Дмитрий БАЛАШОВ: "Я - неполучившийся человек…"
Заговорили в ЖЖ о Дмитрии Михайловиче Балашове, обнаружил, что в Сети нет нашего с ним интервью, записанного в автобусе Славянского хода Мурман-Черногория в октябре 1997-го года. Это было последнее большое интервью писателя. Публикую его полностью, хотя, в общем-то, и повода особого нет...
Дмитрий Балашов - один из лучших русских прозаиков второй половины ХХ века, автор многочисленных романов, основанных на истории средневековой Руси. В 1997 году Дмитрий Михайлович, которому тогда исполнилось семьдесят лет, принял участие в организованном писателями-мурманчанами Международном православном славянском ходе Мурман-Черногория. Вот тогда-то и довелось нам поговорить - подробно, обстоятельно.
- Оглядываясь назад, как бы вы оценили прожитое - что удалось, что не состоялось?
- Честно говоря, у меня все не состоялось.Как фольклорист я затеял очень большую работу о русской свадьбе. Открыл новый принцип исследования. До меня свадьбу исследовали по методу детского конструктора - брали элементы, записанные в разных местах, и соединяли. Я обнаружил, что существует целостный свадебный обряд, который распространяется в определенных, не известных никому границах. Эти границы не совпадают страницами областей. И не могут совпадать. Нельзя же всерьез говорить о "мурманской свадьбе", если традиция формируется столетиями, а границы областей определены в советское время.
Я обнаружил, что если начать записывать свадьбы от деревни к деревне, в их органическом единстве, то можно выстроить реальный путь развития фольклорных форм. Так можно установить пласты появления тех или иных обрядов по векам.
Впервые это было мной проделано у вас - на Терском берегу Кольского полуострова. На севере - тундра, на юге - Белое море. Между - цепочка деревень, где, начиная от Умбы и дальше, я побывал. Особенно интересна Варзуга. Это в какой-то мере песенный центр края, такое село, где наиболее полно сохранились и культура, и народный быт, и общая этическая система северной деревни. Там я впервые увидел, что ребята деревенские не в забросе. Вот когда они по деревне стайками бегают, взрослые делают им замечания. Причем, как правило, однотипные. Интересная система, при которой я никак не мог понять, кто эта женщина, что кричит на улице на детей, кто она им: мать, тетка или вообще посторонняя. То есть ее замечания были согласованы с миром деревни - если что-то запрещают, то запрещают всем. Причем взрослые не пасут детей, они заняты своим делом.
Покорило обращение поморов с детьми - очень бережное. Скажем, если ребенок облил чем-то стол, на него не кричат - молча вытирают, на Севере любят чистоту. Вообще, я привез в Варзугу своего сына и впервые отчетливо понял, насколько он плохо, отвратительно воспитан. Тогда же я впервые всерьез задумался, что же это такое - культура Русского Севера...
- И как бы вы определили этот феномен?
- Эта культура лежит в пределах древних новгородских владений. Ощущается наследие Великого Новгорода: традиции, высокая грамотность. Вот Маслов (писатель Виталий Маслов. - Д.К.) любит рассказывать о женщинах из его родной деревни - они были грамотные, да еще и со священником спорили.
Я увидел на Севере прелестные, неожиданные для меня вещи. Когда ребенок двенадцати-тринадцати лет в компании взрослых женщин запросто ласкается к своей тетке, не стесняясь, не стыдясь собственной нежности. Или когда парень, который перевозит нас через реку, денег в руки не берет, отказывается: "Матке отдайте..." А через пару часов он на этой же лодке отправляется на четыре дня вдоль берега Белого моря собирать ягоды. Достаточно серьезное и небезопасное предприятие, если учесть, что возможны бури и все такое прочее.
Мне запомнился разговор двух старух. Одна другой рассказывала, как старуху, у которой закружилась голова, племянник вынес на руках в уборную. Вещь для нас довольно рискованная, непонятная. А тут - все нормально. Он сделал это не стесняясь, совершенно спокойно. И так же спокойно это восприняли. Я уже не говорю о том, как эти старухи себя ведут, как сидят, разговаривают - буквально как воспитанницы Смольного института.
А эта внимательность особая... Я приехал в Варзугу через шесть лет и поселился у той же старухи. Она мне и говорит: "Митрий, а ты тогда-то борзее работал..." Действительно, я в первый приезд успевал записывать утром, днем и вечером, а тут стал ходить на запись лишь утром и вечером. Старуха углядела, что темп моей работы поубавился.
А потом - это ненавязчивое участие. "Кто это там идет? Мит-рюшка? Здравствуй, Митрюшка! Походишь? Ну, походи, походи..."
Я приехал больной и чувствовал себя словно в вату обернутым. Молодежь идет, заметили: "Митька идет..." Они меж собой сказали, и меня, тогда сорокалетнего мужика, Митькой назвали, а мне все равно приятно.
Такой это замечательный народ, такие особенные люди. Именно в Варзуге я понял, что такое настоящая культура. Причем ты этого можешь и не замечать, настолько тебе удобно и хорошо в этих отношениях, настолько с тобой бережно и тактично обращаются, и только когда начинаешь разбираться, понимаешь, что все это не само собой...
Помню, тогда еще Кольский полуостров был закрытой зоной. Иду я как-то по берегу, и на рыболовецкой тоне меня встречают, здороваются, зазывают к себе. Расспрашивают, я рассказываю, кто я и откуда. Угощают ухой, жареной семгой. Накормили, проводили. И только уже уходя, я понял, что они меня и проверяли. Но делали это очень тактично, чтобы не обидеть человека, чтобы он даже этого не заметил. Это поражает. Особенно - после подвигов нашей милиции, чрезмерно бравой в те золотые времена. Когда тебя хватают за шиворот, сразу же начинают "тыкать" и т. д. А тут - такое... Такие вещи очень трогательны и привлекают к себе?
- Вы были на Терском берегу несколько раз. А что было потом?
- Потом меня выперли из института (Институт языка, литературы и истории Карельского филиала АН СССР, где Балашов работал с 1960 по 1969 годы. - Д.К.), я начал писать романы, затеял работу о вологодской свадьбе. Сборник получился, что называется, «по полной программе» - с нотами, описаниями, таблицами, иллюстрациями, даже мягкой пластинкой, которая вкладывалась в книжку. Но началась бодяга с изданием. Книгу мариновали несколько лет, созданный мной коллектив распался. Сборник вышел в литературном издательстве. Большим тиражом - пятьдесят тысяч. Но из них 20 тысяч отправили в вологодскую потребкооперацию, где книги лежали наравне с какой-нибудь селедкой. Другую часть распределили по ларькам, где папиросы продают. В ленинградский Дом книги пришло всего сто (!) экземпляров. Специалисты, высунув языки, носились, не в силах найти этот сборник. После объявили, что это никому не нужно, в этот момент мне, видимо, не хватило качеств, которыми был наделен, скажем, Сергий Радонежский. Необходимо было наплевать на все, голодать, жить в невозможных условиях, но - делать, делать, делать задуманные сборники. Но я так не мог - пока книга не издана, писать что-то новое. Таким образом, огромная работа, которая могла бы перевернуть фольклористику, если бы удалось издать 50-60 сборников свадебных обрядов, не состоялась. Если бы это получилось, я смог бы написать солидный труд и это стало бы основой моей докторской диссертации. Я занялся журналистикой, защитой
памятников старины. Но как журналиста меня скоро прихлопнули - просто перестали печатать. Я написал повесть «Господин Великий Новгород», сел за «Марфу…» (роман «Марфа Посадница», 1972 год. - Д. К.). Это вообще фантастика - я сел писать большой роман, имея в кармане 25 рублей денег и - все. Еще была старая мерзлая картошка да какое-то техническое сало. Да мама в это время умирала от рака. Но роман я все-таки написал. Забрался в деревню под Петрозаводском, в Чеболакшу, и - написал. Затем начал цикл романов «Государи Московские». Но писал с перерывами - то мне проламывали голову, то грозили посадить в «психушку», то на «химию» сослать - в каждом случае это отнимало год. А силы-то ведь тоже не бесконечны, тем более что после того, как мне проломили голову, моя работоспособность снизилась в четыре раза.
- А что произошло?
- Там был бандит в деревне, немножко ненормальный, злой. Я все больше укреплялся - взял в руки топор, сам срубил баню, завел корову - его это, видимо, бесило. Первый раз он бросился на меня с косой - я его побил. Тут завязалась такая штука... Это решило использовать областное руководство, которое давно хотело от меня избавиться. Это прием такой. Приезжает милиция и забирает вовсе не того, кого надо бы. Увозят, держат четыре часа необоснованно. Вот так - мой соседушко, очень напуганный первой дракой, воспрял духом, хорошо прочувствовал ситуацию. И тут... Я загонял ночью быка, он сзади напал на меня с топором. Пытался отрубить голошу, но на наполтора сантиметра промахнулся - топор вошел в вязаную шапку, но череп он мне проломил. Я упал, вскочил, чудом перехватил топор, как-то испугал недруга словами. Он убежал, удрал, а я загнал быка, затем в кромешной тьме проплыл семь километров до соседней деревни, где был телефон. И лишь поздно ночью в десяти километрах от Чеболакши меня положили оперировать - зашили. Но зашил коновал: какую-то артерию не сшил, а просто отсоединил, и это чувствуется до сих пор.
Я и после этого еще жил в Чеболакше: держал овец, бык вот у меня был, купил у цыгана лошадь. Жил, содержал хозяйство, пока не сгорел там дом. Я задержался, застрял там на два лишних года. Конечно, я много получил от Чеболакши, прежде всего возможность писать крестьянские сцены буквально набело. Когда все это было выпито, высосано, надо было все бросить и уехать. Я медлил, и только пожар (дом сгорел) меня, наконец, выгнал.
Начал писать цикл романов «Государи Московские» - размах был добраться до Смутного времени, написать Ивана Грозного - таким, каким он был. Но потом стал молиться, чтобы разобраться с XIV веком, потому что это - время собирания русских земель. В конце его появляется центр, система управления страной, XV век - это уже век проверки этой системы на прочность.
Силы уходят, время уходит, но этот отрезок русской истории я завершил - уже вышел седьмой роман «Государей...» - «Святая Русь», завершающий рассказ о XIV веке. Часть своей работы я выполнил, но лишь часть.
Таким образом, если рассматривать мою жизнь последовательно, то можно констатировать, что ни в одном звене она не состоялась. Я не закончил «Государей Московских» - «карамзинский» цикл, как планировал, у меня не получился; не получился и мой свадебный цикл. Как журналиста меня быстро «прикрыли», хотя я мог писать критические статьи, рецензии об архитектуре и живописи - это мне понятно и близко, но и это тоже не состоялось.
При том, что я - автор девяти романов, нескольких серьезных работ по фольклористике, сборника баллад, сборника сказок, двух сборников свадебных обрядов, при всем этом у меня внутреннее ощущение, что я - неполучившийся человек, который не выполнил ни одной из задач, которые мог выполнить. Результативность нужно оценивать не из среднестатистических объективных показателей, а из того, что ты мог сделать. А раз мог, значит - должен.
- А как сегодня живется писателю Балашову?
- Издают мои книги, но мне за это деньги не платят. Целый ряд издательств просто на меня плюют - из года в год зарабатывают на переиздании моих романов, а я ничего не получаю. Живу как церковная мышь. Мне иногда стыдно: сижу - пишу, жена что-то стряпает на кухне, работает телевизор - мне мешает, я рявкаю, а потом думаю: чего ты рявкаешь, чего ты стоишь - дожив до семидесяти лет, не можешь нормально обеспечить семью? Что делать, если у меня пенсия - 360 рублей, да жена зарабатывает 400-600, а только счета на междугородные переговоры с теми же московскими редакциями приносят на полтысячи ежемесячно. А я тут еще машину купил - по старым ценам, до инфляции, но ее же надо чинить. А без транспорта мне уже нельзя - тяжело, годы не те. Значительная часть гонораров, которые нет-нет да выплачивают, уходит на ремонт машины.
Даже если мне платят, это не те деньги, что раньше. В прежние годы за переиздание книги мне платили от 14 до 20 тысяч рублей. Машина "Нива" тогда стоила девять с половиной, сейчас она стоит 60 тысяч. Соответственно и платить мне должны около 120 тысяч, а платят от силы тысячи три (старыми, конечно). То есть, если я и получаю что-то, то раз в сорок меньше, чем некогда.
В последние годы я стал часто бывать за границей. Но все это - на спонсорские деньги, за счет помощи со стороны или по приглашению на всевозможные конференции. Недавно побывал в Германии по частному вызову, читал лекции о русской свадьбе. Вот, из любезности ректора вашей морской академии, плыл на «Седове» вокруг Европы, через портовые города семи стран. Мне даже какие-то деньги заплатили, потому что я был включен в команду.
На одной из творческих встреч пожаловался: мои герои из романа в роман ездят в Константинополь, половина моих читателей там бывали «челноками», а я вот не был в Стамбуле. От этого смешные ошибки могут случиться. Книжное знание - ведь далеко не все. Нужно знать, как это выглядит, как воспринимается, как пахнет воздух... У меня получилось такое в одной из книг: турки захватывают ту сторону Босфора, грек с приезжим русским стоят и смотрят на выжженный солнцем низкий азиатский берег. А я приехал - там гора на той стороне, которая уходит аж в облака. А съездить в Турцию удалось на деньги спонсоров - директор ликеро-водочного завода сделал широкий жест: купил мне путевку. А потом, когда я сказал, что этого мало, второй раз меня туда отправил. Правда, после этого не стремится со мной встречаться, видимо, считает - хватит. А может быть, ему сказали: «Что это вы Балашову благодетельствуете...» У меня ведь с любым начальством все время «контры».
- Какой вам видится современная Россия?
- Сложилась пирамидальная система власти, при которой нет обратной связи, только приказ сверху вниз и его исполнение. И эту пирамиду очень легко захватить - достаточно сделать жульническую подмену в верхнем звене. Хрущев еще пытался что-то делать для страны, но ему образования не хватало, он был серый мужик. Брежнев - уже ставленная фигура: народ спаивали, нефть, ресурсы гнали за рубеж. Страна уже тогда стала сырьевым придатком. Кроме того, мы и тогда, и сегодня вывозили и вывозим другие богатства: руду, алмазы, лес - все на свете. Где эти миллионы долларов? Кто съел эти деньги? Сколько же стоит стране отсутствие национального правительства? Нужно повернуть этот гигантский поток, перенаправить его - внутрь России.
Мы ведь работать умеем. Пока не развалили промышленность, в целом ряде отраслей мы превосходили западных производителей. Не просто шли ухо в ухо, но превосходили западный мир, если говорить о технологиях, а не о серийном, массовом производстве. Другое дело, когда наши замечательные открытия переходили в область производства, в серию - происходила порча достигнутого в лаборатории.
- С какими конкретными политическими фигурами вы связываете свои надежды?
- На последних выборах я агитировал за Зюганова - на том робком основании, что оставшиеся в коммунистической партии люди - люди честные и достойные. Рассчитывал, что воры и мерзавцы из компартии ушли. Перемены были бы возможны, если бы эта партия осознала всю полноту национальных, стоящих перед современной Россией задач. Ведь то, что марксистская идеология продемонстрировала свою несостоятельность, было понятно всем. Но партия представляла собой систему, организацию, привычную к руководству, ее можно было легко реформировать. Однако Зюганов оказался недостаточно энергичным лидером - человеком, не способным осуществить возлагавшиеся на него задачи. Чего-то ему не хватает...
Одно время, очень короткое, как и многие другие, я верил, что Лебедь станет новым российским Наполеоном. Но Лебедь оказался пустышкой, наемной, ставленной фигурой. Так что теперь я не вижу среди российских политиков достойных. Вот в Белоруссии - Лукашенко, пожалуй, является сейчас единственным разумным, серьезным национальным лидером.
- Каким вам видится будущее России?
- Я больше всего боюсь, что Россия не проснется. Мой учитель Лев Николаевич Гумилев любил повторять, что «будущее предсказать нельзя, пока не сделаны поступки, которые определяют это будущее...» Поясню, что он имел в виду. Причина не всегда порождает определенное следствие, но клубок следствий, и из них не всегда может быть выбрано самое ближнее, оптимальное, логичное продолжение. Блестящий пример - пассионарный подъем, переживавшийся Литвой во второй половине XIII века, должен был завершиться созданием Великой Литвы. По логике, объединение русских земель должна была возглавить Литва. Литовцы тогда вылезли из болот, обрели силу, остановили страшный напор немецкого ордена... Они, что важно, не были подчинены Золотой Орде в отличие от владимирских князей. Чтобы возглавить объединение, им немного было нужно - присоединить Псков и Новгород. Витовт почти это сделал: сговорился уже с Тохтамышем, но был разбит Едигеем на Ворскле. Все бы состоялось, но литовцы неожиданно, плененные рыцарями, замками, гербами и прочей мишурой Западной Европы, приняли католичество. Вопреки логике - ведь половина населения в Литве была православной, административная переписка там велась на русском, одежда тоже была русская, действовала "Русская правда" и так далее. Но этого не произошло - двух ошибок Ольгерда и Витовта было достаточно, чтобы Великая Литва не состоялась...
- Значит, вы не рискнете предсказать будущее...
- Если народ проснется и к власти придет национальное правительство, мы должны будем воссоздать самостоятельную хозяйственную систему, восстановить нарушенные в современную эпоху хозяйственные связи. Нужно будет создать собственную валюту, не зависящую от Международного валютного фонда, - валюту, основанную на серебряном стандарте. На Камчатке сейчас найдены богатейшие залежи серебра, а мировые его запасы исчерпываются. Серебро будет дорожать, по оценкам ученых, в течение двадцати лет сравняется по стоимости с золотом. Если бы удалось создать валюту, основанную на серебряном стандарте, МВФ рухнул бы.
Следующий шаг - демонополизация промышленности. В руках государства остаются банки, «источники» сырья, вооруженные силы, связь, транспорт. Фактически у нас сейчас торжествует система государственного бандитизма: монополии обирают мелкого и среднего производителя. Огромные, непомерные налоги и прочее... Между тем, любое государство должно опираться на тружеников, на того, кто платит налоги и кормит эту власть. Я не понимаю, почему нам это непонятно - до сих пор воспеваем челкашей...
Второе. Россия должна объединиться. Территория России - это евразийский путь, который пересекает весь континент и должен находиться в одних руках. Это не устраивает наших «друзей» на Западе, они хотят разделить страну на множество независимых государств. Но ведь в этом случае центральной власти - ее ведь не будет. К чему это приведет? Коммуникации - железные дороги, нефте- и газопроводы рухнут. Последствия могут быть самые печальные - не только для нас, но для всего мира. Как в этом случае Запад получит необходимое ему сырье? Нужно понимать, что Россия сегодня - гарант равновесия в евразийском регионе. Я не вижу другого народа, который взял бы на себя этот крест.
- Какой вам видится роль Славянского хода в деле единения?
- Это первая ласточка того движения, которое должно идти по нарастающей. Повторяю, если Россию разделят на куски, все рухнет. Мы должны вернуть исконно русские регионы, которые были утрачены в последние годы. Это Казахстан - северные, казачьи регионы, населенные русскими. Новороссия, северная часть Эстонии, где 90 процентов - русские. Конечно, силой я бы никого удерживать не стал, союз должен быть добровольным. А для этого важно сохранить общую связующую струну. Сохранить Курилы, выход к Черному морю, прибалтийские русские области.
Если говорить конкретно о Ходе, о том, что удалось, что не удалось нам сделать, то, наверное, мы маловато общались с людьми. Но в самых больных точках - Приднестровье и Республике Сербской - это было. Нас поддержала церковь, деятели, нас принимавшие, воспринимали Ход, как некую общественную силу, организацию. И естественно, что у них менялось после этого мнение о России - в лучшую сторону. Другой разговор, будет ли продолжение, развитие начатого. Но в любом случае Ход имел огромное пропагандистское значение. В целом, наша акция, безусловно, удалась. Хотя отдельные недостатки, конечно, были. Как бы ни было, благое дело мы сделали, огромное дело. Это один из тех поступков, которые, как считал Гумилев, определяют будущее…