От любимой
Нет смысла в книгах пыльных
Правду искать единственную.
И как же я раньше? Немыслимо.
Теперь в пузырьках ищу мыльных.
Ищу я на темной набережной,
Ищу в леденцах на палочке
Судьбой избалована - галочка.
"Аминь" - мог сказать бы набожный.
А было-то что, вы помните?
Помните?.. Мне бы забыть.
Ну как же могло это быть?
Сознание в запертой комнате.
Лица и лица - бессмысленно.
Блуждала меж ними - слепая
Опять кровь слезами смывая
Не знала, что значит - "истина".
Опять ни во что не верила,
А ночью, тайком, - рыдания.
Больное мое сознание
Поймать не могло откровение.
Но все же, смотри, заслужила.
Февраль, жуткий холод; естественно!
Дешевое пиво - божественно,
Я снова пьяна и красива.
А ты... глаза твои, темные,
Навечно чертовски близкие,
Ушедшего по-английски
Усталостью оттененные.
Они, томов вместо древних,
Скрижалей, кровью исписанных,
В себе и скрывали истину,
Свет ламп отражая неверных.
Правду искать единственную.
И как же я раньше? Немыслимо.
Теперь в пузырьках ищу мыльных.
Ищу я на темной набережной,
Ищу в леденцах на палочке
Судьбой избалована - галочка.
"Аминь" - мог сказать бы набожный.
А было-то что, вы помните?
Помните?.. Мне бы забыть.
Ну как же могло это быть?
Сознание в запертой комнате.
Лица и лица - бессмысленно.
Блуждала меж ними - слепая
Опять кровь слезами смывая
Не знала, что значит - "истина".
Опять ни во что не верила,
А ночью, тайком, - рыдания.
Больное мое сознание
Поймать не могло откровение.
Но все же, смотри, заслужила.
Февраль, жуткий холод; естественно!
Дешевое пиво - божественно,
Я снова пьяна и красива.
А ты... глаза твои, темные,
Навечно чертовски близкие,
Ушедшего по-английски
Усталостью оттененные.
Они, томов вместо древних,
Скрижалей, кровью исписанных,
В себе и скрывали истину,
Свет ламп отражая неверных.