Заседание ЦК РСДРП(б) в Петрограде 10 (23) октября 1917 года
Оригинал взят у kirovtanin в Заседание ЦК РСДРП(б) в Петрограде 10 (23) октября 1917 года
Данилкин "Ленин: Пантократор солнечных пылинок"
"В «Кратком курсе» категорически сказано, что Ленин вернулся из Финляндии в Петроград 7 октября. ...В какой-то момент, заявив, что он уловил «тонкий намек на зажимание рта и на предложение мне удалиться», Ленин открытым текстом подает «прошение о выходе из ЦК» - с тем, чтобы «оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии». Было ясно, что на практике эта угроза осуществлялась бы не буквально: находящийся с июля 1917-го под судом, «в федеральном розыске», Ленин не мог сам агитировать за себя «в низах» - но попытался бы расколоть партию, уведя с собой радикальные элементы из «военки» плюс, например, Троцкого: я выхожу из всех партийных органов, а вы управляйте сами. Утрата дистанции подразумевала готовность принять ленинскую резолюцию «всемирно-исторического значения»; единственным способом удержаться от этого было избегать встречи с ним - или договориться между собой заранее в надежде, что Ленин не успеет расколоть их за один сеанс. Но договориться успели только Каменев и Зиновьев.
Словом, дальше отказываться от свидания с Лениным означало разрыв и низложение Ленина - немыслимо. Заседание назначили на 10 (23) октября.
Квартира представляла собой пять тесных - какое уж тут искусство восстания: не развернешься - комнаток: четыре жилые и столовая. О том, чтобы расхаживать во время выступления, да еще с напрыгиваниями и ретирадами, как это обычно делал Ленин, не могло быть и речи. Заговорщики, подтянув животы и приведя плечи в максимально компактное положение, ютились в длинной и узкой столовой. Окно было тщательно зашторено, лампа давала глубокие тени; странно, что не существует официальной иконографии этого секретного ужина - только потому, видимо, что пришлось бы изображать слишком много персонажей, чьи политические репутации не выдержали испытания временем. Тайная вечеря, да; но не в леонардовском или тинтореттовском, а скорее в пуссеновском духе: тени среди теней.
Особую, «евангельскую» пикантность придает этому собранию в сухановской Сионской Горнице присутствие не то что одного, а сразу двух иуд. Сам Ленин, правда, избегал этих «поповских» терминов - и предпочитал слова «предатели», «штрейкбрехеры», «изменники»; в одном из писем он даже процитировал - опять очень в духе Тайной вечери - французскую пословицу «On n'est trahi que par les siens»: «Изменником может стать лишь свой человек».
Фантазия Коллонтай нарисовала Ленина - в парике, без усов и бороды - лютеранским пастором; многие члены ЦК с июня не видали своего предводителя и теперь энергично подпирали свои челюсти снизу.
Часовая проповедь, которую «обычный член ЦК» прочитал собравшимся, - «доклад о текущем моменте», - как и ожидалось, произвела на них эффект встречи с лихорадкой чикунгунья: никакая психологическая готовность к встрече с «советами постороннего» не уберегла его товарищей от моментального повышения температуры, ломоты в суставах и подавления воли. «С точки зрения политики» Ленин не давал оппоненту возможности положить себя на лопатки: да, еще не собрали все силы, да, «пролетариат еще не дозрел», да, за пределами Питера и Москвы «массы пока еще не за нас», да, армия еще недостаточно деморализована, да, нецелесообразно отказываться совсем от сотрудничества с буржуазией, да, нельзя, в случае взятия власти, воевать против всех партий сразу, да, уместнее сначала добиться большинства в Учредительном собрании, всё так, миллион причин. Никакой «гарантии» успеха революции нет и быть не может; объективно идеальные условия для захвата власти существуют только в фантазиях меньшевиков, которые рассуждают о революции не как о повестке дня, а как об утопии; и не наступят никогда. Нет? Ну так в таком случае вы ничем не отличаетесь от меньшевиков, природных оппортунистов. А если… Если власть возьмем, а технически овладеть государственным аппаратом не сможем? А если немцы не согласятся на мир? А если солдаты не захотят воевать за революцию? Что тогда? Да что-что; а если Керенский вот-вот сдаст Петроград немцам, чтобы избавиться от большевистской угрозы? «Один дурак может вдесятеро больше задать вопросов, чем десять мудрецов способны разрешить».
Это был гипноз, настоящее выкручивание рук, вытягивание бегемота из болота - бегемота, который, одурев от побоев и понуканий, сам в конце концов выползает на опасный сухой участок.
После того как было сформировано - тоже здесь и тоже впервые в истории - Политбюро ЦК КПСС, совещание, сообразно жанру Тайной вечери, перетекло в поздний ужин. Хозяйка, Флаксерман, сочла уместным опубликовать свой шокирующий даже сто лет спустя шопинг-лист, согласно которому она отоварилась в тот день: «сыр, масло, колбаса, ветчина, буженина, копчушки (небольшие рыбки), красная соленая рыба, красная икра, хлеб, печенье и кэкс ...большевики уминали снедь, добродушно посмеиваясь над нерешительностью Каменева и Зиновьева; последний, как и Ленин, изменился «до неузнаваемости»: «с длинными усами, остроконечной бородкой, придававшими ему вид не то испанского гранда, не то бродячего итальянского певца» (из воспоминаний А. Иоффе)".
Данилкин "Ленин: Пантократор солнечных пылинок"
"В «Кратком курсе» категорически сказано, что Ленин вернулся из Финляндии в Петроград 7 октября. ...В какой-то момент, заявив, что он уловил «тонкий намек на зажимание рта и на предложение мне удалиться», Ленин открытым текстом подает «прошение о выходе из ЦК» - с тем, чтобы «оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии». Было ясно, что на практике эта угроза осуществлялась бы не буквально: находящийся с июля 1917-го под судом, «в федеральном розыске», Ленин не мог сам агитировать за себя «в низах» - но попытался бы расколоть партию, уведя с собой радикальные элементы из «военки» плюс, например, Троцкого: я выхожу из всех партийных органов, а вы управляйте сами. Утрата дистанции подразумевала готовность принять ленинскую резолюцию «всемирно-исторического значения»; единственным способом удержаться от этого было избегать встречи с ним - или договориться между собой заранее в надежде, что Ленин не успеет расколоть их за один сеанс. Но договориться успели только Каменев и Зиновьев.
Словом, дальше отказываться от свидания с Лениным означало разрыв и низложение Ленина - немыслимо. Заседание назначили на 10 (23) октября.
Квартира представляла собой пять тесных - какое уж тут искусство восстания: не развернешься - комнаток: четыре жилые и столовая. О том, чтобы расхаживать во время выступления, да еще с напрыгиваниями и ретирадами, как это обычно делал Ленин, не могло быть и речи. Заговорщики, подтянув животы и приведя плечи в максимально компактное положение, ютились в длинной и узкой столовой. Окно было тщательно зашторено, лампа давала глубокие тени; странно, что не существует официальной иконографии этого секретного ужина - только потому, видимо, что пришлось бы изображать слишком много персонажей, чьи политические репутации не выдержали испытания временем. Тайная вечеря, да; но не в леонардовском или тинтореттовском, а скорее в пуссеновском духе: тени среди теней.
Особую, «евангельскую» пикантность придает этому собранию в сухановской Сионской Горнице присутствие не то что одного, а сразу двух иуд. Сам Ленин, правда, избегал этих «поповских» терминов - и предпочитал слова «предатели», «штрейкбрехеры», «изменники»; в одном из писем он даже процитировал - опять очень в духе Тайной вечери - французскую пословицу «On n'est trahi que par les siens»: «Изменником может стать лишь свой человек».
Фантазия Коллонтай нарисовала Ленина - в парике, без усов и бороды - лютеранским пастором; многие члены ЦК с июня не видали своего предводителя и теперь энергично подпирали свои челюсти снизу.
Часовая проповедь, которую «обычный член ЦК» прочитал собравшимся, - «доклад о текущем моменте», - как и ожидалось, произвела на них эффект встречи с лихорадкой чикунгунья: никакая психологическая готовность к встрече с «советами постороннего» не уберегла его товарищей от моментального повышения температуры, ломоты в суставах и подавления воли. «С точки зрения политики» Ленин не давал оппоненту возможности положить себя на лопатки: да, еще не собрали все силы, да, «пролетариат еще не дозрел», да, за пределами Питера и Москвы «массы пока еще не за нас», да, армия еще недостаточно деморализована, да, нецелесообразно отказываться совсем от сотрудничества с буржуазией, да, нельзя, в случае взятия власти, воевать против всех партий сразу, да, уместнее сначала добиться большинства в Учредительном собрании, всё так, миллион причин. Никакой «гарантии» успеха революции нет и быть не может; объективно идеальные условия для захвата власти существуют только в фантазиях меньшевиков, которые рассуждают о революции не как о повестке дня, а как об утопии; и не наступят никогда. Нет? Ну так в таком случае вы ничем не отличаетесь от меньшевиков, природных оппортунистов. А если… Если власть возьмем, а технически овладеть государственным аппаратом не сможем? А если немцы не согласятся на мир? А если солдаты не захотят воевать за революцию? Что тогда? Да что-что; а если Керенский вот-вот сдаст Петроград немцам, чтобы избавиться от большевистской угрозы? «Один дурак может вдесятеро больше задать вопросов, чем десять мудрецов способны разрешить».
Это был гипноз, настоящее выкручивание рук, вытягивание бегемота из болота - бегемота, который, одурев от побоев и понуканий, сам в конце концов выползает на опасный сухой участок.
После того как было сформировано - тоже здесь и тоже впервые в истории - Политбюро ЦК КПСС, совещание, сообразно жанру Тайной вечери, перетекло в поздний ужин. Хозяйка, Флаксерман, сочла уместным опубликовать свой шокирующий даже сто лет спустя шопинг-лист, согласно которому она отоварилась в тот день: «сыр, масло, колбаса, ветчина, буженина, копчушки (небольшие рыбки), красная соленая рыба, красная икра, хлеб, печенье и кэкс ...большевики уминали снедь, добродушно посмеиваясь над нерешительностью Каменева и Зиновьева; последний, как и Ленин, изменился «до неузнаваемости»: «с длинными усами, остроконечной бородкой, придававшими ему вид не то испанского гранда, не то бродячего итальянского певца» (из воспоминаний А. Иоффе)".