О бедности
Решил тут выложить пару интересных статей о таком явлении как бедность. Думаю, многим моим друзьям будет интересно прочесть. Тем более, что это явление уже трансформируется в нечто новое для нас и традиционное для остального капиталистического мира.
Бедность
Сергей Переслегин
Мы, как правило, когда говорим о России, говорим о Москве, частично о Петербурге, и ещё паре-тройке городов-миллионников. В этих точках ситуация с бедностью в России такая же, как и в любой развитой европейской стране, а может даже и получше. Если рассматривать Россию регионов, Россию малых деревень, то там бедность беспросветная, и беспробудное пьянство, с которым она прочно связана.
Население России делится на две категории. Физик назвал бы их «морским» и «валентным» населением. «Валентное» - то, которое ощущает свои права, ощущает свои обязанности, короче говоря, субъектно, и имеет свою позицию. Среди этого населения существует свой процент бедноты, не очень высокий. Не знаю, какой он на самом деле, можно ли согласиться здесь с данными официальной статистики - почему бы и нет, она не хуже любой другой. В России есть также огромная масса «морского» населения. «Морского» не от слов «море», «плыть», «просторы», а от представления об огромных стихийных волнах, которые невозможно идентифицировать, которые себя не ощущают субъектом как исторического, так и экономического процесса. Эти люди-волны действительно бедны, у них нет будущего, у них нет реальных финансовых или иных личных ресурсов, и, в общем, они всецело зависят от сегодняшней конъюнктуры и от того местечка, где они смогли устроиться, примоститься и как-то жить. Таких людей очень много. Мы более или менее себе представляем реальную покупательную способность российских денег, но есть же люди, которые говорят, что «мы же ещё неплохо живём, у нас бабушка пенсию получает». Это, конечно, не Москва и не Петербург, это маленький городок где-то на Волге, но, тем не менее, это реальный город и реальные слова человека.
Другой вопрос - является ли проблема бедности важной, структурообразующей проблемой для России? Бедных в России много, но существенной проблемой, на мой взгляд, они не являются. Опять-таки это связано с тем, что среди социально активного, реального слоя населения, тех, кого я называл валентными, бедность либо изжита, либо изживается. Во всяком случае, она может явиться политическим лозунгом, активацией конкуренции, но никогда не будет чем-то реальным. Население же, которое лишено не сколько права голоса, столько самого голоса, может быть сколь угодно бедным - социального значения оно все равно не имеет. Их, безголосых, всегда будут утилизировать избирательные команды, временно подкармливать, «обмишуливать» и снова - тишина. Есть лишь вопрос о детях, когда они в этих волнах рождаются. Это важный вопрос - дети могут выплыть из «планктона». Им нужно ставить указатели и привозить новости о «других» мирах. Их нужно вербовать, соблазнять и помещать в среды деятельности отличной от родительской. Пряником. Капканом. Обманом. Верой.
Как можно измерять бедность? Я предпочитаю измерять бедность с помощью графика, показывающего долю затрат семьи на решение проблем выживания в общей доле затрат.
Что такое решение проблем выживания? Как правильно сказал мне один беспризорник, это пища и тепло, всё остальное, включая мытьё лица мылом, может, в крайнем случае, подождать. Так вот, крыша над головой, то есть тепло, и элементарная пища, могут занимать в бюджете от 17 процентов, в случае «верхнего миллиона» США, до 98-99 процентов. Если вы построите график такой зависимости, то найдёте у него точку перегиба, выше которой, доля расходов на поддержание жизни начинает очень быстро расти. Вот эту точку я и называю точкой прожиточного минимума. Если семья получает больше прожиточного минимума, у неё есть возможность создавать резервы, покупать себе новые вещи, начиная от одежды при малых значениях доходов и кончая предметами роскоши при больших. Но если ваш доход меньше прожиточного минимума, то все ваши резервы уходят на то, чтобы как-то выкрутиться и справиться с ремонтом вышедшей из строя элементарной домашней техники или одежки, без которых жить плохо, хотя и можно. На резервирование у вас не хватает, и уж тем более - на какие-то реальные траты. Это и есть физическая бедность. Более того, как легко заметить, при этом вы автоматически прикреплены к своему месту жительства. Поскольку транспорт дорог, а у вас денег хватает только на самое необходимое. Поэтому, находясь ниже этой черты, вы ещё и привязаны к точке обитания.
Человек истинно, материально, бедный на самом деле прежде всего лишён возможности самостоятельного передвижения, как физического, так и социального, то есть, он обречён находиться на той работе, на которой уже находится, в том доме, в котором он уже живёт, и в том месте, где он живёт.
У него нет шансов сменить как род занятий и статус, так и своё место жительства - вот это и есть застойная бедность.
Поскольку мы с вами решили, что это явление есть спутник человечества с тех времён, когда фараоны ещё не возникли, то бороться с ним можно сколь угодно долго. Пока он есть. Другой вопрос, что если число бедных или процент их начинает серьёзно препятствовать развитию государства, эту проблему приходится решать. Можно и так кардинально, как Япония, где бедным себя считают только 5 % населения страны.
Возможно ли вообще существование общества без бедности? Было, например, такое общество в Советском Союзе. По отношению к сегодняшней России там бедности, безусловно, не было. Да, конечно, попадались семьи, которые не могли ничего себе позволить вообще, но это всё-таки было исключение, и когда корреспонденты до такого дела добирались, они об этом писали с ужасом и тут же начинали искать виновных, и проблему как-то решали. Но не было и богатства, а средний уровень жизни был много ниже, чем уровень жизни любой развитой европейской страны. Поэтому ответ такой - если вы хотите резко уменьшить уровень жизни, то вы можете за счёт этого столь же резко уменьшить коэффициент расслоения. В этом плане бедные исчезнут. Это один возможный способ.
Второй способ - вы можете сделать общество настолько динамичным, что положение человека в обществе будет настолько быстро меняться, что зафиксировать у него бедность или богатство окажется невозможным. Эта ситуация будет сугубо функциональна: сегодня он беден до предела, а уже завтра он богат, а послезавтра он человек среднего финансового положения, зато счастлив. В истории таких обществ, конечно, не было, но в литературе, например, у Лафферти в прекрасном рассказе «Долгая ночь со вторника на среду» они описаны. Фантастика часто имеет большую предсказательную силу, чем об этом думают политики.
Ещё, конечно же, можно справиться с бедностью, вызванной чисто социальными причинами. Это вообще не очень сложно. Европейцы, например, с этим более или менее у себя справились, японцы вполне справились, но, к сожалению, всегда остаётся определённая доля бедности, с которой вы, не можете сделать ничего. Это те люди, которые сами хотят быть бедными. Которые будут пить, употреблять наркотики, или просто уничтожать находящиеся у них материальные ресурсы любыми способами. К сожалению, они, видимо, являются неизбежной частью и болью социума. Не в том дело, что они какие-то особые моральные уроды, а в том, что обществе реальном, в котором мы имеем удовольствие жить, всегда существует часть людей, которые относятся к предыдущим фазам развития. Так получилось, что это люди не индустриальной эпохи, а традиционной, или даже не традиционной, а архаичной, и в этой эпохе, которая сейчас есть, для них просто нет места. И в этом случае они будут бедными, поскольку их психологическая структура не отвечает социальной структуре общества. И она, эта внутренняя целостность, замедленная прогрессом, видимо, не перестраиваема пока методами социальных тренингов. Да и где они эти методы? С этой бедностью вызванной несоответствием индивида реальному социуму пока нет возможностей справиться.
Есть ещё одна форма бедности - бедность психологическая. Здесь вопрос не в том, сколько у человека есть, а в том, сколько есть у соседа. Это и была одна из главных проблем Советского Союза. Да, все жили «вровень, скромно так». По ряду параметров снабжение среднего советского человека было лучше, чем многих его западных партнёров, а жизнь проще. Но люди, которые уезжали на Запад, видели возможности купить «сейчас и здесь» товары, которых у нас не было ни за какие деньги, и возникла страшная зависть к тем, кто может пользоваться этими видеомагнитофонами, видеокамерами, автомобилями. В конечном счёте, эта зависть, зависть национальная - целой страны на чужой каравай, и уничтожила социализм как определённую культурную реальность. Ситуация с этой завистью осталась точно такой же, только теперь - не надо ехать на Запад. Вы можете завидовать не некому абстрактному американскому рабочему, а своему соседу, у которого машина есть, а у вас нет. А он, в свою очередь, может завидовать другому типу, у которого «Крайслер». Вот такая гонка потребления создаёт свой собственный тип бедности, когда человек, сколько бы у него благ ни было, всё равно ощущает себя бедным и несчастным. Но это уже задача для социологов, психологов и, безусловно, для журналистов.
Бедность: личный взгляд
С.Г.Кара-Мурза
Хочу изложить некоторые сугубо личные впечатления от моих первых столкновений советского человека с бедностью в буржуазном обществе. Именно такая бедность, как считается, должна установиться в России после стабилизации нынешнего "демократического" порядка. Это совсем иная социальная ситуация, чем та, которую мы видим при нынешнем массовом обеднении все еще советских людей. Поэтому наше невольное представление о будущем как простом воспроизводстве, чуть хуже или чуть лучше того, что мы видим сегодня, - ошибочно.
Мы, как народ, переживаем нынешнее обеднение как общее бедствие - типа разрушительного землетрясения всей России или какой-то странной войны. Это бедствие пока что не делит нас на две несоизмеримые и несовместимые "расы". Скорее, нам кажется, что временно образовалась маленькая больная "раса" богатых "новых русских". Их можно жалеть или ненавидеть, но их появление не разрушило народ, потому что он-то по своим основным признакам остался именно народом, не разделившись на расы. А "больные", когда страна вернется в норму или уедут, или вылечатся (не без помощи лекарственных средств).
Такое ощущение сохраняется потому, что, во-первых, в России обеднело именно подавляющее большинство граждан, так что они друг друга "разумеют". У всех них еще сохранилась данная общим образованием единая культурная основа, один и тот же способ мышления и рассуждения, один и тот же язык слов и образов. Все это сильно подпорчено телевидением, но и подпорчено почти одинаково у всех. Подавляющее большинство наших бедных имеют еще жилье, а в квартире свет, водопровод, отопление, книги на полках. Все это "держит" человека на весьма высоком социальном уровне.
Совсем иное дело - бедность в классовом (или почти классовом) обществе, в трущобах большого капиталистического города. Здесь бедность приобретает новое качество, для определения которого пока что нет подходящего слова в русском языке. Вернее, смысл слова, которым точно переводится на русский язык применяемый на Западе термин, у нас совсем иной. Бедность (pobreza - исп., poverty - англ. ) в городской трущобе на Западе для большинства быстро превращается в ничтожество (miseria - исп., misery - англ. ).
Что же это такое - ничтожество? Это, прежде всего, бедность неизбывная - когда безымянные общественные силы толкают тебя вниз, не дают перелезть порог. Кажется, чуть-чуть - и ты вылез, и там, за порогом, все оказывается и дешевле, и доступнее, и тебе даже помогают встать на ноги. Мы этого пока еще не знаем и не понимаем.
В такой ситуации очень быстро иссякают твои собственные силы, и ты теряешь все личные ресурсы, которые необходимы для того, чтобы подняться. У нас мы это видим в среде небольшого контингента опустившихся людей, прежде всего алкоголиков, но это. другое дело, они в каком-то смысле счастливы и не хотят оторваться от бутылки. Ничтожество - это постоянное и тупое желание выбраться из ямы и в то же время неспособность напрячься, это деградация твоей культуры, воли и морали.
Переход людей через барьер, отделяющий бедность от ничтожества, - важное и для нас малознакомое явление. Если оно приобретет характер массового социального процесса, то вся общественная система резко изменится - а наше сознание вообще пока что не освоило переходных процессов. Надо наблюдать и изучать то, что происходит на этой грани, в этом "фазовом переходе". На Западе, я считаю, важный опыт имеет католическая церковь, помогающая, с небольшими средствами, удержаться людям в фазе бедности или даже перейти в эту фазу "снизу".
В Сарагосе, богатом городе Испании, исторический центр застроен зданиями X - XIII веков. На реставрацию всех этих зданий никаких денег не хватит, и эти руины заселили бездомные. Странная трущоба в самом центре города - беднота живет во дворцах, но без воды, света и канализации. Только крыша, которая вот-вот рухнет. Церковь отремонтировала пару комнат, в одной сделала три кабинки душа, в другой поставила три стиральные машины. За сто песет (1 доллар) можно принести свое тряпье и постирать. Такая мелочь, а около сотни семей воспрянули духом. Детиподростки впервые в жизни помылись в душе, и он их восхитил. "Какое счастье - мыться в душе!" Может, это чисто телесное ощущение для многих из них станет соломинкой, вытянувшей из ничтожества в бедность. Конечно, мы в России должны думать о восстановлении достойной жизни для всех, хотя поначалу она и будет на грани бедности. Но пока произойдет переход рычагов хозяйства в здоровые руки, надо создавать и временные вспомогательные механизмы для того, чтобы помочь людям удержаться от разрушения крайней бедностью. Надо вовремя услышать какой-то знак, звук, не дать себе привыкнуть. Тут опасна ложная мудрость, которую нашептывает телевидение: мол, все эти наши бедные - профессионалы, а доходы у них, как у банкиров. Это соблазнительная, но лживая мысль. В 1999 году я был в Испании и ехал утром в метро. Подошла женщина с ребенком, протянула руку. Взглянула таким взглядом, что было понятно - надо дать денег. Этим взглядом, я бы сказал, не злоупотребляют. Рядом стояли двое русских с переводчиком, видимо, предприниматели. Один говорит: "Я бы лучше голодал, но просить не стал". Я ему говорю: "Это особенно убедительно звучит после сытного завтрака, который вы только что съели". Он ничего не ответил, замолчали.
У меня был тяжелый опыт, когда я из благополучного еще СССР поехал в 1989 году работать в Испанию. Купил старую машину и ездил - где-то на защиту диссертации оппонентом, где-то лекция. На каникулы приехала ко мне дочь, и мы как раз поехали большим маршрутом. Надо было пересечь Кастилью-Леон - равнина, до горизонта пшеничные поля, жара страшная, ни деревень, ни городов. На шоссе в одном месте был ремонт, для проезда по очереди в один ряд был поставлен временный светофор, и около него расположился парень с ящиком. Там у него был лед и банки кока-колы. Когда машины останавливались на красный свет, он подходил и уговаривал купить. Подошел ко мне, я отказался - экономил, все деньги тратили на поездки по Испании, когда еще такой случай будет. Он уговаривает. Я говорю: "Посмотри на мою машину. Мне ли шиковать. Вон у меня на сиденье бутылка из магазина". Он опять: "Ну, купи девушке холодной! " Я говорю: "Нет" - и тут как раз зеленый свет, я тронул. Он протянул руку и крикнул: "Ну, помоги же мне! " А меня уже сзади подпирали, и я уехал, а в ушах так и стояли эти его слова. Вот уже одиннадцать лет прошло, но стоит бессоннице одолеть, как вдруг слышу: "Ну, помоги же мне! " Этот парень держался.
И какое же тяжелое зрелище представляет собой человек, впадающий в ничтожество, даже если он формально не так уж беден. В 1992 году, перед конференцией "Рио-92", я был на одном из подготовительных симпозиумов, собранных там же, в Бразилии. Мы были в городе Белен, в Амазонии, и в первый день нас повезли на экскурсию. С нами был молодой переводчик из США, полиглот и лингвист. Около собора было много старух, просящих подаяние. Ко мне подошла одна из них, очень худая и в черной одежде. Долго и сурово говорила, я не все понял, но почувствовал, что надо дать ей денег. Деньги я обменял ночью в аэропорту, все бумажки были одинаковые, я еще в них не разобрался и дал ей одну. Это было много, потом оказалось, что около 50 долларов, но так и так, делать было нечего, не просить же сдачу. Старуха возликовала, подняла эту бумажку и пошла, показывая ее своим подругам. Все они стали подходить ко мне и благодарить, никто из них не просил еще, все это было очень достойно. Переводчик, стоявший рядом со мной, сильно возбудился, просто перекосило его. Говорит мне: "Зачем вы столько ей дали? Ей хватило бы мелочи. Лучше бы вы дали мне. Я, филолог и лингвист, делаю вторую диссертацию. Я веду важное исследование - и вот, вынужден отвлекаться и ездить на эти конференции переводчиком, чтобы заработать денег. А вы, вместо того чтобы поддержать меня, дали этой Неграмотной старухе, которая и денег-то таких Никогда не держала". Что угодно я мог ожидать от молодого американского доктора двух наук, Но не этого. Мы и сами-то в 1992 году получали какую-то символическую зарплату, раз в сто меньше этого переводчика. Человек свихнулся от страха перед бедностью и свалился в ничтожество.
В 1971 году, работая на Кубе, я видел по телевидению известный фильм, шедевр американского кино "Держатель ломбарда". В бедном квартале Нью-Йорка старик-еврей, пострадавший от нацистов и уехавший в США, держит маленькую лавочку-ломбард, дает под заклад небольшие деньги (как старуха-процентщица у Достоевского). В фильме есть сложная психологическая драма, аналогия между нацизмом и человеческими отношениями в этом квартале, где заправляет мафия, но меня поразило не это, а именно тип бедности обитателей квартала. Они приносят последнее, что у них есть, и торгуются со стариком, умоляют его накинуть доллар-другой. Супруги приносят в заклад туфельки их умершего ребенка, молодой человек - золотую медаль из колледжа и т. д. Вынужденная жестокость доброго ростовщика, рыдания, семейные истории.
Обсуждая назавтра с кубинцами в лаборатории этот фильм, я сказал, что он сделан очень художественно, найдены сильные символические аллегории. Мне с жаром возразили люди, которые жили буквально в этих кварталах. Эта сторона фильма, сказали они, сделана не то чтобы реалистично, а прямо-таки натуралистично - все так и есть, тип быта и детали переданы абсолютно точно. Именно в таком положении живут люди. Разговаривая об этом в Бразилии, я узнал важную вещь: вырваться из этого состояния ничтожества можно, только совершив скачок "вниз" - антиобщество трущобы, в иной порядок и иной закон. Понимаем ли мы это?
Даже в благополучной и более уравнительной, чем США, Европе, бедные отделены от общества, а если еще и стоят в нем одной ногой, то это их состояние нестабильно. Привез меня друг в Испании погостить в свою деревню. Вышли мы погулять в поле, идет навстречу с речки старик с ведром. Друг говорит: "Это у нас в деревне красный". Поравнялись, друг говорит старику: "Эвенсио, ты у нас коммунист, а вот человек из Москвы". Старик испугался: "Что ты, какой я коммунист, это ты слишком. Левый, это да", - и пошел дальше.
Был он в республиканской армии, после поражения бродил, выполнял за бесценок самую тяжелую работу. Смог вернуться в деревню в конце 70-х годов, починил дом, работает на своем клочке земли, голосует за коммунистов. Вернулись мы в деревню уже в темноте, старик поджидает у своей двери: "Неужели сеньор из Москвы? И Красную площадь видели?" Потом я спросил у друга: что же старик в темноте к нам подошел, ведь все дома в деревне прекрасно освещены? Оказывается, не имеет этот старик ни света, ни водопровода - дорого. Задержался один бедняк в деревне, некуда больше идти. А где же остальные? По городам, по трущобам, там есть Шанс хоть что-то заработать. Треть домов по деревням заколочена, а много поселков совсем пусто. Едешь ночью по малым шоссе - много деревень-призраков. А в городах целые районы превращены в трущобы.
Когда я впервые выехал за границу вне социалистического лагеря (в 1983 году в Индию), меня потряс вид страданий от бедности детей - их переживание голода и первые связанные с этим духовные травмы. Это чувство трудно передать. Тяжелые сцены начались прямо по пути от аэропорта. Дело было в феврале, и по ночам в Дели было довольно холодно, а на газонах ночевало множество людей, имевших всего лишь кусок мешковины в качестве набедренной повязки. Кое-кто неподвижно лежал и днем - жив он? Умер? Мы проезжали мимо строительства тридцатиэтажного дома, подъемных кранов у него не было, наверх, как муравьи, поднималась вереница девочек (может, девушек, но худеньких), несущих на голове по два кирпича.
Небольшие деньги, которые у меня были, у меня в первый же выход в город вытрясли большие мальчишки. У них выработан для этого целый набор остроумных приемов, от которых новичку спастись трудно. Я бы так и провел все дни на конференции да в гостинице, но меня пригласил на рынок делегат из ГДР, у него были деньги. Мы шли по улице, и он ловко и резко отмахивался от мальчишек. Я на момент отстал, ко мне подбежал мальчик лет четырех. Он стал мне протягивать старую газету, как бы продавая ее, и, поскольку я невольно остановился и наклонился к нему, он решил, что я ему дам монету. Но у меня ничего не было, и его нервы не выдержали этого перехода от надежды к отчаянию. Он зарыдал и затопал ногами, прыгая на месте. Видно было, что он голоден, живот вздут, слезы залили все лицо.
Я обошел с немцем рынок, потом поехали по гостиницам на такси-мотороллере. Он жил в городе, а я на окраине, километров за пять, через огромный лесопарк. Он видит, что у меня нет денег, и дал мне сколько-то рупий одной бумажкой - заплатить таксисту. Не помню, почему, но я ее зажал в руке. Водитель остановился у бензоколонки, и ко мне подбежала девочка лет восьми, в платье из мешка. Она вцепилась в мою руку с этой бумажкой и стала ее просить, тыкая пальцем себе в живот и в рот - мол, хочет есть. Вырывая у нее руку с деньгами, я проклял и себя, и этого немца, который увлек меня на экскурсию.
Когда в 1988 году соратники Горбачева начали выпускать мальтузианские манифесты и утверждать, что бедность - естественное и законное явление, я вспомнил эту девочку и этого мальчика с газетой - и как отрезало. Для меня эта перестройка стала делом врагов рода человеческого. Одно дело, когда в Индии большая масса интеллигенции и государственных чиновников бьется над тем, чтобы сокращать бедность и поддерживать тех, кто впадает в крайнюю нищету - и другое дело создавать массовую бедность в благополучной, развитой индустриальной стране. В 1984 году я поехал в Мексику. Здесь детская бедность не такая страшная, к тому же я немного знал их культуру и мог с детьми объясниться. Здесь меня поразило другое - люди в пограничном состоянии, в момент, когда они переступают порог, отделяющий один уровень бедности от другого. В центре Мехико здания построены так, что тротуар становится своего рода галереей, отделенной от мостовой рядом колонн. Пешеходы идут в тени. И утром, и даже поздно вечером все нормально, идет поток людей. Но как-то друг провожал меня в гостиницу после полуночи, и я увидел немыслимое зрелище в этих галереях масса людей с одеялами и сумками устраивались на ночлег. Это были, что называется, приличные люди. Дети в ночных рубашечках, матери, стоя на коленях, расчесывают им волосы, раскладывают вещи, цепляют вешалку с разглаженными одеждами. Рано утром они скатают свои одеяла и исчезнут.
Но сильнее всего меня поразило то, что я увидел в первый день. В этой же галерее, рядом с отелем, стояла очень красивая пара - юноша и девушка, музыканты. Он - в черном концертном костюме, она - в длинном платье. Очень тонкие лица и хорошее образование. Скрипка и виолончель, играли Бетховена. Видно было, что они - выходцы из состоятельных семей, но какая-то причина сталкивает их вниз, и они пошли на крайнюю меру. Возможно, вышли на улицу в первый раз.
Такое отчаяние и такой ужас был в их глазах, что, казалось, у них уже петля на шее, вот-вот она их потянет от земли. Ничего похожего на уличных музыкантов, которых полно в Мехико и теперь полно в Москве. От этой красивой пары, переступающей порог, исходила такая волна горя, что люди шарахались из этой галереи и обходили это место по проезжей части. Я долго стоял неподалеку - ни один человек им не подал, не кинул монету в футляр. Человек я довольно бесчувственный, но в ту ночь чувствовал себя очень скверно.
Во время перестройки многим из нас, особенно из молодежи, устроили поездки на Запад. Организовали умело. Социологи знают, что при выезде за границу возникает эффект "медового месяца" - все кажется прекрасным, глаз не замечает ничего дурного. Длится это недолго, пелена спадает, и за изобилием сосисок, витрин и автомобилей начинаешь видеть реальную жизнь, и тебя охватывает неведомая в России тоска. Ощущение изнурительной суеты, которая бессмысленна и в то же время необходима. Это - конкуренция, "война всех против всех".
В 1989-1990 годы, когда я был в Испании, тема России была в моде, и у меня как-то взяли большое интервью для журнала. Под конец спросили, не хотел бы я остаться жить в Испании. Я люблю Испанию, но признался, что нет, не хотел бы. Как так, почему же? Я подумал и ответил попроще, чтобы было понятно: "Качество жизни здесь низкое". Еще больше удивились и даже заинтересовались. Как объяснить, не обижая хозяев? Говорю: "Я привык, чтобы ребенок на улице называл меня дядя, а не господин". Не поверили: какая, мол, разница. Пришлось сказать вещь более наглядную: "Выхожу из дома, а в закутке около подъезда на улице старик ночует, зимой. И качество моей жизни от этого низкое". Мне говорят: "Ладно, оставим это. Мы не сможем это объяснить читателю".
Сейчас я и сам вижу, что ничего им не объяснил - ведь и у моего дома теперь стоит нищий старик. Тогда я такого не предполагал. Сейчас видно, что нас затягивают в ту же яму, но не затянули еще. Я чувствую, что при виде нищего старика в московском метро у людей сжимается сердце. Одни подадут ему милостыню, другие отведут глаза, третьи придумают какое-то злое оправдание - но все войдут с этим стариком в душевный контакт, все чувствуют, что качество их жизни низкое. Стариков, ночующих на улице Рима или Чикаго, просто никто не замечает, как привычную часть пейзажа. Участь отверженных, если они не бунтуют, никак не касается жизни благополучных.
Мы сегодня, видя нищих, в том числе музыкантов, думаем, что и мы дошли до этого уровня - и дальше, укрепись эта демократия, будет примерно так же. Это глубокая ошибка. Наши нищие-музыканты не очень-то сильно отличаются от нас, и особого отчуждения между нами нет. А та пара музыкантов в Мехико, было видно, оказалась в пустоте. Они уже отторгнуты их прежней "расой", но они чужие и не хотят, не могут стать своими и для "расы отверженных". Если антисоветский режим надолго продлится в России, многим из нас придется переходить такой порог, какого пока что у нас нет и какой мы и представить себе не можем. Ведь пока что, случись какая-то катастрофа, можно выйти к людям и с протянутой рукой. Тяжело будет им в глаза смотреть, но терпимо. А будет другое - другие будут люди и другие глаза.
Уже появилась у нас обширная прослойка людей, у которой глаза меняются. Был я в 1988 году с одним приятелем, который стал потом видным "демократом" (даже в ранге министра при Гайдаре), в командировке в Риме. Дело было зимой. Около гостиницы, где мы жили, спал на улице старик. Вид у него был особенно драматический из-за двух деталей. Во-первых, из-под кучи тряпья, которой он был укрыт, валил пар - необычно много. Во-вторых, на себя он положил свою гладкошерстную собаку, и она тряслась крупной дрожью. Зрелище - не забудешь. Как-то позже, в Москве, я по какому-то поводу спросил приятеля: "Помнишь того старика в Риме?". Он удивился: "Какого старика?" - "Как какого? С собакой, около гостиницы! " - "Не видел никакого старика". Говорил он совершенно искренне - он на этого старика в упор глядел и не видел. Так они сегодня и "своих" русских стариков не видят. А мы думаем, что они злые.
Бедность
Сергей Переслегин
Мы, как правило, когда говорим о России, говорим о Москве, частично о Петербурге, и ещё паре-тройке городов-миллионников. В этих точках ситуация с бедностью в России такая же, как и в любой развитой европейской стране, а может даже и получше. Если рассматривать Россию регионов, Россию малых деревень, то там бедность беспросветная, и беспробудное пьянство, с которым она прочно связана.
Население России делится на две категории. Физик назвал бы их «морским» и «валентным» населением. «Валентное» - то, которое ощущает свои права, ощущает свои обязанности, короче говоря, субъектно, и имеет свою позицию. Среди этого населения существует свой процент бедноты, не очень высокий. Не знаю, какой он на самом деле, можно ли согласиться здесь с данными официальной статистики - почему бы и нет, она не хуже любой другой. В России есть также огромная масса «морского» населения. «Морского» не от слов «море», «плыть», «просторы», а от представления об огромных стихийных волнах, которые невозможно идентифицировать, которые себя не ощущают субъектом как исторического, так и экономического процесса. Эти люди-волны действительно бедны, у них нет будущего, у них нет реальных финансовых или иных личных ресурсов, и, в общем, они всецело зависят от сегодняшней конъюнктуры и от того местечка, где они смогли устроиться, примоститься и как-то жить. Таких людей очень много. Мы более или менее себе представляем реальную покупательную способность российских денег, но есть же люди, которые говорят, что «мы же ещё неплохо живём, у нас бабушка пенсию получает». Это, конечно, не Москва и не Петербург, это маленький городок где-то на Волге, но, тем не менее, это реальный город и реальные слова человека.
Другой вопрос - является ли проблема бедности важной, структурообразующей проблемой для России? Бедных в России много, но существенной проблемой, на мой взгляд, они не являются. Опять-таки это связано с тем, что среди социально активного, реального слоя населения, тех, кого я называл валентными, бедность либо изжита, либо изживается. Во всяком случае, она может явиться политическим лозунгом, активацией конкуренции, но никогда не будет чем-то реальным. Население же, которое лишено не сколько права голоса, столько самого голоса, может быть сколь угодно бедным - социального значения оно все равно не имеет. Их, безголосых, всегда будут утилизировать избирательные команды, временно подкармливать, «обмишуливать» и снова - тишина. Есть лишь вопрос о детях, когда они в этих волнах рождаются. Это важный вопрос - дети могут выплыть из «планктона». Им нужно ставить указатели и привозить новости о «других» мирах. Их нужно вербовать, соблазнять и помещать в среды деятельности отличной от родительской. Пряником. Капканом. Обманом. Верой.
Как можно измерять бедность? Я предпочитаю измерять бедность с помощью графика, показывающего долю затрат семьи на решение проблем выживания в общей доле затрат.
Что такое решение проблем выживания? Как правильно сказал мне один беспризорник, это пища и тепло, всё остальное, включая мытьё лица мылом, может, в крайнем случае, подождать. Так вот, крыша над головой, то есть тепло, и элементарная пища, могут занимать в бюджете от 17 процентов, в случае «верхнего миллиона» США, до 98-99 процентов. Если вы построите график такой зависимости, то найдёте у него точку перегиба, выше которой, доля расходов на поддержание жизни начинает очень быстро расти. Вот эту точку я и называю точкой прожиточного минимума. Если семья получает больше прожиточного минимума, у неё есть возможность создавать резервы, покупать себе новые вещи, начиная от одежды при малых значениях доходов и кончая предметами роскоши при больших. Но если ваш доход меньше прожиточного минимума, то все ваши резервы уходят на то, чтобы как-то выкрутиться и справиться с ремонтом вышедшей из строя элементарной домашней техники или одежки, без которых жить плохо, хотя и можно. На резервирование у вас не хватает, и уж тем более - на какие-то реальные траты. Это и есть физическая бедность. Более того, как легко заметить, при этом вы автоматически прикреплены к своему месту жительства. Поскольку транспорт дорог, а у вас денег хватает только на самое необходимое. Поэтому, находясь ниже этой черты, вы ещё и привязаны к точке обитания.
Человек истинно, материально, бедный на самом деле прежде всего лишён возможности самостоятельного передвижения, как физического, так и социального, то есть, он обречён находиться на той работе, на которой уже находится, в том доме, в котором он уже живёт, и в том месте, где он живёт.
У него нет шансов сменить как род занятий и статус, так и своё место жительства - вот это и есть застойная бедность.
Поскольку мы с вами решили, что это явление есть спутник человечества с тех времён, когда фараоны ещё не возникли, то бороться с ним можно сколь угодно долго. Пока он есть. Другой вопрос, что если число бедных или процент их начинает серьёзно препятствовать развитию государства, эту проблему приходится решать. Можно и так кардинально, как Япония, где бедным себя считают только 5 % населения страны.
Возможно ли вообще существование общества без бедности? Было, например, такое общество в Советском Союзе. По отношению к сегодняшней России там бедности, безусловно, не было. Да, конечно, попадались семьи, которые не могли ничего себе позволить вообще, но это всё-таки было исключение, и когда корреспонденты до такого дела добирались, они об этом писали с ужасом и тут же начинали искать виновных, и проблему как-то решали. Но не было и богатства, а средний уровень жизни был много ниже, чем уровень жизни любой развитой европейской страны. Поэтому ответ такой - если вы хотите резко уменьшить уровень жизни, то вы можете за счёт этого столь же резко уменьшить коэффициент расслоения. В этом плане бедные исчезнут. Это один возможный способ.
Второй способ - вы можете сделать общество настолько динамичным, что положение человека в обществе будет настолько быстро меняться, что зафиксировать у него бедность или богатство окажется невозможным. Эта ситуация будет сугубо функциональна: сегодня он беден до предела, а уже завтра он богат, а послезавтра он человек среднего финансового положения, зато счастлив. В истории таких обществ, конечно, не было, но в литературе, например, у Лафферти в прекрасном рассказе «Долгая ночь со вторника на среду» они описаны. Фантастика часто имеет большую предсказательную силу, чем об этом думают политики.
Ещё, конечно же, можно справиться с бедностью, вызванной чисто социальными причинами. Это вообще не очень сложно. Европейцы, например, с этим более или менее у себя справились, японцы вполне справились, но, к сожалению, всегда остаётся определённая доля бедности, с которой вы, не можете сделать ничего. Это те люди, которые сами хотят быть бедными. Которые будут пить, употреблять наркотики, или просто уничтожать находящиеся у них материальные ресурсы любыми способами. К сожалению, они, видимо, являются неизбежной частью и болью социума. Не в том дело, что они какие-то особые моральные уроды, а в том, что обществе реальном, в котором мы имеем удовольствие жить, всегда существует часть людей, которые относятся к предыдущим фазам развития. Так получилось, что это люди не индустриальной эпохи, а традиционной, или даже не традиционной, а архаичной, и в этой эпохе, которая сейчас есть, для них просто нет места. И в этом случае они будут бедными, поскольку их психологическая структура не отвечает социальной структуре общества. И она, эта внутренняя целостность, замедленная прогрессом, видимо, не перестраиваема пока методами социальных тренингов. Да и где они эти методы? С этой бедностью вызванной несоответствием индивида реальному социуму пока нет возможностей справиться.
Есть ещё одна форма бедности - бедность психологическая. Здесь вопрос не в том, сколько у человека есть, а в том, сколько есть у соседа. Это и была одна из главных проблем Советского Союза. Да, все жили «вровень, скромно так». По ряду параметров снабжение среднего советского человека было лучше, чем многих его западных партнёров, а жизнь проще. Но люди, которые уезжали на Запад, видели возможности купить «сейчас и здесь» товары, которых у нас не было ни за какие деньги, и возникла страшная зависть к тем, кто может пользоваться этими видеомагнитофонами, видеокамерами, автомобилями. В конечном счёте, эта зависть, зависть национальная - целой страны на чужой каравай, и уничтожила социализм как определённую культурную реальность. Ситуация с этой завистью осталась точно такой же, только теперь - не надо ехать на Запад. Вы можете завидовать не некому абстрактному американскому рабочему, а своему соседу, у которого машина есть, а у вас нет. А он, в свою очередь, может завидовать другому типу, у которого «Крайслер». Вот такая гонка потребления создаёт свой собственный тип бедности, когда человек, сколько бы у него благ ни было, всё равно ощущает себя бедным и несчастным. Но это уже задача для социологов, психологов и, безусловно, для журналистов.
Бедность: личный взгляд
С.Г.Кара-Мурза
Хочу изложить некоторые сугубо личные впечатления от моих первых столкновений советского человека с бедностью в буржуазном обществе. Именно такая бедность, как считается, должна установиться в России после стабилизации нынешнего "демократического" порядка. Это совсем иная социальная ситуация, чем та, которую мы видим при нынешнем массовом обеднении все еще советских людей. Поэтому наше невольное представление о будущем как простом воспроизводстве, чуть хуже или чуть лучше того, что мы видим сегодня, - ошибочно.
Мы, как народ, переживаем нынешнее обеднение как общее бедствие - типа разрушительного землетрясения всей России или какой-то странной войны. Это бедствие пока что не делит нас на две несоизмеримые и несовместимые "расы". Скорее, нам кажется, что временно образовалась маленькая больная "раса" богатых "новых русских". Их можно жалеть или ненавидеть, но их появление не разрушило народ, потому что он-то по своим основным признакам остался именно народом, не разделившись на расы. А "больные", когда страна вернется в норму или уедут, или вылечатся (не без помощи лекарственных средств).
Такое ощущение сохраняется потому, что, во-первых, в России обеднело именно подавляющее большинство граждан, так что они друг друга "разумеют". У всех них еще сохранилась данная общим образованием единая культурная основа, один и тот же способ мышления и рассуждения, один и тот же язык слов и образов. Все это сильно подпорчено телевидением, но и подпорчено почти одинаково у всех. Подавляющее большинство наших бедных имеют еще жилье, а в квартире свет, водопровод, отопление, книги на полках. Все это "держит" человека на весьма высоком социальном уровне.
Совсем иное дело - бедность в классовом (или почти классовом) обществе, в трущобах большого капиталистического города. Здесь бедность приобретает новое качество, для определения которого пока что нет подходящего слова в русском языке. Вернее, смысл слова, которым точно переводится на русский язык применяемый на Западе термин, у нас совсем иной. Бедность (pobreza - исп., poverty - англ. ) в городской трущобе на Западе для большинства быстро превращается в ничтожество (miseria - исп., misery - англ. ).
Что же это такое - ничтожество? Это, прежде всего, бедность неизбывная - когда безымянные общественные силы толкают тебя вниз, не дают перелезть порог. Кажется, чуть-чуть - и ты вылез, и там, за порогом, все оказывается и дешевле, и доступнее, и тебе даже помогают встать на ноги. Мы этого пока еще не знаем и не понимаем.
В такой ситуации очень быстро иссякают твои собственные силы, и ты теряешь все личные ресурсы, которые необходимы для того, чтобы подняться. У нас мы это видим в среде небольшого контингента опустившихся людей, прежде всего алкоголиков, но это. другое дело, они в каком-то смысле счастливы и не хотят оторваться от бутылки. Ничтожество - это постоянное и тупое желание выбраться из ямы и в то же время неспособность напрячься, это деградация твоей культуры, воли и морали.
Переход людей через барьер, отделяющий бедность от ничтожества, - важное и для нас малознакомое явление. Если оно приобретет характер массового социального процесса, то вся общественная система резко изменится - а наше сознание вообще пока что не освоило переходных процессов. Надо наблюдать и изучать то, что происходит на этой грани, в этом "фазовом переходе". На Западе, я считаю, важный опыт имеет католическая церковь, помогающая, с небольшими средствами, удержаться людям в фазе бедности или даже перейти в эту фазу "снизу".
В Сарагосе, богатом городе Испании, исторический центр застроен зданиями X - XIII веков. На реставрацию всех этих зданий никаких денег не хватит, и эти руины заселили бездомные. Странная трущоба в самом центре города - беднота живет во дворцах, но без воды, света и канализации. Только крыша, которая вот-вот рухнет. Церковь отремонтировала пару комнат, в одной сделала три кабинки душа, в другой поставила три стиральные машины. За сто песет (1 доллар) можно принести свое тряпье и постирать. Такая мелочь, а около сотни семей воспрянули духом. Детиподростки впервые в жизни помылись в душе, и он их восхитил. "Какое счастье - мыться в душе!" Может, это чисто телесное ощущение для многих из них станет соломинкой, вытянувшей из ничтожества в бедность. Конечно, мы в России должны думать о восстановлении достойной жизни для всех, хотя поначалу она и будет на грани бедности. Но пока произойдет переход рычагов хозяйства в здоровые руки, надо создавать и временные вспомогательные механизмы для того, чтобы помочь людям удержаться от разрушения крайней бедностью. Надо вовремя услышать какой-то знак, звук, не дать себе привыкнуть. Тут опасна ложная мудрость, которую нашептывает телевидение: мол, все эти наши бедные - профессионалы, а доходы у них, как у банкиров. Это соблазнительная, но лживая мысль. В 1999 году я был в Испании и ехал утром в метро. Подошла женщина с ребенком, протянула руку. Взглянула таким взглядом, что было понятно - надо дать денег. Этим взглядом, я бы сказал, не злоупотребляют. Рядом стояли двое русских с переводчиком, видимо, предприниматели. Один говорит: "Я бы лучше голодал, но просить не стал". Я ему говорю: "Это особенно убедительно звучит после сытного завтрака, который вы только что съели". Он ничего не ответил, замолчали.
У меня был тяжелый опыт, когда я из благополучного еще СССР поехал в 1989 году работать в Испанию. Купил старую машину и ездил - где-то на защиту диссертации оппонентом, где-то лекция. На каникулы приехала ко мне дочь, и мы как раз поехали большим маршрутом. Надо было пересечь Кастилью-Леон - равнина, до горизонта пшеничные поля, жара страшная, ни деревень, ни городов. На шоссе в одном месте был ремонт, для проезда по очереди в один ряд был поставлен временный светофор, и около него расположился парень с ящиком. Там у него был лед и банки кока-колы. Когда машины останавливались на красный свет, он подходил и уговаривал купить. Подошел ко мне, я отказался - экономил, все деньги тратили на поездки по Испании, когда еще такой случай будет. Он уговаривает. Я говорю: "Посмотри на мою машину. Мне ли шиковать. Вон у меня на сиденье бутылка из магазина". Он опять: "Ну, купи девушке холодной! " Я говорю: "Нет" - и тут как раз зеленый свет, я тронул. Он протянул руку и крикнул: "Ну, помоги же мне! " А меня уже сзади подпирали, и я уехал, а в ушах так и стояли эти его слова. Вот уже одиннадцать лет прошло, но стоит бессоннице одолеть, как вдруг слышу: "Ну, помоги же мне! " Этот парень держался.
И какое же тяжелое зрелище представляет собой человек, впадающий в ничтожество, даже если он формально не так уж беден. В 1992 году, перед конференцией "Рио-92", я был на одном из подготовительных симпозиумов, собранных там же, в Бразилии. Мы были в городе Белен, в Амазонии, и в первый день нас повезли на экскурсию. С нами был молодой переводчик из США, полиглот и лингвист. Около собора было много старух, просящих подаяние. Ко мне подошла одна из них, очень худая и в черной одежде. Долго и сурово говорила, я не все понял, но почувствовал, что надо дать ей денег. Деньги я обменял ночью в аэропорту, все бумажки были одинаковые, я еще в них не разобрался и дал ей одну. Это было много, потом оказалось, что около 50 долларов, но так и так, делать было нечего, не просить же сдачу. Старуха возликовала, подняла эту бумажку и пошла, показывая ее своим подругам. Все они стали подходить ко мне и благодарить, никто из них не просил еще, все это было очень достойно. Переводчик, стоявший рядом со мной, сильно возбудился, просто перекосило его. Говорит мне: "Зачем вы столько ей дали? Ей хватило бы мелочи. Лучше бы вы дали мне. Я, филолог и лингвист, делаю вторую диссертацию. Я веду важное исследование - и вот, вынужден отвлекаться и ездить на эти конференции переводчиком, чтобы заработать денег. А вы, вместо того чтобы поддержать меня, дали этой Неграмотной старухе, которая и денег-то таких Никогда не держала". Что угодно я мог ожидать от молодого американского доктора двух наук, Но не этого. Мы и сами-то в 1992 году получали какую-то символическую зарплату, раз в сто меньше этого переводчика. Человек свихнулся от страха перед бедностью и свалился в ничтожество.
В 1971 году, работая на Кубе, я видел по телевидению известный фильм, шедевр американского кино "Держатель ломбарда". В бедном квартале Нью-Йорка старик-еврей, пострадавший от нацистов и уехавший в США, держит маленькую лавочку-ломбард, дает под заклад небольшие деньги (как старуха-процентщица у Достоевского). В фильме есть сложная психологическая драма, аналогия между нацизмом и человеческими отношениями в этом квартале, где заправляет мафия, но меня поразило не это, а именно тип бедности обитателей квартала. Они приносят последнее, что у них есть, и торгуются со стариком, умоляют его накинуть доллар-другой. Супруги приносят в заклад туфельки их умершего ребенка, молодой человек - золотую медаль из колледжа и т. д. Вынужденная жестокость доброго ростовщика, рыдания, семейные истории.
Обсуждая назавтра с кубинцами в лаборатории этот фильм, я сказал, что он сделан очень художественно, найдены сильные символические аллегории. Мне с жаром возразили люди, которые жили буквально в этих кварталах. Эта сторона фильма, сказали они, сделана не то чтобы реалистично, а прямо-таки натуралистично - все так и есть, тип быта и детали переданы абсолютно точно. Именно в таком положении живут люди. Разговаривая об этом в Бразилии, я узнал важную вещь: вырваться из этого состояния ничтожества можно, только совершив скачок "вниз" - антиобщество трущобы, в иной порядок и иной закон. Понимаем ли мы это?
Даже в благополучной и более уравнительной, чем США, Европе, бедные отделены от общества, а если еще и стоят в нем одной ногой, то это их состояние нестабильно. Привез меня друг в Испании погостить в свою деревню. Вышли мы погулять в поле, идет навстречу с речки старик с ведром. Друг говорит: "Это у нас в деревне красный". Поравнялись, друг говорит старику: "Эвенсио, ты у нас коммунист, а вот человек из Москвы". Старик испугался: "Что ты, какой я коммунист, это ты слишком. Левый, это да", - и пошел дальше.
Был он в республиканской армии, после поражения бродил, выполнял за бесценок самую тяжелую работу. Смог вернуться в деревню в конце 70-х годов, починил дом, работает на своем клочке земли, голосует за коммунистов. Вернулись мы в деревню уже в темноте, старик поджидает у своей двери: "Неужели сеньор из Москвы? И Красную площадь видели?" Потом я спросил у друга: что же старик в темноте к нам подошел, ведь все дома в деревне прекрасно освещены? Оказывается, не имеет этот старик ни света, ни водопровода - дорого. Задержался один бедняк в деревне, некуда больше идти. А где же остальные? По городам, по трущобам, там есть Шанс хоть что-то заработать. Треть домов по деревням заколочена, а много поселков совсем пусто. Едешь ночью по малым шоссе - много деревень-призраков. А в городах целые районы превращены в трущобы.
Когда я впервые выехал за границу вне социалистического лагеря (в 1983 году в Индию), меня потряс вид страданий от бедности детей - их переживание голода и первые связанные с этим духовные травмы. Это чувство трудно передать. Тяжелые сцены начались прямо по пути от аэропорта. Дело было в феврале, и по ночам в Дели было довольно холодно, а на газонах ночевало множество людей, имевших всего лишь кусок мешковины в качестве набедренной повязки. Кое-кто неподвижно лежал и днем - жив он? Умер? Мы проезжали мимо строительства тридцатиэтажного дома, подъемных кранов у него не было, наверх, как муравьи, поднималась вереница девочек (может, девушек, но худеньких), несущих на голове по два кирпича.
Небольшие деньги, которые у меня были, у меня в первый же выход в город вытрясли большие мальчишки. У них выработан для этого целый набор остроумных приемов, от которых новичку спастись трудно. Я бы так и провел все дни на конференции да в гостинице, но меня пригласил на рынок делегат из ГДР, у него были деньги. Мы шли по улице, и он ловко и резко отмахивался от мальчишек. Я на момент отстал, ко мне подбежал мальчик лет четырех. Он стал мне протягивать старую газету, как бы продавая ее, и, поскольку я невольно остановился и наклонился к нему, он решил, что я ему дам монету. Но у меня ничего не было, и его нервы не выдержали этого перехода от надежды к отчаянию. Он зарыдал и затопал ногами, прыгая на месте. Видно было, что он голоден, живот вздут, слезы залили все лицо.
Я обошел с немцем рынок, потом поехали по гостиницам на такси-мотороллере. Он жил в городе, а я на окраине, километров за пять, через огромный лесопарк. Он видит, что у меня нет денег, и дал мне сколько-то рупий одной бумажкой - заплатить таксисту. Не помню, почему, но я ее зажал в руке. Водитель остановился у бензоколонки, и ко мне подбежала девочка лет восьми, в платье из мешка. Она вцепилась в мою руку с этой бумажкой и стала ее просить, тыкая пальцем себе в живот и в рот - мол, хочет есть. Вырывая у нее руку с деньгами, я проклял и себя, и этого немца, который увлек меня на экскурсию.
Когда в 1988 году соратники Горбачева начали выпускать мальтузианские манифесты и утверждать, что бедность - естественное и законное явление, я вспомнил эту девочку и этого мальчика с газетой - и как отрезало. Для меня эта перестройка стала делом врагов рода человеческого. Одно дело, когда в Индии большая масса интеллигенции и государственных чиновников бьется над тем, чтобы сокращать бедность и поддерживать тех, кто впадает в крайнюю нищету - и другое дело создавать массовую бедность в благополучной, развитой индустриальной стране. В 1984 году я поехал в Мексику. Здесь детская бедность не такая страшная, к тому же я немного знал их культуру и мог с детьми объясниться. Здесь меня поразило другое - люди в пограничном состоянии, в момент, когда они переступают порог, отделяющий один уровень бедности от другого. В центре Мехико здания построены так, что тротуар становится своего рода галереей, отделенной от мостовой рядом колонн. Пешеходы идут в тени. И утром, и даже поздно вечером все нормально, идет поток людей. Но как-то друг провожал меня в гостиницу после полуночи, и я увидел немыслимое зрелище в этих галереях масса людей с одеялами и сумками устраивались на ночлег. Это были, что называется, приличные люди. Дети в ночных рубашечках, матери, стоя на коленях, расчесывают им волосы, раскладывают вещи, цепляют вешалку с разглаженными одеждами. Рано утром они скатают свои одеяла и исчезнут.
Но сильнее всего меня поразило то, что я увидел в первый день. В этой же галерее, рядом с отелем, стояла очень красивая пара - юноша и девушка, музыканты. Он - в черном концертном костюме, она - в длинном платье. Очень тонкие лица и хорошее образование. Скрипка и виолончель, играли Бетховена. Видно было, что они - выходцы из состоятельных семей, но какая-то причина сталкивает их вниз, и они пошли на крайнюю меру. Возможно, вышли на улицу в первый раз.
Такое отчаяние и такой ужас был в их глазах, что, казалось, у них уже петля на шее, вот-вот она их потянет от земли. Ничего похожего на уличных музыкантов, которых полно в Мехико и теперь полно в Москве. От этой красивой пары, переступающей порог, исходила такая волна горя, что люди шарахались из этой галереи и обходили это место по проезжей части. Я долго стоял неподалеку - ни один человек им не подал, не кинул монету в футляр. Человек я довольно бесчувственный, но в ту ночь чувствовал себя очень скверно.
Во время перестройки многим из нас, особенно из молодежи, устроили поездки на Запад. Организовали умело. Социологи знают, что при выезде за границу возникает эффект "медового месяца" - все кажется прекрасным, глаз не замечает ничего дурного. Длится это недолго, пелена спадает, и за изобилием сосисок, витрин и автомобилей начинаешь видеть реальную жизнь, и тебя охватывает неведомая в России тоска. Ощущение изнурительной суеты, которая бессмысленна и в то же время необходима. Это - конкуренция, "война всех против всех".
В 1989-1990 годы, когда я был в Испании, тема России была в моде, и у меня как-то взяли большое интервью для журнала. Под конец спросили, не хотел бы я остаться жить в Испании. Я люблю Испанию, но признался, что нет, не хотел бы. Как так, почему же? Я подумал и ответил попроще, чтобы было понятно: "Качество жизни здесь низкое". Еще больше удивились и даже заинтересовались. Как объяснить, не обижая хозяев? Говорю: "Я привык, чтобы ребенок на улице называл меня дядя, а не господин". Не поверили: какая, мол, разница. Пришлось сказать вещь более наглядную: "Выхожу из дома, а в закутке около подъезда на улице старик ночует, зимой. И качество моей жизни от этого низкое". Мне говорят: "Ладно, оставим это. Мы не сможем это объяснить читателю".
Сейчас я и сам вижу, что ничего им не объяснил - ведь и у моего дома теперь стоит нищий старик. Тогда я такого не предполагал. Сейчас видно, что нас затягивают в ту же яму, но не затянули еще. Я чувствую, что при виде нищего старика в московском метро у людей сжимается сердце. Одни подадут ему милостыню, другие отведут глаза, третьи придумают какое-то злое оправдание - но все войдут с этим стариком в душевный контакт, все чувствуют, что качество их жизни низкое. Стариков, ночующих на улице Рима или Чикаго, просто никто не замечает, как привычную часть пейзажа. Участь отверженных, если они не бунтуют, никак не касается жизни благополучных.
Мы сегодня, видя нищих, в том числе музыкантов, думаем, что и мы дошли до этого уровня - и дальше, укрепись эта демократия, будет примерно так же. Это глубокая ошибка. Наши нищие-музыканты не очень-то сильно отличаются от нас, и особого отчуждения между нами нет. А та пара музыкантов в Мехико, было видно, оказалась в пустоте. Они уже отторгнуты их прежней "расой", но они чужие и не хотят, не могут стать своими и для "расы отверженных". Если антисоветский режим надолго продлится в России, многим из нас придется переходить такой порог, какого пока что у нас нет и какой мы и представить себе не можем. Ведь пока что, случись какая-то катастрофа, можно выйти к людям и с протянутой рукой. Тяжело будет им в глаза смотреть, но терпимо. А будет другое - другие будут люди и другие глаза.
Уже появилась у нас обширная прослойка людей, у которой глаза меняются. Был я в 1988 году с одним приятелем, который стал потом видным "демократом" (даже в ранге министра при Гайдаре), в командировке в Риме. Дело было зимой. Около гостиницы, где мы жили, спал на улице старик. Вид у него был особенно драматический из-за двух деталей. Во-первых, из-под кучи тряпья, которой он был укрыт, валил пар - необычно много. Во-вторых, на себя он положил свою гладкошерстную собаку, и она тряслась крупной дрожью. Зрелище - не забудешь. Как-то позже, в Москве, я по какому-то поводу спросил приятеля: "Помнишь того старика в Риме?". Он удивился: "Какого старика?" - "Как какого? С собакой, около гостиницы! " - "Не видел никакого старика". Говорил он совершенно искренне - он на этого старика в упор глядел и не видел. Так они сегодня и "своих" русских стариков не видят. А мы думаем, что они злые.