Революция в науке. Станислав Бобинский (предп. Салинский)

[djenden]

Революция в науке

« Учение Маркса - дитя буржуазной науки,

но рождение этого дитяти стоило жизни матери»

Роза Люксембург.



I

(Единство науки и практики  «Пролетарская наука». - Монизм науки и  его экономические корни).

В своей «Критике философии права Гегеля» Маркс говорит, что пролетариат - это сердце революции, а философия - его голова. Великолепнейшая мысль выражена здесь не совсем еще марксовской терминологией («Критика» появилась 1844 г. ), ибо позднее Маркс и Энгельс покончили с «философией» в старом смысле слова: они сплели ее воедино с наукой. Философия превратилась, благодаря Марксу, в науку, а наука сама стала «философией». Философия и наука, после полного цикла антагонистического развития, стали в мировоззрении Маркса тем же синтетическим единым целым, каким они были в самом начале, в миропонимании греков.

И поэтому приведенную выше фразу Маркса, можно выразить, употребляя более зрелую терминологию марксизма, следующим образом:

Пролетариат - это сердце революции, наука же является его головой.
И в самом деле, начинающаяся всемирная пролетарская революция будет торжеством нашей социалистической науки, и в частности российская пролетарская революция является торжеством марксистского научного анализа российской деятельности.

Как гордо звучит приведенная фраза Маркса, если сравнить ее с мелкобуржуазной, торопливой фразой Фихте: «философствовать - значит не действовать, а действовать - значит не философствовать».

Как нельзя лучше из этих двух фраз отражается весь антагонизм пролетарского, жизненного, революционного, с одной стороны, и буржуазного, банкротского, праздного взгляда на науку - с другой.

За эту именно бездеятельность упрекал Маркс буржуазных теоретиков в последнем своем тезисе о  Фейербахе, говоря, что «философы только объясняли мир различным образом, - дело в том чтобы его изменить».

Наука, как орган действия, как его голова, и действие, как научное действие, - вот как смотрит на дело социалистический пролетариат.
Энгельс, правильно подметил, что «чистые ученые», чуждые жизненной деятельности, существуют только в буржуазном ученом мире; социалистические же ученые были всегда одновременно и практиками и борцами за свои идеи, находились и находятся в самой гуще действования. Но, кроме того, очень часто эти буржуазные ученые своими лицемерными фразами о том, что они «вне политики», прикрывают лишь свою борьбу против рабочего класса и против социализма.

И вот, с одной стороны, покончить с этим фарисейством противопоставления деятельности человека и науки, а с другой осуществить единение науки и практики, сплотить их в одно творческое целое, как заодно в человеке работают сердце и голова, - одна из важнейших задач великой пролетарской социалистической революции. Между революцией и наукой намечается плодотворный синтез.
Ибо в тоже время, как великая борьба пролетариата революционизирует науку, точно также наука революционизирует обездоленный, невежественный рабочий класс, выковывая в процессе его борьбы за освобождение его научное, классовое сознание.
Таким путем разрешается то, на первый взгляд непреодолимое противоречие, которое заключается в понятии, так называемой, «пролетарской культуры». Пролетарская культура, как будто, невозможна, потому что всякая культура является только надстройка над новыми производственными отношениями; обобществление же средств производства, которое происходит внутри капитализма и которое выдвигает рабочий класс на сцену, наталкивается на тот решающий факт, что эти обобществленные средства производства находятся как раз в руках враждебного класса и этот класс угнетает рабочих, между прочим и тем, что лишает их культуры.
Только, завладев средствами производства, рабочий класс получает впервые возможность строить свою культуру и науку. Но, обобществляя исключительно средства производства и экспроприируя буржуазию, пролетариат уничтожает классы, уничтожает самого себя и опять таки делает невозможной чисто «пролетарскую культуру», ибо он создает социалистическую, общественную культуру. Создается положение, при котором то, что раньше было невозможно, теперь становится уже возможным. До революции «пролетарская культура» была невозможна потому, что самое существование пролетариата есть варварство, есть пощечина для культуры, ее отрицание. После же революции пролетарская культура будет уже не пролетарской, а социалистической, общечеловеческой.
Но, скажут, остается еще переходный период, - период диктатуры пролетариата. Этот период является самым ярким периодом противоречий. К свободе идут через железное насилие пролетарской диктатуры, к равенству - через «классовый паек», а к братству через гражданскую войну.

«Пролетарская наука» превращается в практику. Буржуазное противоречие между политикой и наукой, между деятельностью и наукой находит здесь впервые свой синтез: наука становится политической силой пролетариата, а политика пролетариата становится наукой.

Намечаются, следовательно, синтез и выход из противоречия «пролетарской науки», из противоречия между пролетариатом и наукой.
Необходимость вырваться из переходного периода, как можно скорее, необходимость начать, как можно скорее социалистическое творчество, дабы удержать за собой власть и пользоваться все более растущей поддержкой народных масс, ставит на очередь перед пролетариатом в первую голову вопрос о науке, ибо если капитализм базировался на науке, то обобществление средств производства и ведение всей жизни страны пролетариатом (даже в передовых странах недостаточно подготовленным, и притом при сопротивлении и саботаже буржуазных специалистов и ученых) являются совсем невозможными без науки, поднявшейся на более высокую ступень.
Наука ускоряет всякое действие и дает возможность произвести его с наименьшей затратой энергии. Поэтому вопрос о науке является первоочередным вопросом для пролетариата после захвата им власти. Это становится для рабочих столь же ясным, как например и то, что, желая удержать власть, они должны вырвать из рук буржуазии и помещиков их монополию на военное знание и искусство, должны создать свой классовый командный состав. У пролетариата нет науки, но у него есть сознание необходимости бороться за обладание наукой.
Вопрос о науке встает, таким образом, перед широкими рабочими массами во всей своей грандиозности и вследствие отсталости их во всей своей трудности. Но эти трудности по плечу рабочему классу, ибо он в процессе производства присутствовал при применении на деле самых тонких и самых искусных научных открытий и методов, а в общественной жизни он побеждал, благодаря усвоению социальных учений марксизма, т. е. того, что пока составляет единственно-научную область общественной науки и ее высшую точку развития.

Само собой разумеется, что наука в руках пролетариата начнется с грубой, насущной практики: на заводах и в советах. Но это именно как раз и составить самую прочную основу истинной обще-человеческой науки и оздоровит в корне корней старую буржуазную науку.

Кто читал когда-нибудь диалоги великого Галилео Галилея, тот никогда не забудет, как великие физические и философские открытия Галилея да и всей вообще буржуазной науки о природе, выросли из тогдашних мастерских и мануфактур, из развивающегося торгового производства.

Но какая глубокая и основная разница двух эпох и двух систем общественной жизни! Там изобретение и наука ради предмета, - ради товара и, в конце концов, ради прибыли, - здесь на пороге социалистического общества, научная работа закипит ради разрешения социального кризиса, ради удовлетворения общественных нужд истерзанного человечества. Техника в теснейшем единении с политикой (а не торговлей, как там и тогда). Наука о природе, срастающаяся в одно синтетическое целое с наукой об обществе.

Кто внимательно вдумается в это “экономическое” задание культуры пролетариата, тот поймет, из каких глубоких корней вырос научный монизм марксизма, монизм науки, как единого жизненного синтеза общественных и естественных наук.

II

(Задача революция в науке. Критика разрозненности буржуазных наук. Объединяющие значение техники, как основной науки для истории и переходной к естествознанию. Объединяющие значение диалектического материализма, как метода. Лестница науки. Хаос общественных наук. Сознательное применение диалектического материализма в естествознании, математике и, истории. Философия, как практика, теория и методология науки. Познаваемость мира).

Велики задачи пролетарской революции в науке. Но не все отдают себе отчет в том, что переворот здесь будет не менее глубок, чем в политике и всей вообще общественной жизни. Науке предстоит пережить революцию, но не какую-нибудь только реформу.

Новая социалистическая, общественная наука не будет продолжением старой, а ее антагонистическим синтезом.

Как 500 лет тому назад буржуазная наука, несмотря на пылающие костры инквизиции, начинала с самой безжалостной критики прошлого миропонимания, выступая на взгляд многих и многих даже вопреки «здравому разуму» (напр., в вопросе об иррациональных числах, переменных величинах, дифференциональном «противоречивом» методе и т.п.), так и теперь новая социалистическая наука начинается с критики буржуазной науки.

На каждом шагу тут будут противопоставления. Сравните марксизм с буржуазной экономией, философией, историей, и вы увидите, что размежевка идет здесь по всей линии и по самым коренным вопросам.

Начнем хотя бы с разрозненности буржуазной науки и нашего марксистского научного монизма.

Тот же дуализм, которые мы видим, напр., в буржуазным искусстве, когда его подразделяют на чистое искусство и прикладное, проявляется и в науке, когда ее подразделяют на чистые науки и прикладные, когда науку противопоставляют технике.

Какой здесь намечается синтез в области социалистической науки, мы говорили уже выше. Как пролетарская революция объединяет науку и практику у самого их основания, это доказывает переворот в педагогиге, который можно наблюдать в развитии идеи единой трудовой школы. Старые, надоевшие уже споры о реалистическом или гуманистическом (филологическом) воспитании, старая критика оторванности от жизни, академичности прежнего воспитания молодежи - находят свое простое и самое радикальное разрешение в школе труда. Единство науки и практики становится здесь постоянным содержанием умственного воспитания молодежи.

Но синтез техники и науки действует объединяюще не только в вышеуказанной области. Известен антагонизм, до сих пор неопределенный в буржуазной науке, между естественными и социальными науками, между наукой о природе и наукой об обществе. И вот техника, которая получила равноправие в науке, является как раз такой наукой, которая является переходной между чисто естественными и чисто-общественными науками.

Таким образом, объединение техники с наукой не только вносит единство в отношении практической деятельности и научной теории, но и объединяет самое науку, вносит в нее необыкновенную стройность.

Интересно, что техника является не только переходной наукой от естествознания к, так называемой, «социологии», но и самой «основной» наукой в системе исторического материализма. Исторический материализм связывает в последнем счете все изменения общественной жизни с изменениями в производственных отношениях общества. Это знают все, но не все уделяют достаточно внимания тому учению Маркса, что вся история базируется на состоянии средств производства в обществе, что изменение производственных отношений зависит от изменений в технике.

Техника является, впрочем, основной наукой не только для науки об обществе, но и для естествознания. Всякому марксисту должно быть понятно, что в истории развития естествознания и математики запросы техники, подталкивающие значение техники для научных открытий, огромны.

Таким образом, пролетарская революция ставя науку в теснейшую зависимость от запросов жизни, объединяя сердце революции - пролетариат и ее голову - науку, сплачивает науку и придает ей внутреннюю цельность в самых основных направлениях.

Ибо что же значит поставить науку в зависимость от практики? - это материализм. Поставить развитие естествознания и математики в зависимости от запросов техники, - это материализм. В основе общественных наук поставить технику - это тот же исторический материализм.

И вот мы тут наталкиваемся на новый объединяющий момент науки, именно единый научный метод.

Ибо не только объединением науки с техникой осуществляется дело монизма науки, но и не менее единством научного метода исследования истины. Метод этот уже намечен марксизмом и называется диалектическим материализмом, ибо исторический материализм есть только применение диалектического материализма в области истории.

Какую стройность вносит единый метод диалектического материализма в разрозненность современной буржуазной науки,- это можно наблюдать на проблеме «системы» науки. Это трудная « проблема», являющаяся неразрешимой до сих пор для буржуазной философии, будет легко разрешена социалистической наукой, и решение это уже намечено марксизмом.

Приведение всех наук в одну законченную «систему» - вопрос, как его ставил, напр., Огюст Конт, является таким же схоластическим вопросом, как и вопрос о «системе растений» или «системе животного мира». В естествознании этот вопрос разрешен благополучно и блестящим образом при помощи дарвиновского эволюционизма. «Классификацию» растений и животных заменила история развития растений и животных, даже шире: эволюционная лестница всего биологического мира. Тоже самое и с частными науками: «классификация» наук заменяется их историческим развитием и связью. А вместо «логической» системы наук развивается их разделение и группировка по их содержанию, по их причинной материалистической зависимости. Начиная с физики, кончая философией и другими «идеологиями» на самом верху, получается стройная материалистическая лестница наук. Вместо схоластической утопии создать «систему наук» получается диалектическое единение всех наук в одну общечеловеческую науку об окружающем нас мире.

Но как это стало возможным? Только благодаря тому, что, кроме науки о природе, стала впервые возможной и наука об обществе. Она была невозможна в разбитом на классы обществе, вместе с его идеалистическими предразсудками и метафизикой (фетишизмом) в истории, но она стала возможной благодаря историческому материализму пролетариата.

Посмотрите, какую ясность носит исторический материализм в совокупность общественных наук, и насколько веское слово приходится здесь сказать пролетарской революции в науке, - это можно наблюдать, если сравнить естествознание с «социологией».

Возьмите хотя бы Вундта, или других видных буржуазных теоретиков, занимавшихся приведением «в систему» частных наук, и сравните у них группы естественных наук, и «гуманистических» (как они часто называют общественные науки). Сколько стройности в естествознании и какой хаос в буржуазной социологии! Естественные науки уже уложились в стройную лестницу, и поэтому их установка почти не отличается у представителей самых разнообразных течений; физика и химия, биология (ботаника и зоология) , физиология, психология, - вот «система» естественных наук, опирающихся одна на другую и соответствующих по своему содержанию истории естествознания и истории развития природы. И тут же рядом гуманистические, общественные науки, разделенные и сгруппированные у каждого по-иному, да еще обогащенные до полной неразберихи разными «философскими» и «нормативными науками» или сверхнауками. Попытайтесь теперь привести в порядок эту «гуманистическую» неразбериху при помощи исторического материализма, и вы увидите, в какую ясную картину будут укладываться общественные науки, начиная с переходных к естественным (географии и техники), идя дальше через экономию и первичную культуру и поднимаюсь «вверх» ко все более удаляющимся от экономической базы «идеологическим» наукам.

Постройка такой восходящей лестницы единой науки, возникающей из диалектического единения всех наук, становится впервые возможной, благодаря пролетарской революции и составляет величайшую историческую задачу социалистического общества.

Эта задача может быть не только поставлена, но и осуществлена, благодаря единому научному методу диалектического материализма. Но тут-то именно и возникают самые крупные и трудные задачи. «Великая основная» мысль о том, - говорит Энгельс, - что мир состоит не из готовых, законченных предметов, а представляет собою совокупность процессов, в которой предметы, кажущиеся неизменными, равно как и делаемые головой мысленные их снимки, понятия, находятся в беспрерывном изменении: то возникают, то уничтожаются - эта великая основная мысль со времени Гегеля до такой степени вошла в общее сознание, что едва-ли кто-нибудь станет оспаривать ее в ее общем виде. Но одно дело признавать ее на словах, а иное дело применять ее в каждом отдельном случае, в каждой данной области исследования.

Диалектический материализм поставлен перед пролетариатом, как задача, и намечен, как метод, но провести его всецело и воплотить во всех областях науки будет в состоянии только лишь социалистическое общество.

Всякая новая эпоха в науке начинала прежде всего с новых научных методов. И поэтому вопрос о методе даже в переходную эпоху, эпоху борьбы пролетариата за науку, является научным вопросом нашего поколения.

На этой почве необходимы немедленные начинания и непосредственные научные и педагогические наши усилия.

Возьмите область естественных наук. Все великие открытия естественников сделаны благодаря методу диалектического материализма, который является теперь просто характерным для естественных наук. Особенно последние открытия в физике, хотя бы исследования вокруг, так называемой, электрической природы материи, теория ионов в химии, менделизм в биологии, - разве они не являются блестящим подтверждением диалектического материализма. Вся беда только в том, что современные естественники, воспитанные в буржуазных предразсудках, применяют этот метод бессознательно, как известный герой Мольера, который говорил 40 лет прозой, но не знал об этом.

Стоит только нашим молодым социалистическим ученым применить сознательно и подробнее разработать диалектический материализм в естествознании, и они подвинут вперед науку о природе семимильными шагами, обогащая человечество великими открытиями и изобретениями.

Та же самая картина в математике. Материалистическая теория математики должна окончательно восторжествовать, лишая, таким образом, математику того флера мистицизма, которым буржуазные ученые окутали ее и сделали малодоступной. А диалектика в математике! Казалось бы, математика (особенно математика переменных величин, иррациональных и бесконечных) является классической областью диалектики, а между тем диалектику применяют в математике только несознательно.

Сознательная диалектика в математике означает не только неслыханное развитие и прогресс математики, но и неизмеримые заслуги перед человечеством, в виде развития и утончения самой диалектики, ибо ничто так не в состоянии усовершенствовать диалектический метод, как сознательное применение его к математике. Всякий мало-мальски знающий, так называемую, высшую математику знает, какую основную роль играла в ней, напр., бесконечность. Как глубоко должно лежать в основе математики диалектическое противоречие, если такой видный современный математик как Рэссель, не чуждается дать следующее определение бесконечности: «коллекция членов бесконечна, когда она содержит, как части, другие коллекции, имеющие столько же членов, как она сама».

А каким образом без сознательной диалектики застревает в противоречиях столь основная математическая дисциплина, как «теория множеств» […] тем же самым Рэсселем: «множество множеств», неподчиненных себе, самой себе «подчинено» и одновременно не подчиненно. Дело с парадоксом обстоит тем хуже, что и одной из двух альтернатив принять тоже нельзя, ибо из каждой вытекает ее собственное противоречие.

Именно: 1) если принять, что «множество множеств», не подчиненных себе, «подчинено» себе, то оно принадлежит к «недостаточным» и, значит, оно «не подчинено» себе; 2) таким же образом из предположения, что «множество множеств», «не подчиненных себе», не подчинено себе, вытекает, что оно именно подчинено себе. С этой бессмыслицей в самых основах математики бьются уже несколько лет сам Рэссель и другие лучшие математики и измышляют, пока тщетно, для разрешения парадокса гипотезы за гипотезами, одна вычурнее другой. Как жаль, что они не диалектики!

И дальше: диалектический материализм в области истории, в области общественных наук. Что тут еще почти все остается сделать,-это известно, ибо в буржуазном обществе общественные науки не могли стать наукой. Маркс заложил только гениальные основы. Какой простор для молодой социалистической науки, для открытий социалистических ученых, если они только смело применять метод исторического материализма! Какая тут ждет еще науку революция!

И, наконец какую мощную роль в объединении деятельности и науки, в объединении социальных естественных наук, в объединении метода научных исследований должна сыграть еще научная философия, как наука о материализме, наука о методе!

Да, все-таки -философия, хотя марксизм покончил с «философией», ибо только после того, как из философии будет выброшено все метафизическое, все умозрительное , она может стать наукой. Философия была сначала критикой теории, что превратила философию в ее собственное отрицание - науку. Наука стала, в свою очередь, критикой философии, что опять -таки породило философию, как критику науки, т.е. высшую ступень философии. Критика критики философии, говоря гегелевской языком, а проще: критика науки - вот задачи научной философии. Маркс и Энгельс указывали, как на единственный «оставшийся» (после естествознания и истории) предмет философии, на логику и диалектику… Исторические взгляды Маркса, - говорит Энгельс - носят философии смертельный удар в области истории, точно так же, как диалектический взгляд на природу делает ненужной и невозможной всякую философию природы. Теперь задача заключается не в том, чтобы придумывать связь существующую между явлением, а в том, чтобы открывать ее в самих явлениях. За философией, изгнанной из природы и из истории, остается, поскольку остается лишь область чистой мысли, учение о законах процесса мышления, логики и диалектики. Но мы скажем конкретнее: критика, теория и методология науки - вот научные задачи, остающаяся за философией.

Задача это громадна. Насколько объединяющую и диалектически-синтетическую роль сыграет в науке такая философия - это вполне понятно.

Наука станет критической наукой.

Все вышеприведенные объединяющие творческие задачи науки возможны лишь в объединенном, бесклассном, социалистическом обществе. Но борьба за эту науку начнется раньше; она-то и представляет задачу диктатуры пролетариата вместе с его научной «революцией снизу», т.е. революцией в педагогике, в школе труда.

Нам предстоит пережить эту глубочайшую революцию в науке, раньше, чем человечество создаст науку.

С развернутыми знаменами идет пролетариат навстречу этой революции науки.

Вопреки всему «непознаваемому» буржуазным миром, вопреки отчаянным воплям этого мира, пролетариат с непоколебимой верой идет вперед на завоевание истины.

Около красноречивой фразы Маркса, с которой мы начали наши рассуждения, пролетариат напишет на своем научном знамени гордый «2-й тезис» Маркса о Фейербахе:

«Вопрос о том, способно-ли человеческое мышление познать предметы в том виде, как они существуют в действительности, вовсе не теоретический, а практический вопрос. Практикой должен доказать человек истину своего мышления, т.е. доказать, что оно имеет действительную силу и не останавливается по сю сторону явлений. Спор же о действительности мышления, изолирующегося от практики, есть чисто схоластический спор».

Один из лучших современных неокантианцев предлагал над вратами науки поставить надпись, которую Данте видел над вратами ада: «Смертный, оставь надежду!».

Когда-то в старом мире думали, что мир ограничивается Средиземным морем, что на границе этого мира стоят «столпы Геркулеса» (ныне Гибралтарский пролив), за которыми начинается неведомое, таинственное и страшное. И когда к этим «столпам» приходили люди такие, как Колумб, Васко-де-Гама, и говорили: «Идите туда на неведомый океан, и вы найдете новый путь к старой земле»,-их считали сумасшедшими и порой хотели убить.

Но пролетариат никогда не забудет таких людей, как Колумб, и окружит вечной любовью тех, кто, когда-то минуя «столпы Геркулеса», столпы «непознаваемого», направлял свои хилые корабли в сторону заходящего солнца, страшную пучину неведомого океана, ища на своих парусах новых путей к старой земле, и находил новые земли.

А на золотых вратах своей науки он напишет не отчаянное «Смертный, оставь надежду», а жизнерадостное и спокойное:

«Эти врата ведут во вселенную, - иди и достигнешь царство небес».

Станислав Бобинский
журнал «ТВОРЧЕСТВО» №2, июль 1920, Владивосток

(орфография и пунктуация оригинального текста)