Терпеть да ждать веку не хватит
"...В Архангельске книжка пошла в набор, и я даже боюсь о ней думать, как, знаете, на охоте крадешься к тетереву или утке и смотреть на них боишься. Там редакторша что-то по мне с ума сходит, т. е. по моим рассказам, подняла шум на весь Архангельск и тамошние троглодиты чуть меня не слопали, книжку затребовали в обком, я уж на ней крест поставил, вдруг ничего, идет понемножку и довольно хитро: по договору 4 листа, а фактически 7-8, и "Некрасивая" там, и "Дым", и "Манька", и прочие рассказы, которые здесь у меня все парятся.
Так что с одной стороны не так уж плохо у меня, но все равно все не то, не то, бесишься, жизнь-то коротка. Терпеть да ждать веку не хватит.
Я Вам все пишу, Вы не отвечаете, и я не знаю, доходят ли мои письма к Вам, а даже если не доходят или Вы их не читаете, все равно я буду писать - как в космос, пускай, мне приятно Вам писать, только простите, я хочу да и надо бы вообще писать бодро, интересно, как полагается мужчине, а я нет-нет да и заною, захнычу. Ну, очень уж туго приходится, шутка ли, сами посудите, за последние дни только получил нотацию от Панферова, рецензию с выговором от Твардовского, что, мол, и кокетничаю я, и захвален, и упиваюсь собственным художеством, и жизнь вижу односторонне, и влияние стариков чувствуется, и т. п. Кроме того еще в "Литературе и жизни" отказали двум рассказам, Зубавин в "Современнике" тоже отказал, С. Баруздин все меня бить собирается - поневоле закряхтишь.
Ну, ничего, авось у рыбаков отдышусь и что-нибудь привезу оттуда соленое, крепкое. Вот бы Вы поехали! Хоть напишите, если не поедете, я ждать буду.
Я сейчас пожаловался Вам и вспомнил, мать рассказывала, у них сосед в деревне был, лодырь и пьяница, так он корову свою соломой кормил. Корова у него - кожа да кости, нюхнет солому, и есть не хочет, а сосед приговаривает: "Съес, матуска, съес! Ницем права будес!" Так вот и я - ничем прав буду, съем все и все переживу..."
Из письма Юрия Казакова Костантину Паустовскому. 20 августа 1958. Москва.
С восторгом читаю переписку Юрия Павловича. И здесь - дивный казаковский язык, хоть он себя и сдерживает, это заметно. А нравы писательский, к слову сказать, всё те же. Ничего не меняется на этом свете. Разве что гонорары неизмеримо меньше стали. Если есть вообще.