Как Пересвет, ты - в поле и один
В субботу в научке чудесный Владимир Юринов с новой книгой - на сей раз прозаической. На фото мы с ним новыми книжками обмениваемся... Я сидел и думал: "Вот о таких офицерах должна знать вся страна. Летчик-истребитель, поэт, умница, любящий муж и отец (две дочки и сын)..." А у нас привыкли говорить о других.
Я люблю Юринова-поэта, готовил к изданию первую его книгу. Он автор неровный, в достатке проходных стихов, но есть вершины, которые не всякому по плечу. Я уже публиковал некоторые Володины стихи, вот вам ещё несколько:
Станционный смотритель
Я согласен с тобой, мой румяный всезнающий критик, -
есть гораздо значительней темы, но всё же - смотри:
сухощавый, сутулый, седой станционный смотритель
неизменным маршрутом обходит владенья свои.
Цвета сажи шинель и фуражка нелепого кроя,
тяжеленный старинный фонарь, невзирая на день.
Он вполне адекватен, он знает, что некому, кроме...
И волочится следом его угловатая тень.
Атрофийный отросток неглавной рокадной дороги.
Два состава в квартал. Маневровый в глухом тупике.
Всё забыто, затёрто. Но взгляд у смотрителя строгий.
И проторен маршрут. И фонарь неизменный в руке.
Он давно наизусть знает свой полустанок забытый:
заржавевшие рельсы, реликтовый водозабор.
Но подкрашены знаки, обкошены все габариты,
и призывно открыт свежесмазанный им семафор.
Вдоль служебных построек невнятно-морковного цвета,
козырьком заслонив от багрового солнца глаза...
И торчит из кармана забытого года газета.
И глядит виновато вослед подзамочный вокзал...
Вот и всё. Понимаю - банально, статично, "некруто".
Странный выбор для темы. Тем более нынче - весной...
Только снова и снова идёт неизменным маршрутом
станционный смотритель - сутулый, нелепый, смешной...
***
Раздёрнув шторы, форточку открыв,
коленом голым встав на подоконник,
она курила. Косо и наклонно
блестели крыши, глянцево мокры.
Двора колодец был заполнен тьмой.
Во тьме - темнее тьмы - темнели тени.
И тьма тянула сквозь теней сплетенье
к её колену щупалец босой.
Темнело споро. Зная ремесло,
ночь на антеннах повисала смело,
гасила мир, но матово белело
её колено, сумеркам назло.
Январские проводы
Жёг мороз. Торопясь, на погост отправляли старушку.
Подогнали "зилок", табуретки воткнули в сугроб.
Она тихо ждала, восковея лицом на подушке.
Ей был явно уютен сосновый некрашеный гроб.
Провожающих было немного, стояли, смотрели.
Два дешёвых венка до поры подпирали забор.
Кто-то - зять или сын - стервенея от жгучей метели,
рвал, железом гремя, ледяной, неподатливый борт.
А январь нависал, нагибал неподъёмною ношей,
всех нас, временно тёплых, считая ближайшим жнивьём.
А старушку жалел, укрывал её мягко порошей
и на саване белом белел и в сединах её.
Загрузили. Захлопнули. Шумно осыпался иней.
Двое влезли в машину. Движок кашлянул и взревел.
И, наверное, всё-таки, сын, постучав по кабине,
сел спиною по ходу и шапку, подумав, надел...
Дело мастера
Рублю окно. Процесс непрост и долог.
Вразмашку, от зари и до зари
рублю окно. От потолка до пола.
Извне рублю, кромсаю изнутри.
Халат рабочий "цвета фиолета",
сапог-кирза, беретик набекрень.
Рублю. Не потому, что мало света,
а потому, что торжествует тень.
Рублю окно. Минкульт обеспокоен.
Чиновники изъёжились в лице.
А мне плевать. Я занят. Я спокоен.
Есть мастерство, желание и цель.
Мне говорят: "Зачем окно? Не нужно!.
Нужник нужней. Займись, - нам не с руки".
А я рублю. Не потому, что душно, -
нет ветра в доме, - только сквозняки.
Удар. Рывок. И древесина стонет.
Щепа идёт натужно из бревна.
Рублю. Не потому, что зуд в ладонях,
а потому, что - серая стена.
Наветы, склоки, зависть, пересуды,
рубцов и щепок тщательный подсчёт...
Рублю окно. Пусть скалятся зануды.
Кто видел небо, - тот меня поймёт...
***
Всё чаще похороны поводом для встреч,
хоть назначай свиданья деловые.
Пора б привыкнуть, но опять - навылет.
Поди попробуй миокард сберечь.
Паскуда-смерть с ухмыльчивым лицом
прицельно бьёт, не скажешь, что Косая,
порасстреляв упрямый строй отцов,
ровесников нестройный строй кромсает.
Редеет строй. Но уцелевшим - жить.
Встречать свой жребий невесёлым смехом.
Ведь нам отныне заслониться некем,
но есть кого собою заслонить.
Как Пересвет, ты - в поле и один.
За то тебе весомая награда -
чтоб в бездну заглянуть, уже не надо
на цыпочках тянуться из-за спин.
Уже впрямую лунные чубы
нам треплет ветер, дующий от Бездны,
а мы всё тащим короб бесполезный,
всё просим подаянья у судьбы,
а мы всё ищем главную печать
и уповаем на всесилье слова...
А важно ведь - не прокричать о новом,
а - в меру сил - о вечном помолчать...