Нефтяники: два вида
Вид первый: оригинал взят у asketic_travel в Нуса Дуа и инопланетяне
Чёрная тропическая ночь. Россыпь ярких звёзд на небе. Липкий душный воздух. Полуобморочный геккон на стене. У меня закончились трудные переговоры, и я сижу на веранде ресторанчика над тарелкой с какой-то индонезийской кислотой, щедро приправленной чили и скипидаром. В меню написано, что это традиционное блюдо. Это значит, что эта потрава здесь с давних пор используется для еды.
Ресторанчик почти пуст. В углу напротив, сидя на высоких стульях, два длинноволосых индонезийца с гитарами складно, меланхолично и очень похоже выводят "Layla". "Layla, darling, won't you ease my worried mind?.." - разносится во влажном воздухе. О да, Лейла, это было бы очень любезно с твоей стороны... Геккон подобрался ближе к вентилятору и сочувственно косится на меня из-под потолка. Звучит последний аккорд. Я вяло хлопаю. Певцы оживляются: "Спасьибо! - говорит худой через весь зал. - Париятного аппетита!"
Это Нуса Дуа, дорогая резервация для туристов на южной оконечности Бали. Здесь индонезийское правительство проводит встречи высокого уровня, здесь три месяца назад выбрали мисс мира, а ещё здесь отдыхают русские. Русских здесь больше, чем аборигенов, а местные говорят по-русски лучше, чем по-английски. Полчаса назад полутрагодовалый младенец сказал мне что-то вроде "привет". Когда местный обращается к иностранцу, он сразу обращается по-русски. Самостоятельные путешественники говорят: "Нуса Дуа? Ты что, там же сплошные русские. Я в Семиньяк." Прямо так и говорят.
"Братан, чё будем слушать?" - вежливо интересуется музыкант, теребя чахлую бородку. Он не виноват, его кто-то научил таким словам и интонациям, точно так же, как кто-то другой научил импровизировать на гитаре и петь хрипловатым американским голосом. Но сегодня я бы предпочёл помолчать с гекконом, чем наблюдать превращение симпатичного аборигена в Шарикова. Я безразлично отмахиваюсь. Музыканты снова впадают в задумчивость, а потом, виртуозно исполнив длинную инструментальную импровизацию, запевают "One of these nights". Рок-н-ролльная романтика знойных ночей Аризоны мягко смешивается с влажной духотой балийской ночи.
Нуса Дуа. Бали. Остров с вулканами и пальмами на границе Индийского и Тихого океанов. Раньше здесь не было ничего. Только небо и океан. Потом природа взялась за дело, вытолкнув этот клочок земли из глубин океана под звёздное небо и увенчав его пальмами, рестораном и двумя длинноволосыми гитаристами.
Тысячи километров до Аризоны, тысячи километров до России. Луна ближе, вот она висит - только руку протяни. Сейчас, в декабре, температура воздуха здесь +30. И температура воды примерно столько же. И не в декабре примерно столько же. Когда Eagles сочиняли One of these nights, ещё никто не знал про Нуса Дуа, да и в Нуса Дуа представления о географии, скорее всего, заканчивались Денпасаром, местным административным центром. Да и прочие представления не выплёскивались из рамок. Манго - много, рыба - много, банан - очень много. Жизнь прекрасна, после обеда можно поспать.
Но что-то щёлкнуло, скрипнуло, заскрежетало, колёса истории повернулись, и Нуса Дуа вдруг заполнилась людьми с другой планеты. Высокими людьми с красными лицами, большими пузами и голыми ногами. Они говорят только на своём языке, но громко и оттого очень понятно. Они мало улыбаются, но много и громко смеются. У них много денег. И самих их тоже много. Это хорошо.
Мне очень интересно, как это нашествие выглядит в глазах индонезийцев. Мы, наверное, так смотрим на нефтяников из Нижневартовска или газовиков из Надыма, если, конечно, доведётся встретиться. Они живут среди медведей, мамонтов, оленей и мошки на вечной мерзлоте, но так же способны к прямохождению, членораздельной речи и не носят шкуры. Совсем как мы. Очень интересно. Ведь понятно, что на самом деле жизнь на вечной мерзлоте - совсем другая.
Хотя нет, я всё-таки несправедлив к нефтяникам. Они, конечно, нам ближе, хоть и из мерзлоты. И мы про них больше знаем. И песни их не заучиваем, и под манеры их не подстраиваемся. А вот индонезийцам-то каково? Всё другое: язык, манеры, культура, вера, традиции, песни в конце концов. И вот всё это чужое вдруг свалилось на голову и стало шуметь, купаться и требовать блины со сметаной на ужин (как это сметаны нет?!). И ведь радуются местные, учат песни, блины пекут (сам ел), хочешь - рыбалку устроят, хочешь - на вулкан отведут, а не дойдёшь - затащат и в жерло носом сунут: вот - наш балийский вулкан, давай сорок баксов, братан.
Ресторан начинает заполняться. Становится людно и шумно. Официантки бойко щебечут с пришельцами на языке далёкой северной страны. "Ние вопрос, - бездумно пищит заученные слова миловидная малышка, чирикая в блокноте. - Подождать тока надо тщуток." Пришельцы радостно гогочут и заказывают. Я прошу счёт. Когда я спускаюсь с веранды, "рокеры" удивительно чисто тянут: "Как упои-ителны в Россыи ветшера".
Где ты, моя Лейла...
Вид второй: оригинал взят у marinaiv в Суровые канадские нефтянники и шоссе сметри
Благодаря Нашей Раше все мы знаем про суровых челябинских мужиков.
А вчера на совместном нашем собрании с министерстом Транспорта я узнала, насколько суровы канадские нефтянники.
Впрочем, про то, что они суровы, я и так знала. Но теперь это осознание вышло на новый, так сказать, уровень.
Альберта - нефтяная провинция, так что в нефтяной индустрии тут задейстованы многие. Есть у нас на севере провинции городок - прямо около крупных нефтеразработок; по сути, как раз для нефтянников и выстроенный. В городке том, сами понимаете, развлечений немного. Зато всё очень дорого, потому что почти все, кто там живёт, получают большие деньги.
От того городка в Эдмонтон, ближайший к нему крупный город (и, по совместительству - столицу провинции) - примерно 450 км по шоссе, который у нас называют «шоссе смерти» - на нём происходит больше всего автокатастроф и погибает самое большое количество людей, чем на любой другой дороге провинции.
Разумеется, отработавшие свою вахту нефтянники зачастую не остаются в этом городке и, получив зарплату, едут её тратить в Эдмонтон. А чтобы вознаградить себя за лишённую развлечений жизнь, решают начинать «отрываться» сразу же. Получают зарплату и идут в бар её отмечать. А после того, как отметят, заключают пари - кто быстрее в Эдмонтон приедет, тот получит все зарплаты участников заезда.
И вот пьяные нефтянники скидывают свои зарплаты в общий «котёл», садятся по машинам и начинают гнать по шоссе сметри в Эдмонтон. А если к пьяным нефтянникам и 450 км трассы добавить ещё и тот факт, что у нас тут чуть не 8 месяцев в году лежит снег, так что состояние трассы, мягко говоря, не идеальное, то получается и вовсе экстрим.
Про гонки-то я знала - наше министерство за этим шоссе смерти давно присматривает и время от времени мы пытаемся сделать в суде показательное дело по факту таких гонок. Правда, пока не очень успешно.
Чего я не знала, так это того, какие деньги крутятся в этих гонках. Вот вчера на собрании и узнала - МинТрансовцы рассказали, что как раз занимаются делом, где товарищ, выигравгший гонку, огрёб аж 75 штук... Теперь начинаю лучше понимать, почему суровые канадские нефтянники раз за разом занимаются этими суровыми гонками по шоссе смерти.
Чёрная тропическая ночь. Россыпь ярких звёзд на небе. Липкий душный воздух. Полуобморочный геккон на стене. У меня закончились трудные переговоры, и я сижу на веранде ресторанчика над тарелкой с какой-то индонезийской кислотой, щедро приправленной чили и скипидаром. В меню написано, что это традиционное блюдо. Это значит, что эта потрава здесь с давних пор используется для еды.
Ресторанчик почти пуст. В углу напротив, сидя на высоких стульях, два длинноволосых индонезийца с гитарами складно, меланхолично и очень похоже выводят "Layla". "Layla, darling, won't you ease my worried mind?.." - разносится во влажном воздухе. О да, Лейла, это было бы очень любезно с твоей стороны... Геккон подобрался ближе к вентилятору и сочувственно косится на меня из-под потолка. Звучит последний аккорд. Я вяло хлопаю. Певцы оживляются: "Спасьибо! - говорит худой через весь зал. - Париятного аппетита!"
Это Нуса Дуа, дорогая резервация для туристов на южной оконечности Бали. Здесь индонезийское правительство проводит встречи высокого уровня, здесь три месяца назад выбрали мисс мира, а ещё здесь отдыхают русские. Русских здесь больше, чем аборигенов, а местные говорят по-русски лучше, чем по-английски. Полчаса назад полутрагодовалый младенец сказал мне что-то вроде "привет". Когда местный обращается к иностранцу, он сразу обращается по-русски. Самостоятельные путешественники говорят: "Нуса Дуа? Ты что, там же сплошные русские. Я в Семиньяк." Прямо так и говорят.
"Братан, чё будем слушать?" - вежливо интересуется музыкант, теребя чахлую бородку. Он не виноват, его кто-то научил таким словам и интонациям, точно так же, как кто-то другой научил импровизировать на гитаре и петь хрипловатым американским голосом. Но сегодня я бы предпочёл помолчать с гекконом, чем наблюдать превращение симпатичного аборигена в Шарикова. Я безразлично отмахиваюсь. Музыканты снова впадают в задумчивость, а потом, виртуозно исполнив длинную инструментальную импровизацию, запевают "One of these nights". Рок-н-ролльная романтика знойных ночей Аризоны мягко смешивается с влажной духотой балийской ночи.
Нуса Дуа. Бали. Остров с вулканами и пальмами на границе Индийского и Тихого океанов. Раньше здесь не было ничего. Только небо и океан. Потом природа взялась за дело, вытолкнув этот клочок земли из глубин океана под звёздное небо и увенчав его пальмами, рестораном и двумя длинноволосыми гитаристами.
Тысячи километров до Аризоны, тысячи километров до России. Луна ближе, вот она висит - только руку протяни. Сейчас, в декабре, температура воздуха здесь +30. И температура воды примерно столько же. И не в декабре примерно столько же. Когда Eagles сочиняли One of these nights, ещё никто не знал про Нуса Дуа, да и в Нуса Дуа представления о географии, скорее всего, заканчивались Денпасаром, местным административным центром. Да и прочие представления не выплёскивались из рамок. Манго - много, рыба - много, банан - очень много. Жизнь прекрасна, после обеда можно поспать.
Но что-то щёлкнуло, скрипнуло, заскрежетало, колёса истории повернулись, и Нуса Дуа вдруг заполнилась людьми с другой планеты. Высокими людьми с красными лицами, большими пузами и голыми ногами. Они говорят только на своём языке, но громко и оттого очень понятно. Они мало улыбаются, но много и громко смеются. У них много денег. И самих их тоже много. Это хорошо.
Мне очень интересно, как это нашествие выглядит в глазах индонезийцев. Мы, наверное, так смотрим на нефтяников из Нижневартовска или газовиков из Надыма, если, конечно, доведётся встретиться. Они живут среди медведей, мамонтов, оленей и мошки на вечной мерзлоте, но так же способны к прямохождению, членораздельной речи и не носят шкуры. Совсем как мы. Очень интересно. Ведь понятно, что на самом деле жизнь на вечной мерзлоте - совсем другая.
Хотя нет, я всё-таки несправедлив к нефтяникам. Они, конечно, нам ближе, хоть и из мерзлоты. И мы про них больше знаем. И песни их не заучиваем, и под манеры их не подстраиваемся. А вот индонезийцам-то каково? Всё другое: язык, манеры, культура, вера, традиции, песни в конце концов. И вот всё это чужое вдруг свалилось на голову и стало шуметь, купаться и требовать блины со сметаной на ужин (как это сметаны нет?!). И ведь радуются местные, учат песни, блины пекут (сам ел), хочешь - рыбалку устроят, хочешь - на вулкан отведут, а не дойдёшь - затащат и в жерло носом сунут: вот - наш балийский вулкан, давай сорок баксов, братан.
Ресторан начинает заполняться. Становится людно и шумно. Официантки бойко щебечут с пришельцами на языке далёкой северной страны. "Ние вопрос, - бездумно пищит заученные слова миловидная малышка, чирикая в блокноте. - Подождать тока надо тщуток." Пришельцы радостно гогочут и заказывают. Я прошу счёт. Когда я спускаюсь с веранды, "рокеры" удивительно чисто тянут: "Как упои-ителны в Россыи ветшера".
Где ты, моя Лейла...
Вид второй: оригинал взят у marinaiv в Суровые канадские нефтянники и шоссе сметри
Благодаря Нашей Раше все мы знаем про суровых челябинских мужиков.
А вчера на совместном нашем собрании с министерстом Транспорта я узнала, насколько суровы канадские нефтянники.
Впрочем, про то, что они суровы, я и так знала. Но теперь это осознание вышло на новый, так сказать, уровень.
Альберта - нефтяная провинция, так что в нефтяной индустрии тут задейстованы многие. Есть у нас на севере провинции городок - прямо около крупных нефтеразработок; по сути, как раз для нефтянников и выстроенный. В городке том, сами понимаете, развлечений немного. Зато всё очень дорого, потому что почти все, кто там живёт, получают большие деньги.
От того городка в Эдмонтон, ближайший к нему крупный город (и, по совместительству - столицу провинции) - примерно 450 км по шоссе, который у нас называют «шоссе смерти» - на нём происходит больше всего автокатастроф и погибает самое большое количество людей, чем на любой другой дороге провинции.
Разумеется, отработавшие свою вахту нефтянники зачастую не остаются в этом городке и, получив зарплату, едут её тратить в Эдмонтон. А чтобы вознаградить себя за лишённую развлечений жизнь, решают начинать «отрываться» сразу же. Получают зарплату и идут в бар её отмечать. А после того, как отметят, заключают пари - кто быстрее в Эдмонтон приедет, тот получит все зарплаты участников заезда.
И вот пьяные нефтянники скидывают свои зарплаты в общий «котёл», садятся по машинам и начинают гнать по шоссе сметри в Эдмонтон. А если к пьяным нефтянникам и 450 км трассы добавить ещё и тот факт, что у нас тут чуть не 8 месяцев в году лежит снег, так что состояние трассы, мягко говоря, не идеальное, то получается и вовсе экстрим.
Про гонки-то я знала - наше министерство за этим шоссе смерти давно присматривает и время от времени мы пытаемся сделать в суде показательное дело по факту таких гонок. Правда, пока не очень успешно.
Чего я не знала, так это того, какие деньги крутятся в этих гонках. Вот вчера на собрании и узнала - МинТрансовцы рассказали, что как раз занимаются делом, где товарищ, выигравгший гонку, огрёб аж 75 штук... Теперь начинаю лучше понимать, почему суровые канадские нефтянники раз за разом занимаются этими суровыми гонками по шоссе смерти.