Песня позвала в дорогу...
[Дома растянешься, а выйдешь - и кланяешься, кланяешься...]Где она опять всверлилась в мой бедный мозг, та песня, - не помню, конечно. Но и забыть опять не могу.
"Выйду, дому поклонюсь,
Молча Б-гу помолюсь
И пойду искать края,
Где живёт любовь моя!"
Только мастерски-неподдельное мужское страдание певца намертво отсекает слушателя от качества поэзийки. Но вдумываться в творение искусства со своею логикой - дело неблагодарное: обсмеять обсмеёшь, а понять не поймёшь!
[Понедельник начинается в субботу]А Иван, сами понимаете - дурак, отвечает: "Эх ты, поганое чудище, не уловивши бела лебедя, да кушаешь!" Потом, естественно - каленая
стрела, все три головы долой, Иван вынимает три сердца и привозит, кретин, домой матери... Каков подарочек! - Кот сардонически засмеялся
Но точно так же и - кланяться налев-направ тоже дело чреватое:
По крайней мере, у нас так не заведено. Вот, скажем, японцы - наоборот: так и смотрят,
[нельзя ли кому поклониться.]Мне, например, не случалось видеть, чтоб японец прямо ходил или стоял, а непременно полусогнувшись, руки постоянно держит наготове, на коленях, и так и смотрит по сторонам, нельзя ли кому поклониться. Лишь только завидит кого-нибудь равного себе, сейчас колени у него начинают сгибаться, он точно извиняется, что у него есть ноги, потом он быстро наклонится, будто переломится пополам, руки вытянет по коленям и на несколько секунд оцепенеет в этом положении; после вдруг выпрямится и опять согнется, и так до трех раз и больше. А иногда два японца, при встрече, так и разойдутся в этом положении, то есть согнувшись, если не нужно остановиться и поговорить. Слуги у них бегают тоже полусогнувшись и приложив обе ладони к коленям, чтоб недолго было падать на пол, когда понадобится. Перед высшим лицом японец быстро падает на пол, садится на пятки и поклонится в землю. У самих полномочных тоже голова всегда клонится долу: все они сидят с поникшими головами, по привычке, в свою очередь, падать ниц перед высшими лицами (И.А.Гончаров. Фрегат "Паллада").
[Но -]
Вот давеча и я вышел в пространство и чувствую: надо поклониться. Ну - надо! Природе-матушке, Уралу-батюшке, за Ленина-учителя, за Сталина-мучителя, за Булганина-туриста, за Хрущёва-афериста, за Родину-мать и за товарища Фурцеву всех времён и народов. Калинка, в общем, малинка, дорогие гражданы и старушки.
Тогда - как говорится - "надо ехать"!
И поехал, и увидел.
А природа... А красиво...
Только не всегда понятно, да ведь?
[А если вот так?]
Или уж совсем вот эдак...
В общем, кому полаконичнее - считайте заключением название спойлера и его не открывайте. До свидания!
А если ж кому полакомее - острое чувство наслаждения можно получить от отрывка из "Войны и мира", он там. Спасибо!
[Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12-м часу ночи и засиживающихся до 3-го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там. Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les ténèbres et la mélancolie. 9
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
"La mort est secourable et la mort est tranquille
"Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile". 10
Жюли сказала, что это прелестно.
- II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la mélancolie, 11 - сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
- C'est un rayon de lumière dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le désespoir, qui montre la consolation possible. 12 - На это Борис написал ей стихи:
"Aliment de poison d'une âme trop sensible,
"Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
"Tendre mélancolie, ah, viens me consoler,
"Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
"Et mêle une douceur secrète
"A ces pleurs, que je sens couler". 13
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
- Toujours charmante et mélancolique, cette chère Julieie, 14 - говорила она дочери. - Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, - говорила она матери.
- Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, - говорила она сыну, - не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! - Она замолкала на минуту. - И как мне жалко ее maman, - продолжала она, - нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое-то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
- Mon cher, - сказала Анна Михайловна сыну, - je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils à Moscou pour lui faire épouser Julieie. 15 Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? - сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого - в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
- Для этого я бы советовал вам... - начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно-раздраженного и нерешительного лица и сказал: - Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив... - Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. "Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее", подумал Борис. "А дело начато и должно быть сделано!" Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: - "Вы знаете мои чувства к вам!" Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
(сноска 9) Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.
(сноска 10) Смерть спасительна и смерть спокойна; О! против страданий нет другого убежища,
(сноска 11) Есть что-то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,
(сноска 12) Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.
(сноска 13) Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.
(сноска 14) Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.
(сноска 15) Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.
"Выйду, дому поклонюсь,
Молча Б-гу помолюсь
И пойду искать края,
Где живёт любовь моя!"
Только мастерски-неподдельное мужское страдание певца намертво отсекает слушателя от качества поэзийки. Но вдумываться в творение искусства со своею логикой - дело неблагодарное: обсмеять обсмеёшь, а понять не поймёшь!
[Понедельник начинается в субботу]А Иван, сами понимаете - дурак, отвечает: "Эх ты, поганое чудище, не уловивши бела лебедя, да кушаешь!" Потом, естественно - каленая
стрела, все три головы долой, Иван вынимает три сердца и привозит, кретин, домой матери... Каков подарочек! - Кот сардонически засмеялся
Но точно так же и - кланяться налев-направ тоже дело чреватое:
Click to viewПо крайней мере, у нас так не заведено. Вот, скажем, японцы - наоборот: так и смотрят,
[нельзя ли кому поклониться.]Мне, например, не случалось видеть, чтоб японец прямо ходил или стоял, а непременно полусогнувшись, руки постоянно держит наготове, на коленях, и так и смотрит по сторонам, нельзя ли кому поклониться. Лишь только завидит кого-нибудь равного себе, сейчас колени у него начинают сгибаться, он точно извиняется, что у него есть ноги, потом он быстро наклонится, будто переломится пополам, руки вытянет по коленям и на несколько секунд оцепенеет в этом положении; после вдруг выпрямится и опять согнется, и так до трех раз и больше. А иногда два японца, при встрече, так и разойдутся в этом положении, то есть согнувшись, если не нужно остановиться и поговорить. Слуги у них бегают тоже полусогнувшись и приложив обе ладони к коленям, чтоб недолго было падать на пол, когда понадобится. Перед высшим лицом японец быстро падает на пол, садится на пятки и поклонится в землю. У самих полномочных тоже голова всегда клонится долу: все они сидят с поникшими головами, по привычке, в свою очередь, падать ниц перед высшими лицами (И.А.Гончаров. Фрегат "Паллада").
[Но -]
Вот давеча и я вышел в пространство и чувствую: надо поклониться. Ну - надо! Природе-матушке, Уралу-батюшке, за Ленина-учителя, за Сталина-мучителя, за Булганина-туриста, за Хрущёва-афериста, за Родину-мать и за товарища Фурцеву всех времён и народов. Калинка, в общем, малинка, дорогие гражданы и старушки.
Тогда - как говорится - "надо ехать"!
И поехал, и увидел.
А природа... А красиво...
Только не всегда понятно, да ведь?
[А если вот так?]
Или уж совсем вот эдак...
В общем, кому полаконичнее - считайте заключением название спойлера и его не открывайте. До свидания!
А если ж кому полакомее - острое чувство наслаждения можно получить от отрывка из "Войны и мира", он там. Спасибо!
[Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12-м часу ночи и засиживающихся до 3-го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там. Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les ténèbres et la mélancolie. 9
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
"La mort est secourable et la mort est tranquille
"Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile". 10
Жюли сказала, что это прелестно.
- II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la mélancolie, 11 - сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
- C'est un rayon de lumière dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le désespoir, qui montre la consolation possible. 12 - На это Борис написал ей стихи:
"Aliment de poison d'une âme trop sensible,
"Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
"Tendre mélancolie, ah, viens me consoler,
"Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
"Et mêle une douceur secrète
"A ces pleurs, que je sens couler". 13
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
- Toujours charmante et mélancolique, cette chère Julieie, 14 - говорила она дочери. - Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, - говорила она матери.
- Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, - говорила она сыну, - не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! - Она замолкала на минуту. - И как мне жалко ее maman, - продолжала она, - нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое-то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
- Mon cher, - сказала Анна Михайловна сыну, - je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils à Moscou pour lui faire épouser Julieie. 15 Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? - сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого - в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
- Для этого я бы советовал вам... - начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно-раздраженного и нерешительного лица и сказал: - Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив... - Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. "Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее", подумал Борис. "А дело начато и должно быть сделано!" Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: - "Вы знаете мои чувства к вам!" Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
(сноска 9) Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.
(сноска 10) Смерть спасительна и смерть спокойна; О! против страданий нет другого убежища,
(сноска 11) Есть что-то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,
(сноска 12) Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.
(сноска 13) Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.
(сноска 14) Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.
(сноска 15) Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.