенное, почти сказочное. Край света! Самые высокие в Европе приливы, которые постепенно «съедают» приютившуюся на крутом берегу старинную поморскую деревню. К тому же, на решение писать повлияло и то, что я, как и ты, очень любил этого удивительного человека. При все сложности наших взаимоотношений, а Маслов был человеком очень непростым, трудным (был момент, когда мы разругались и год не разговаривали), в этом было столько радости, столько света, столько любви. Он стал для нас - и для тебя, и для меня, отцом. Он согревал, с ним было тепло. Этим теплом мы живы и по сию пору, оно в нас живет и через нас приходит к другим людям (скажем, традицию бережного, внимательнейшего отношения к молодым писателям, заложенную Масловым и его ближайшим соратником поэтом Виктором Тимофеевым, мы бережно сохраняем), которые Маслова, возможно, и не знали. И написать о нем честно, вернуть его в сегодняшний мурманский мир я воспринимал в том числе, как долг. И понимал, что лучше меня это никто не сделает.
- И как тебе новый жанр?
- Что касается нового жанра, то я все время стараюсь что-то делать впервые. И делаю! И работать над книгой было интересно, хотя и трудно. Но материал-то знакомый, я - в теме, что называется. И, повторюсь, сознавал, что лучше меня это никто не сделает. Мы были очень близки с Виталием Семеновичем последние десять лет его жизни. Я много писал о нем, читал его и при жизни, и после его смерти - прочел все, что он написал, включая неопубликованное. Сейчас вышел четырехтомник, почти все из масловского наследия литературного увидело свет, но я прочитал все это еще десять-пятнадцать лет назад. И понял, что Маслов еще не прочитан, что он создал эпос - рассказал о своем родном мезенско-семженском Поморье - этой своеобразной поморской Атлантиде (с ее языком - поморской говорей, устоями, крепкими людьми, мореходами-первопроходцами, которые у нас и сейчас есть, конечно, но они существуют в рассеяньи, вдали от того мира, которым рождены), едва ли не целиком ушедшей теперь под воду, в небытие. А Маслов верил, что эта Атлантида, в том числе его любимая Семжа, к нам вернется и делал все возможное, чтобы это произошло.
Проза суеты не терпит
- Почему именно ты, а не друзья, соратники Маслова старшего поколения, не тот же Виктор Леонтьевич Тимофеев?
- Мне кажется, для этого нужна дистанция, ровесник это не сделает. По разным причинам. Не только из-за соперничества, которое для сверстников естественно, нормально. Должна быть возможность посмотреть на человека отстраненно, на расстоянии. Когда ты слишком близко, написать честную книгу очень сложно. Знаешь, уж прости, если бы меня сейчас спросили, могу ли я написать книгу о Дмитрии Ермолаеве, я бы уверенно ответил, что не смогу. Нельзя быть слишком близко. Должна быть дистанция, которую Маслов умел выдерживать. Да, мы были очень близки, но я бы никогда не позволил себе и не позволю даже намека на фамильярность, малейшей попытки эту дистанцию сократить. При том, что наше общение было дружеским, не сверху вниз, на равных. «Сверху вниз» - Маслов никогда себе такого не позволял, и в этом проявлялся, конечно, он, и как большой писатель, и как большой человек. И он вел себя так не только со мной, со всеми. Никаких снисходительных ноток, абсолютное уважение к каждому, вне зависимости от погон и званий, возраста и статуса. Но вернемся к дистанции. Она необходима - в том числе, и временная. Меня на презентации спросили недавно: «Можете ли вы написать о Колычеве?» Не могу! Сейчас - не могу. Так же, как и сразу после ухода Маслова из жизни не смог бы о нем написать. Нужно, чтобы прошло какое-то время, которое все расставляет по местам, позволяет воспринять явление осмысленно, во всей его полноте и многообразии. Нужно в полной мере осознать степень утраты, ее масштаб, а потом уже писать. Торопиться не надо. Проза суеты не терпит. Дистанция, дистанция! Нужно ее выдерживать, как умел это делать Маслов.
- А как вы познакомились?
- Мы (мы - это, собственно, я и ты, студенты пединститута тогдашние) познакомились с Виталием Семеновичем в 1992-м на презентации одной из дебютных книг серии «Первая книга поэта», все тем же Масловом и придуманной, и основанной. Он тогда на вечере, если помнишь, Дима, читал твои стихи из студенческой газеты - вслух! Я даже помню, какие. А потом мы его пошли провожать и, когда прощались, Маслов пригласил к себе, сказал при этом хитро так прищурясь: «Но приходите по одному...» Мы возмутились - всюду ведь вместе тогда ходили, нас в ту пору в Мурманске сиамскими близнецами считали. А он в ответ: «С вами двумя я не справлюсь!» Кокетничал, конечно. Но мы все-таки пришли к нему вместе. Тот визит памятный был для меня потрясением. Ты помнишь, конечно. Первое - великолепная библиотека! Я знаю цену хорошей книге, вырос в библиотеках, у самого очень неплохая книжное собрание, но тут - чудо какое-то! Не самая большая - несколько стеллажей вдоль стен, но процентов так на 70 составлена из редких изданий, дореволюционных, эмигрантских. К тому же подбор уникальный - о Русском Севере по большинству. И второй момент, который изумил: писатель-традиционалист, ярый почвенник нам собственноручно варил кофе! И я - природный кофеман, думал про себе: «Ну-ну, какой он там кофе сварит этот дядька бородатый...» А кофе-то получился отличный! Это я потом уже, позже узнал, что Семжа - деревня лоцманов, для которых общение с иностранными мореходами привычно, так что в кофе они толк знали за несколько столетий до меня. А Маслов-то из той породы. Какой в Семже дивный кофе варят в самоваре! Пробовал - знаю.
Несколько - в одном
- Ты вот говоришь, Маслов - гений. Определение, ко многому обязывающее. А в чем его гениальность?
- Его гениальность из нескольких пластов состояла. Он - большой писатель, не первого ряда, конечно, но - большой. В России, в русской литературе первый ряд уж очень высок - близко не подойдешь. Однако Маслов - в одном кругу с безусловными классиками, его друзьями, - Беловым, Абрамовым, Распутиным. Лучшие его вещи - рассказы «Зырянова бумага», «Восьминка» и некоторые другие - тоже классика, они сопоставимы с тем, что писали упомянутые великие мастера русской прозы. Но корпуса текстов, столь же объемного, как у них, у Маслова нет. Но у него был по крайней мере еще один редкий дар - общественного деятеля. Он умел рождать фантастические, кажущиеся неосуществимыми, идеи. Но этого мало. Прожектеров всяческих, разного толка маниловых, у нас всегда хватало. Но Маслов еще и умел эти, несбыточные на первый взгляд проекты, выводить на уровень практических решений, добиваться их осуществления - так было и с возрождением Дня славянской письменности, и с доставкой памятника Кириллу и Мефодию из Софии в Мурманск, и со Славянским ходом Мурман - Черногория. А в последние дни своей жизни он о чем думал? О сохранении атомного ледокола «Ленин» и необходимости праздника атомного ледокольного флота России - 3 декабря, день ввода в эксплуатацию «Ленина». И всё осуществилось, стало реальностью! Еще одна вещь, которая ему очень помогла в достижении больших целей - он умел объединять людей для выполнения общей задачи, умел создавать команду. Он притягивал людей! Сопротивляться его обаянию порой было невозможно. Именно поэтому в одной связке у него работали люди, которые не слишком хотели друг друга видеть, бывало, и не здоровались. А он их собирал, убеждал, что это необходимо. Умение убеждать, обаяние, хитрость, ум безусловный - все служило общему делу, заставляло вместе решать общие задачи. И задачи большие, огромные! Сверхзадачи! Не забуду, как он писателю и другу своему Борису Романову, который нас встречал на обратном пути из Славянского хода в Великом Новгороде, сказал с горечью: «Борис, создать Союз славянских стран не удалось...» Вот такие он перед собой ставил - вселенские. Не все, конечно, удавалось. Но многое, очень многое удалось.
Отрывок из нашей с Димой Ермолаевым беседы, которая, надеюсь, скоро станет газетой. А снимок сделан в Славянском ходе Мурман - Черногория. Тирасполь. 11 октября 1997 года.