Вспоминая Холокост
Год назад я ездил в Польшу по местам Катастрофы - Тикоцин/Лопуховский лес, Варшава, Майданек, Краков/Плашув, Аушвиц. Это однозначно мое самое сильное в жизни впечатление, и сегодня я все помню как год назад.
Я и раньше не так уж мало знал про Холокост - смотрел "обязательные" фильмы, вроде "Списка Шиндлера" с "Пианистом", знал статистику, но во время поездки я все прочувствовал на совершенно другом уровне.
На самом деле, почти всегда Холокост преподносят (и я сам так делаю), как историю про немцев - мол, люди, не будьте как они! Не забывайте, что вы можете быть культурнейшими людьми, цветом цивилизации, заниматься наукой, музыкой - и вдруг опуститься на самое дно, стать фанатиками, не способными взглянуть со стороны на свои действия и ужаснуться.
Это очень хорошо иллюстрирует одна сцена в "Списке Шиндлера" - идет зачистка дома в гетто, офицер видит в комнате фортепиано, начинает играть на фоне автоматных очередей. В комнату заходят два солдата, один говорит: "Моцарт?" Второй отвечает: "Бах".
А евреи в рассказах про Холокост выступают в роли забойной скотины (к сожалению, это было преимущественно так) - если про Холокост говорит еврей, он упоминает о восстаниях в гетто (обычно Варшавском) и иногда о Януше Корчаке.
Но все-таки в результате поездки в Польшу я многое понял именно о евреях. Люди, которые увековечивают память о Катастрофе, делают очень правильную вещь - они преподносят Катастрофу не как одну трагедию, а как 6 миллионов трагедий. (Простите меня за эти "6 миллионов", в которых просвечивает недопустимое округление - точное число, конечно, неизвестно, поэтому все-таки говорят так, как говорю я.) Когда я рассказывал в школе детям про Холокост, я подкинул им цитату Сталина "Смерть одного человека - трагедия, смерть миллионов - статистика", а Сталин однозначно знал толк в трагедиях, так что ему можно верить. В феврале 2011, в музее Катастрофы Яд-Вашем в Израиле, я был в зале памяти, видел архив имен - там есть информация о, насколько я помню, четырех миллионах погибших, и в зале звучат их имена. В бараках Аушвица, переоборудованных под музейные залы, висят бесчисленные личные дела заключенных. Когда мы ходили между залами, я старался прочитать как можно больше имен (кстати, в том же моем любимом "Списке Шиндлера" очень много времени по ходу фильма звучат имена), взгляд постоянно сваливался на даты прибытия и смерти - и в 90% случаев разность была менее двух недель. Евреи вперемешку с поляками, иногда другие национальности. Причем, это те, кому "повезло", ведь Аушвиц-1 - это рабочий лагерь, средняя продолжительность жизни в лагере смерти Аушвиц-2 (Аушвиц-Биркенау) была где-то минут 45.
Так вот, что я узнал о евреях - это то, что это все "отдельные" люди. Я побывал в домах, слышал истории, наш гид рассказывал нам много историй - и смешных, и грустных - с невыдуманными персонажами. В лагерях погибало не европейское еврейство, не евреи отдельной страны, не евреи отдельной общины, не евреи отдельного поезда, даже не евреи отдельной семьи. Погибали отдельные евреи, живые. И то, что они были живые, понять весь "масштаб" (не очень корректное слово), можно только после того, как поймешь, что они были отдельные. Поймешь не на словах (на словах-то вы и сейчас меня поняли, и я сам раньше понимал), а на более глубоком уровне.
Места, в которых мы были, можно поделить на две группы - в Тикоцине, Варшаве и Кракове надежда жить жила, в Лопуховском лесу, Майданеке и Аушвице эта надежда умирала. На самом деле, даже в Майданеке и Аушвице некоторые (особенно, дети) продолжали надеяться и радоваться жизни, но это прочувствовать я не могу. В гетто Варшавы, Кракова и других городов, кипела жизнь, несмотря на голод и смерть вокруг, а возможно и благодаря им.
Открывались театры, школы, больницы, игрались свадьбы, рождались дети, поняв, что жизнь - штука не обязательная, люди начинали жить с большим усердием. Ближе к ликвидации гетто, немцы еще сильнее уменьшали поставки продуктов, и все становилось более или менее ясно, те, у кого оставалась сила, уходили в подполье. Существование в лагере было каждодневной лотереей, не было каких-либо законов, правил, по которым ты мог жить - и выжить. Когда надо было помочь и заручиться чей-то благодарностью и поддержкой, а когда помощь была слишком рискованной или энергозатратной - приходилось угадывать, правил никаких не было.
Пережив то, что евреи пережили, сумев это пережить и остаться народом, евреи выработали себе хорошую память. Еврей никогда не радуется на 100% и никогда не печалится на 100%. В самые тяжелые минуты жизни он помнит о радостном, в самые приятные минуты он помнит, что для еврея радость всегда переплетена с печалью (вы когда-нибудь еврейскую музыку слышали? Там все такое bitter-sweet). Во время хупы (свадьбы) жених разбивает ногой стакан в память о разбитых сосудах разрушенного Храма.
Еще я понял, что пространство - это очень странная штука. В Варшавском гетто я видел стену с изъятым оттуда кирпичом. И за полгода до этого я видел этот кирпич в Яд-Вашеме, за тысячи километров оттуда. Такое чувство, что этот кирпич никуда и не уезжал. А в Аушвице-Биркенау я видел Крематорий №2, площадью примерно с четырехкомнатную московскую квартиру. Там были погибли и были сожжены пятьсот тысяч человек.
И напоследок еще несколько деталей. В крематории Майданека стоит ванна, которая нагревается от тепла печей, и в которой руководство лагеря могло расслабиться от тяжелого дня. Эта ванна ничем не огорожена, из нее открывается вид на печи. И да, ванна правда там стоит, я ее видел. Дорога к газовым камерам и крематориям Аушвица-Биркенау была высажена деревьями, у входа играл оркестр. Один человек из этого оркестра играл, когда мимо него проходила его семья. Впоследствии, на открытии мемориала этот человек сыграл там же, где играл тогда, в 43м или 44м году, хотя друзья его отговаривали. Он сыграл, его сердце не выдержало, и через неделю он умер. В Аушвице-1 жил четырехлетний мальчик, который рисовал очень жизнерадостные картинки, в которых вместо бараков были красивые дома, а вместо колючей проволоки - цветы и деревья. Этот мальчик умер, но его рисунки сохранились, и первый израильский космонавт летал в космос с этими рисунками. К сожалению, он тоже погиб.
Когда я вернулся из Польши, я хотел написать по стихотворению на каждое место, в котором я был - всего 5 штук. Написал одно - про Майданек - и то, не совсем законченное. Проблема была в том, что у меня просто не очень получается выстроить это в виде стихотворения, как-то все не укладывается, хотя раньше у меня с этим проблем никогда не было. Но все воспоминания так же свежи, поэтому, может быть, еще напишу.
Всем хорошего дня!