Дневник апостола Фомы. Фрагмент 3 ч.3

[djoeldd]

- Софию? - переспрашивает Константин.

- Да, - говорю, - Софию, Премудрость Божию. Она красной нитью проходит через Притчи, Премудрость Соломона, Премудрость Сирахову. Я этот вопрос дебатировал с Афанасием в Антиохии. Он утверждает, что Премудрость и Логос - одно и то же. Я категорически против такой трактовки. Премудрость - это скорее атрибут Божества. А можно я выскажу одну ересь в приватном порядке?

- Валяй, - машет рукой Константин. - Ересью больше, ересью меньше.

- Мне кажется, - осмеливаюсь я сказать, - что Бог - это больше чем Отец. Бог - это одновременно Отец и Мать. Премудрость - это не просто атрибут Божества, это Его Вторая Ипостась. А Логос - Сын. И та Троица, которую мы ищем, на самом деле такая же, как и на земле: Отец, Мать, Сын-Логос. Все Трое - предвечны, нерожденны, несотворенны, неслиянны и нераздельны. В проекции на землю это: Дух как атрибут Отца, Богородица, Иисус. Сейчас мы почти повсеместно отмечаем распространение так называемого богородичного культа (они Марию начали величать Богородицей, еще не дожидаясь решения собора) . Начали писать иконы, где Мария изображена вместе со Своим Сыном. Мне кажется, это интуитивно правильное направление веры. Но оно совершенно поперек тому, чем мы здесь, в Никее, занимаемся. Я уверен: если мы упустим Премудрость, то выстраиваемая Троица окажется ущербной.

- Да, это действительно ересь, - говорит Константин, размышляя вслух. - И знаешь, почему она бесперспективна? Потому что Мать - это Изида, Астарта, она же Иштар, Деметра. Это те самые культы, которые начал изводить еще Моисей во святой земле. Соломон, попав под обаяние иноземных цариц, попытался кое-что из этого вернуть в церковный обиход, но ему не дали, и это хорошо. Нам нужна вера для империи, вера для борьбы. Мать - это мягкость, уступчивость, податливость. А нам нужны - сила и мощь.

- Я это понимаю, кесарь, - говорю я со всем присущим мне смирением. - То, что я изложил, это только модель, и она требует осмысления.

- Продолжай свое моделирование, - говорит Константин, - но не печатай и на соборы не выноси. Хватит с нас уже этой полемики, хватит нервировать Церковь, она и без того у нас слишком стала нервная. Николай-то наш Чудотворец вон чего отчудил. Пойми: я не могу начать строить новый город, пока не разберусь, каким должен быть кафедральный собор. А покуда вы мне не скажете, какой Троице мы будем поклоняться на перспективу ближайшего тысячелетия, я не смогу дать задание архитекторам. Все, иди и думай. Чтоб через месяц был Символ Веры. Иначе я вас разгоню, как макак по веткам, и поставлю по церквям своих епископов, которых назначу лично. Все, свободен.



Я шел от императора и размышлял, сколько нужно будет еще потратить церковных сил, чтобы из этого просвященного язычника сделать христианина.

Утром мы собрались в соборном зале. Долго не начинали. Внезапно заиграли гусли, и, вопреки всем ожиданиям, в дверях соборного зала показался император Константин с частью свиты. Базилевс занял место председателя, все расселись, и тогда Константин встал и, призывая внимание аудитории, сказал.

- В эту ночь произошли странные и одновременно - чудесные события. Я попрошу епископа Афанасия доложить о том, какие сны сегодня приснились братии.

Выходит Афанасий, сияющий, как начищенная дидрахма, и с упоением рассказывает, что этой ночью ему, брату Спиридону Тримифунтскому (партийная кличка Пастух, так как он продолжал совмещать выпас овец со своими обязанностями епископа о. Кипра, по святой своей простоте) и брату Маркеллу Анкирскому приснился один и тот же сон. В этом сне епископ Николай Мирликийский чудесным образом был восстановлен Христом в своем звании. Христос лично вручил епископу Николаю толстое Евангелие, а мама Христа Мария возложила на него омофор. Соответственно, нет резона подвергать сомнению позицию Николая на вчерашнем заседании, а также и те методы, которые он применил для доказательства своей правоты (сломав Арию нос) . Я сижу в кресле, как облитый помоями, - и понимаю, что здесь наша миссия окончена. Мы проиграли.

- В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, - говорит Константин, - я предлагаю вернуть епископу Николаю знаки отличия. Я рад, что все так обернулось, и наш Николай возвращается в наше общение. Поаплодируем!

Вновь звучат гусли и цымбалы. В соборный зал заходит Николай, епископ Хосе из Кордовы надевает на него давеча конфискованный омофор, император жмет Николаю руку, а неугомонный Афанасий - бросается на шею. Трогательное единосущие.

- Вот видишь, Арий, - говорит Константин, после того, как восторги немного утихли, - сам Бог разрешает наш спор. Ты не должен сердиться на Николая, ибо его ревность была продиктована силой его веры. Это и тебе урок: не всякая правда стяжается многими умствованиями. Иногда надо и сердце приложить к вере, и побыть немного простецом. Ведь сказал же Христос: «Будьте как дети».

- Государь, - говорю я, - я со смирением принимаю совершившийся факт. Позволь мне лишь высказать три соображения.

- Давай, - разрешает Константин, - только покороче. Сегодня мы должны во чтобы то не стало подписать наш орос. Мы долго над ним работали, лучшие умы напрягались, потребен и отдых.

- В какой же редакции будем подписывать орос? - спрашиваю я.

- В редакции Евсевия Кесарийского, - отвечает император, - с оговоркой о единосущии, которое мы все считаем теперь доказанным.

- А что до анафематизмов в редакции Афанасия? - спрашиваю я.

- И их, конечно, тоже, - говорит Константин. - Мы должны четко отделить православные взгляды от неправославных.

- Тогда вот мои соображения, - говорю я. - Первое. Чудесные сны про Николая приснились только людям из группы «Троица». Ни один из моих людей этого сна не видел. Правда ведь? (Все наши отрицательно мотают головой).

- Но это же чистая комбинаторика, - благодушно замечает император. - Оцени вероятность того, что в группе из трех человек, случайно взятых из группы в 250 человек (это же задача о шарах и урнах) вдруг случайно окажется Арий, или Евсевий Кесарийский, или Евсевий Никодимийский.

- Не так уж она и мала, - говорю я. - Ну да ладно. Второе. Почему мы в нашем богословском споре делаем такую ставку на сонные видения? Разве не сказано у Иеремии: "Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: "мне снилось, мне снилось". Долго ли это будет в сердцах пророков, пророчествующих ложь, пророчествующих обман своего сердца? Думают ли они довести народ Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу, как отцы их забыли имя Мое из-за Ваала? Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его как сон; а у которого Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно".

Вижу, этот аргумент его задел. Он припомнил свой случай перед битвой с Максенцием. Насупился.

- И третье, последнее, - говорю я. - Какую оценку собор дает тем аргументам, которые я привел в части искажений Священного Писания? Ведь искажения эти - суть натяжки, получившиеся в страстном желании священников определенной направленности выдать желаемое за действительное. Они, эти искажения, как раз и свидетельствуют о недостаточности в аргументов в отношении Троицы Отец - Сын - Дух.

- Мы будем исследовать эти искажения, - говорит император, - и дадим им должную правовую оценку. Но сегодня мы считаем всецело доказанным, что Христос, Сын Божий - Сам Бог, Свет от Света, Бог Истинный от Бога Истинного. И на этом работу нашего с вами собора следует считать закрытой. В протокольной группе лежит согласованный нами текст ороса. Прошу всех участников собора подойти и поставить свою подпись. Кто неграмотный (а я знаю, таких здесь много), пусть просто поставит галочку, а секретари уже допишут имя и звание. Сразу скажу: все, кто откажутся подписать орос, будут отправлены моим указом в ссылку в Иллирию, сроком на два года. Желаю вам успешной работы на местах. Копии ороса будут вам разосланы после размножения. Доводите решение собора в церквях и на площадях.

И с этими словами император величественно удаляется. В протокольном углу собирается очередь из подписантов. Мы со своей ватагой занимаем противоположный угол.

- Ну что - спрашиваю, - как будем поступать?

- Я подпишу этот орос, - говорит Евсевий Кесарийский. - Плетью обуха не перешибешь.

- Я тоже подпишу, - подает голос Евсевий Никомидийский. - Нужно быть реальным политиком. Константин на взводе. Дискуссия прекращена. Что мы еще можем поделать? В ссылку я не поеду, у меня пастырское служение, много новообращенных, надо строить кафедеральный собор. Без меня они не справятся. К тому же, Константин хочет включить меня в постоянную рабочую группу по формированию догматического корпуса богословия. И мое присутствие в этой группе поможет избежать ненужных догматических споров.

- По крайней мере, это честно, - говорю я. Обращаюсь к своим землякам-ливийцам. - А вы что думаете?

- Мы не станем подписывать орос под давлением, - говорит Феона. - Надеюсь, ты с нами.

- Конечно, - говорю я. - куда же я денусь. - У меня же нет кафедры, за которую я мог бы цепляться. К тому же, говорят, в Иллирии очень хорошие грязевые ванны, так что здоровье мы поправим. Правда, там, говорят, плохо со жратвой, а местные жители - сплошь разбойники, промышляющие грабежом. Ну да ничего.

- А вам, ренегаты, - говорит Секунд, обращаясь к обоим Евсевиям, - я желаю удачных покупок на местном колхозном рынке - и счастливо оставаться. Вы опозорили высокое звание ариан, и ноги моей не будет в ваших епархиях.

Ну вот, собственно, и все о том соборе. Остается досказать, что было потом. Прошло два года, и в ссылку поехал уже Афанасий, а нас вернули и обласкали. Евсевий Никомидит смог доказать Константину правоту нашего учения. Озадаченный, Константин решил назвать вновь возводимый кафедеральный собор не именем Троицы, как он первоначально хотел, а именем Святой Софии. Тем самым, Константин проявил себя как мудрец, предоставивший всем нам возможность думать о своем: мне - о Богине-Матери, а Афоне - о Логосе. К тому же, император приказал уничтожить все протоколы заседаний собора. Поэтому от собора в Никее остались только его решения. Но наши интуиции, я уверен, позволят восстановить картину в всех деталях.

Вскоре Константин раскрыл заговор в империи. По результатам этого заговора он убил своих сына Криспа (ядом) и жену Фаусту (паром в бане) . Он пережил меня всего на один год, хотя был на восемь лет меня моложе. Перед смертью он наконец принял христианство. Причащал и провожал его в последний путь Евсевий Никомидийский. По аналогии с августейшей благоглупостью Александра Первого, сказавшего по смерти Пушкина: «насилу заставили умереть как христианина».

О моей смерти мало что известно. Говорят, что она совершилась святыми молитвами епископа Александра Константинопольского ( http://foma.ifel.ru/fr1004.htm ). Гранмерси тебе, Саша, так держать. Но полагаю, что причина смерти гораздо прозаичнее. Меня просто отравили. Утром я встал, собираясь на литургию. По дороге я почувствовал приступы страшной желудочной рези. Я побежал искать туалет. Еле нашел, заперся в кабинке. Меня понесло. Тут же меня стало неудержимо тошнить. Я начал задыхаться от рвотных спазмов. В конце концов, у меня просто не выдержало сердце. Я сидел мертвый, облеванный, со спущенными штанами. Таким меня и нашли. В итоге, Константин умер как земной бог (сенат утвердил) и как равноапостольный христианский святой. Я же умер, как распоследняя собака, на радость всем любителям Троицы.

Елена Блаватская считает, что меня отравил Афанасий или люди с его подачи. Ничего нельзя исключать. Найдем Афанасия в нынешнем воплощении - поинтересуемся. Но мстить не будем, мы выше этого. Константин тоже под вопросом. У меня предчувствие, что Константина мы найдем даже раньше, чем Афанасия. Не Светка ли?

Последнее. Драчун Никола совершил много чудес и лег в основу православия. На западе он понемногу деградировал до уровня Санта-Клауса, стал культовым персонажем реклам. В одной из таких реклам итальянская мафия ищет того, кто виноват в новогодней неразберихе. Этим крайним оказывается Санта-Клаус. Мафия прибывает в Лапландию, стучится в в избушку. Открывает сказочный дедушка в красном камзоле. Merry Christmas, кричит. В ответ один из бандюков размахивается и бьет Санту в нос. Надпись на экране: «Нокаут. TELE 2». Ролик выполнен агентством Partizan. Я специально узнавал, кто автор идеи. Молодой парень, в прошлой жизни был Феоной Мармарикским. Отомстил-таки за учителя, молодец.