Дневник апостола Фомы. Фрагмент 3 ч.1
В 325 году нас собрали в городе Никея на первый вселенский собор. Сначала вроде планировали провести собор в Никомидии, но потом Константин передумал. Дело было летом. Нас было около 250 человек посланников от всех восточных церквей. И тогда меня звали уже не Фомой, а Арием. Арием Александрийским.
Меня осудили в на соборе в Александрии, меня осудили на соборе в Антиохии. Но большинство христиан Востока держало мою линию, и решения поместных соборов были восприняты ими в штыки. Чуть было не начались беспорядки. Александр, епископ Александрийский, отказался принять меня в общение. Он боялся, что я займу кафедру и прогоню его на покой. Скорее всего, так бы я и поступил, если бы стал епископом. Потому что Александр к тому времени уже начал впадать в явный старческий маразм, во время служб кадило выпадало у него из рук. Поэтому все дела он передал своему ученику, молодому архидиакону Афанасию, формально оставив за собой кафедру. Я и сам был тогда совсем не молод (70 лет), но держался бодряком - как Растропович, по 200 концертов в год. В Александрии у нас собралась приятная во всех отношениях команда. Богословствовали, писали стихи, играли в народном театре. Даже газету издавали, - пока меня не вытурили в Палестину. Разумеется, после моей смерти все следы нашей бурной самодеятельности были уничтожены Афанасием и его бандой. Ни одной моей книги вы не найдете, все сожжено.
Итак, наша рознь с владыкой Александром дошла до императора. Константин написал нам открытое письмо. «После того, как при помощи Бога Спасителя мы разрушили тиранию безбожников, выступивших открытою войной, - писал он, - пусть дух лукавый не осмеливается нападать хитростию и коварством на нашу св. веру. Я вам говорю из глубины сердца: внутренние разногласия в Божией Церкви в моих глазах страшнее всех сражений... Известие о ваших разногласиях повергло меня в глубокую скорбь... Служители Бога мира, возродите среди вас тот дух любви, который вы должны внушать другим, заглушите всякие семена раздоров». Константин только что задушил Лициния в Фессалониках. Фактически, на этот момент он стал единым императором Востока и Запада. Ему нужна была новая вера, новая системообразующая идеология. И наши богословские дрязги были ему не с руки. Константин разрешил нам добираться в Никею посуху, на общественных мулах и лошадях. На дорогу он дал нам полгода. Также он выписал нам командировочные.
Собор открылся 19 мая и шел уже три недели. До этого мы долго вырабатывали правила определения Пасхи. Наконец, мы стали выходить на финальные прения сторон по главному вопросу - о Троице. И однажды вечером я собрал в гостинице своих людей, чтобы обсудить сложившееся положение вещей. Пришли мои сторонники-епископы: Евсевий Никомидийский, Евсевий Кесарийский, местный епископ города Никеи Феогнис, Марий Халкидонский. Сам Евсевий Кесарийский привел на слет друзей: Павлина Тирского и Патрофила Скифопольского. Вестимо, пришли и мои земляки-ливийцы: Секунд Птолемаидский и Феона Мармарикский.
- Ребята, - говорю я им, - давайте еще раз разберемся, какой линии мы будем держаться на завтрашней дискуссии. Я не так наивен, чтобы думать, что мы выиграем процесс - силы слишком неравны. Во всяком случае, полезно будет еще раз проговорить базовые понятия. А также твердо условиться, будем ли мы подписывать орос, и если да, то в какой редакции.
- Я предлагаю держаться последнего моего варианта, - говорит Евсевий Кесарийский. - «Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Слово Божие, Бога от Бога, Света от Света, Жизнь от Жизни, Сына Единородного, Перворожденного всей твари, прежде всех веков от Отца Рожденного, через Которого и произошло все, Воплотившегося. Веруем во Единого Духа Святого".
- Они настаивают на внесении поправки о единосущии Отца и Сына, - говорю я. - И тогда все компромиссы, на которые мы до этого пошли, пойдут прахом.
- В любом случае, - говорит Секунд Птолемаидский, - мы должны настаивать на том, что это должен быть именно символ веры, а не орос. Под анафематизмами не подпишемся, правда, Феон?
- Еще не хватало, - Феон Мармарикский отвечает. - Пусть хоть в ссылку отправляют, с Богом везде хорошо. А анафематизмами своими пусть подотрется Афанасий, эта шавка на александрийской псарне.
- Давайте не будем пороть горячку, - это уже Евсевий Никомидийский подключается. - Я сегодня разговаривал с императором. Он с уважением относится к нашей позиции, но одновременно настойчиво просит нас проявить терпимость - и где-то даже подвинуться, чтобы прийти к вселенскому согласию.
- Я про это вселенское согласие слышу уже лет десять, - говорю я. - Еще с тех времен Латеранского собора и Миланского эдикта. Когда донатистов начали прессовать по полной схеме, просто за то, что они отказались причащаться из рук предателей-традиторов. Брататься со всякой швалью - это не наш метод (говорил то же самое, только другими словами. Наверное, хватит уже делать оговорку о стиле. Во-первых, я ничего не помню дословно, и не мысль рабская мне подсказывает, но сердце. Во-вторых, нет никакого резона передавать слово в слово. Потому что за 2000 лет мир невообразимо изменился, а темп жизни - ускорился. Слова - не те) . Мне рассказывали, что в Нумидии, когда люди Максимиана пришли к епископу Секунду и потребовали отдать все Писания, а он сказал, что не отдаст, ему на это ответили: отдай хоть что-нибудь. В результате он им подсунул две мои книги, которые держал в базилике. Вот, молодец, выкрутился - хотя все равно книг жалко. А другие негодяи - попросту безропотно отдавали Писания на растерзание. И почему я должен с ними обниматься, не понимаю. Здесь то же самое. Что у меня общего с Афанасием, или с этим выскочкой - Николаем Мирликийским? Есть все-таки в жизни вещи, за которые надо стоять насмерть. И никакие вселенские мотивы здесь не катят. Донатисты это понимали - и поплатились. Константин начал их сажать, с конфискацией имущества. На этом Африканской Церкви пришел конец. Да вы и сами это знаете.
- А я знаю еще и другое, - возражает Никомидит. - До тех пор, пока Константин не получит нужной ему формулы, он собор не распустит. Будем до конца года заседать.
- Значит, будем заседать, - говорю я. - Мне абсолютно понятен замысел Константина, зачем он все это замутил. Рассказать? (Все кивают: давай) . Константин рвется присоединить себе Рим. Для этого он вырабатывает единый идеологический стандарт для всей империи, с Запада на Восток. Сам он язычник, на христианство ему глубоко плевать. История с горящим крестом в небесах, перед битвой с Максенцием - не более чем сонные видения, да он и сам это признает. Ему удобно верить в свои сны. Он провел маркетинговые исследования - и смекнул, что христианство сегодня - самый продвинутый идеологический формат, сложившийся на костях мучеников за веру. Но ему нужно позиционировать себя отдельно как от единобожия Иудеи (родины всех христопродавцев) , так и от многобожия Греции, Рима и Персии. Потому что если верить в монолитного Единого Бога, то Христу нет места, а если принять многобожную модель, то Христос - всего лишь один из богов, и Он должен будет конкурировать с другими, более продвинутыми богами Рима за место в пантеоне (Тиберий, кстати, хотел еще 300 лет назад провести через римский сенат признание Христа земным богом, но сенат это задробил).
- И вот тогда Константин придумывает Троицу - продолжаю я - этакий мичуринский гибрид. С одной стороны, Троица - это единый Бог (вилы в бок традиционному многобожию) . Но, с другой стороны, Троица - это Бог подвижный, многосоставный, троичный. И Христу вроде как находится место в этой схеме, что очень даже ловко. Чем это отличается от египетской триады Ра - Осирис - Ка? Только деталями. Если кругом одни боги, то где здесь место человеку? Пусть Христос - Бог. Вот, он явился на Землю от Девы (кстати, расхожий миф в большом количестве культов древности) , затем Его убили, и Он воскрес. Какое нам дело до этой мистерии? Никакого, потому что мы - люди. Нам никогда не угнаться за богами в умении перевоплощаться и воскресать. Это делает Осирис, это делает Дионис, это делает Геракл. Мы можем только восхищенно цокать языками, как на цирковом представлении. Но это будет только кино, вне всякой связи с нашим персональным спасением.
- Другое дело, если Христос - человек высокой степени посвящения - подвожу я итог. - Он приходит в тленный, подверженный смерти, боли и страданиям человеческий состав, чтобы доказать одно: этот бренный состав преодолим. Он находит в себе сил претерпеть непонимание, отверженность, пытки и казнь. Но Он пробивается сквозь все это, как росток сквозь асфальт, к Небу. И поэтому он становится Богом по благодати, через усилие: «Царство Божие силою нудится, и употребившие усилие восхищают Его» - кому сказано, разве не человеку? И тем самым Христос указывает нам путь - за Ним. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. Он указал Путь. И значит, без меня, пока я не пройду все предназначенное мне и не стану Богом, как и Христос, никакая Троица не полна. А раз она потенциально, вместе со мной и вами - четверица, пятерица и т.д., то в самом указании на Троицу уже нет никакого смысла.
- Так можно зайти слишком далеко, Арий, - говорит Кесарийский Евсевий. - Что не только люди, но и существа с другим составом, те же Ангелы, путем некоего усилия духовного могут стать Богами.
- А Ориген это хорошо понимал, - говорю я. - Отсюда и его апокатастасис. Все спасутся, я тебя уверяю. Но не за один раз. Возьми Сирахову Премудрость: «Ничего не будет в мире проклятого, все однажды будет признано хорошим». Мы движемся из жизни в жизнь, периодически рождаемся на страдание и смерть. Но ведь не только для страдания и смерти мы приходим в этот мир, но и для приращения в Боге, для Царствия Небесного. Возьми и у Иова: «Человек рождается на страдание - как искры, чтобы воздыматься вверх». Или в 81-й Псалом: «Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд: доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость; избавляйте бедного и нищего; исторгайте его из руки нечестивых. Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются. Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей. Восстань, Боже, суди землю, ибо Ты наследуешь все народы».
- Ты заблуждаешься, Арий, - вставляет словечко Патрофил из Скифополя. - В псалме 81 под богами понимаются судьи, решающие мировые дела. Подними оригинал на арамейском, и убедишься. Элохим - это судящий по истине.
- Я подымал, Патрофил, - отвечаю я. - И консультировался с иудеями в Палестине по этому поводу. Они говорят: «элохим» - это всякий, имеющий власть. Это относится как к Всевышнему (т.е. к Личности, находящейся на вершине властной пирамиды, и, по определению, не подчиняющейся никому) , так и к личностям, занимающим промежуточное положение в этой пирамиде. Во втором случае одна и та же личность может, с одной стороны, быть подчиненной кому-либо (т.е. быть ангелом) , а, с другой стороны, иметь власть над кем-то другим (т.е. быть богом, но только по отношению к тому, над кем она имеет власть) . Например, в книге Осии (12.3-4) личность, боровшаяся с Иаковом, названа и ангелом и богом: «Еще во чреве матери запинал он брата своего, а, возмужав, боролся с Богом. Он боролся с Ангелом - и превозмог; плакал и умолял Его». Богом - по отношению к Иакову, ангелом - по отношению к говорившему с Осией.
- И потом, - не унимается Патрофил, - что это за пифагорейсую ересь ты тащишь на собор в связи с апокатастасисом? Час от часу не легче! Так, глядишь, и бесы спасутся.
- Никто из внятных богословов, - говорю я, - ничего против оригеновой идеи о восхождении душ из силы в силу возразить не смог. Я не беру всерьез вопли идиота Тертуллиана, которому всюду мерещится ад. Маловменяемый был человек. Он и рад себе наблюдать, сидя на облаке и свесив ножки, как мучаются в вечном аду грешники. А что до бесов, то и им предстоит совершить полный кругооборот и вернуться домой. В противном случае, изрядная часть творения погибнет, а Бог этого допустить не может. Слышал я, что наши палестинские святые отцы плачут и о бесах тоже. Говорят: негодная взбесившаяся собака, а и ее жалко, тварь все-таки. Вот и Христос: пришел, чтобы взыскать и спасти погибшее.
- Таким образом, - подвожу я черту под этим спором, - все духовные субъекты в иерархии вселенских сущностей - элохим. И мы элохим, и ангелы элохим. Даже Афанасий - элохим; хотя из него такой же элохим, как из говна пуля. (Все хихикают). И все мы - в процессе апокатастасиса, сиречь восстановления к исходному своему величию - до катастрофы, когда мы потеряли Эдем.
- В общем, я так понимаю, - итожит Евсевий Кесарийский. - Мы стоим на том, что Христос - человек по природе и Бог по благодати. Во всех случаях - Сын Божий, по естеству Божию и человеческому. И единосущие, которое нам навязывает Афанасий - можно рассмотреть только по благодати, равно как и применительно к любому человеку: «И рече Бог: сотворим человека по образу нашему и по подобию». Единосущие как подобосущие. Под такой Троицей еще можно подписаться.
- А можно еще и такую гипотезу предположить, - говорю я. - Я немного фантазирую, идея пока сырая. Что где-то есть Предвечный Логос как ипостась Божества, Бог-Слово, - и есть Иисус, плотник из Назарета, выполненный как бы с матрицы этого Логоса. Предвечный Логос - единосущный Отцу, Иисус Христос - подобосущный. Но так мы только все запутаем, так что я не настаиваю на этой схеме. Будем держаться формулы Кесариянина.
источник
продолжение